— Конечно, была! Сколько раз, бывалоча, говаривал, что все, мол, что ни имею, — тебе, Зираина, оставляю, вот как сейчас помню… — Староста выразительно хмыкнул, тетка умолкла на полуслове.
— Свидетели этого есть? — дело начало проясняться. Или так только кажется?
— Какие еще свидетели?!
— Кто-то еще слышал это и может подтвердить?
— Что значит «подтвердить»?! Я — женщина честная, положительная, вон хоть кого спроси, хоть мужа моего! Ишь, проверять меня надо, а?! Да я…
— Ясно, свидетелей нет.
— Нету… — как-то сразу сдулась скандалистка.
— Тогда так, — продолжил я, — сперва определим, чье наследство делим.
— Мое, конечно! — тут же заявила тетка.
— Я спрашиваю — кто наследодатель?
— ?! — молча ответили мне четыре пары глаз.
— Кому имущество принадлежало до этого?
— Мне и принадлежало, по справедливости!
Тетка начала меня доставать. Главное, никто и рот не успевает открыть, как она уже глушит.
— До того, как это стало наследством, кому принадлежало?!
— Так понятное дело, покойничку…
— И кто у вас умер?
— У нас?! — удивилась тетка. — А что, у нас кто-то умер?! — спросила она у мужичка рядом.
Уффф… если осталось наследство, то явно ведь кто-то умер, или я чего-то не понимаю?! Я так и попытался ответить:
— Ну, разумеется…
Тут тетка перебила меня воплем:
— Кто?! Когда?! Марик, у нас кто-то умееееер! — она попыталась пасть на грудь своему мужу, который был чуть ли не вдвое меньше ее ростом. Забавное было бы зрелище, если бы настроение у меня было получше. Староста все это время страдальчески возводил очи горе и молчал.
— Цыц! Всем молчать! Отвечать, только когда спрашиваю, и только тому, кого спрашиваю! Пока не разрешу — рот не открывать! — гаркнул я. — Староста, сам-то знаешь, что и чье делим?
— Хутор…
Не кисло, однако. Хотя… тут многое зависит от того, какой хутор и где расположен.
— Кому принадлежал раньше — я старосту спрашиваю! — пресек я попытку тетки опять ляпнуть что-то на своей волне.
— Селиму Полуногу, — изрек дядька и замолчал, будто сообщил все, что нужно.
Вот как тут не зарычать?! Местные знают все и про всех, часто больше, чем человек сам о себе подозревает. И по умолчанию считают, что все вокруг знают то же самое. Но мне-то ничегошеньки из местных реалий неведомо!
— И кем он был? Стоп! — тут же поправился я. — Не так. Кем он приходился наследникам? У кого степень родства ближе?
Староста старательно зашевелил губами, глядя в потолок и загибая пальцы, пару раз выглядывал в коридор за консультациями и, наконец, пришел к выводу:
— Так, одинаковая… Она, стало быть, через Селимова деда родня, а он, наоборот, через бабку евойную. Она его деда свояку…
— Стоп! Без подробностей. Придется делить поровну, раз так.
Тетка попыталась возмутиться. Я, как раньше староста (как же его зовут-то?), показал ей кулак, только на моем потрескивали небольшие разряды наполовину сформированной молнии. Подействовало.
— Где хутор находится?
И тут мне стало плохо… Оказывается, до того имущества больше недели на наш счет добираться — если верхами и налегке. А если с обозом, с имуществом, для вступления в наследство, то и вовсе грустно становится. С перепугу мозг заработал в поисках альтернативных путей решения проблемы, и кое-что начало наклевываться. Прежде всего, определить реальную ценность имущества, потом — выяснить, кому и для чего оно надо.
— Как давно прежний хозяин умер?
— Ну, полгода у нас тут спор идет. Пока нам весточку привезли с оказией. Да там пока узнали, что родня есть, а стало быть — и наследники…
— То есть хутор скоро год как стоит бесхозный?! Причем первое время считался выморочным, грабь — не хочу?! И к зиме его никто не готовил?!
— Ну… выходит, так и есть.
— И за каким хоботом вам эти руины?! — взревел я и тут же осекся. Земля. Землю-то никто и никуда не унес. Не знаю, есть ли тут крепостное право или его аналог, какие условия и тому подобное. Но в любом случае хутор — это СВОЯ земля. Как еще не поубивали друг друга соперники?
— Давай ты для начала, — кивнул я тетке. Все равно ведь никому слова вставить не даст. — Что собираешься делать с землей? Неужели переселяться будешь?
Но скандалистка внезапно превратилась в скромницу. Стояла, теребя край передника и потупив голову, — ну, гимназистка-отличница, пионерка, блин, невинная. Даже вон зарумянилась.
— Ну… я… это… — тетка глубоко вздохнула, как будто нырять собралась, и разразилась речью: — Да подарить я хотела, этому вот охламону! — Тетка ткнула пальцем в спину другому претенденту на наследство. — Он же, придурок такой, жениться даже не может! Вырос вон, оглобля, а тощий, как стрекозел, жена б его хоть откормила, непутевого! На двадцать лет подарить ему хотела, оболтусу, чтоб знал теткину доброту и слушался, что умный человек советовать будет!
Эффект был мощный. Дар речи отбило у всех, кроме меня и неразлучной парочки, что пристроилась в уголочке за моей спиной на правах охраны. Сейчас эти бородатые заразы, наклонившись друг к другу, старательно давили в себе приступ смеха. Да и мне пришлось дополнительно сосредоточиться для следующего вопроса:
— А почему было просто не уступить наследство племяннику?! Или хотя бы сказать о своих намерениях тому же старосте?
— Ха! Чтоб я да уступила какой-то сопле долговязой?! Вот еще, может, мне с ним и здороваться первой?! Другое дело — подарить, чтоб помнил теткину доброту, да щедрость, да заботу, чтоб знал, зараза, кто ему по жизни добра желает и кого слушаться надо! Что до того, чтоб сказать, — так ведь до праздника поздравлять нельзя, беда получится. А у нашего старосты, у Тихома-то, язык — как помело, каждая собака через день брехать будет, про…
Тут прорвало старосту:
— Зираина! Ты… Да тебя… — дядьку клинило от потока эмоций. Он запрокинул голову вверх, поднял на уровень глаз немного трясущиеся кулаки и возопил: — Полгода! Целых полгода! Ну, Зираина, ну… Полгода!!!
Тут публика не выдержала. Разноголосый хохот прокатился по коридору и выплеснулся на улицы, влетел перепуганным воробьем в открытое по случаю летней жары окошко, пометался заполошно меж бревенчатых стен наперегонки с собственным эхом и смешался со смехом, прилетавшим из двери. Мне послышалось, что в этом смехе была изрядная доля истерики, или так оно и есть?
Гренадерша стояла красная, как маков цвет, племянник обтекал после потока теткиных комплиментов, староста раскачивался из стороны в сторону, прижав кулаки к вискам.