Тайны Французской империи - читать онлайн книгу. Автор: Эдвард Радзинский cтр.№ 43

ЮРОВСКИЙ. Ты сумасшедший!

МАРАТОВ. Но удалой чекист, матрос Медведев-Кудрин эту красивую историю разрушил.

ЮРОВСКИЙ. И с ним говорил?!

МАРАТОВ. А как же без него! Он ведь рядом с тобой стрелял в той комнатке. И до сих твердит – его выстрел убил царя. Оказалось, всю жизнь ты с ним сражался за право считаться цареубийцей. Вы, говорят, даже соревнования устраивали – два безумца. Кто раньше выстрелит! Он из браунинга или ты из кольта. И Медведев-Кудрин рассказал. В кабину действительно сел комиссар Ермаков. А ты ехать в кузове с трупами отказался. Поехал, важный, в автомобиле. А в кузов к трупам приставил красногвардейца – стеречь. И вот этот красногвардеец, видать, услышал в пути стоны мальчика и девушки. Это было для него избавление – придут белые и он спаситель. И вскоре в кузове уже не было ни красногвардейца, ни их… А ты, удалой автомобилист, когда положили Романовых у шахты, все понял.

ЮРОВСКИЙ. Я сжег двоих! Двоих сжег!

МАРАТОВ. Ну если настаиваешь, тогда у нас с тобой только два решения. Когда ты понял, что исчезли двое, помчался прочесывать лес. И нашел их… Уже мертвых и без бриллиантов – постарался красногвардеец. И пришлось тебе и вправду сжигать два трупа.

Но есть и второе решение! Не стал искать их! Пожалел! И тогда? Она жива?! И потому не приходит в моем бреду?! Отвечай! Отвечай!

МАРАТОВ вдруг замолкает, прислушивается. Потом бросается в темноту палаты, и прячется за шторой огромного окна.

Входит МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК с чемоданчиком.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Утро доброе… Очень доброе утро.

Напевая, вынимает шприц из чемоданчика.

ЮРОВСКИЙ. Не надо! Зови начальство! В палате – предатель!

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК молча всаживает шприц. Юровский тотчас затихает. Входит молоденькая СЕСТРА.

СЕСТРА. Готово, котик? (прижалась к молодому человеку).

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Уймись! У меня еще три укола!

Гасит свет – светит только ночник. Уходят. Тишина.

ЮРОВСКИЙ недвижно лежит в постели. Из-за оконной шторы появляется МАРАТОВ. Постоял у кровати.

МАРАТОВ (Юровскому). Прощай, товарищ.

Тихо смеется, глядя в темноту.

МАРАТОВ. Все по-прежнему, Ваши Величества. Все как раньше – она живет, но в воздухе, траве и листьях… (Останавливается.) Да-да, слышу звонки (лихорадочно) Звонки, звонки! Всю жизнь звонки!

«И тогда соблазнятся многие. И друг друга будут предавать и возненавидят друг друга. И многие лжепророки восстанут и прельстят многих. И по причине умножения беззакония во многих охладеет любовь. Но претерпевший до конца спасется».

Господи! Претерпевший до конца… спасется?!

Яков Михайлович Юровский умер в Кремлевской больнице в 1938 году, в 20-ю годовщину расстрела царской семьи.

Федор Николаевич Лукоянов (товарищ Маратов) из-за тяжелого нервного заболевания был вынужден оставить работу в ЧК.

Умер накануне 30-й годовщины расстрела царской семьи.

Все руководители Красного Урала, подписавшие решение о расстреле царской семьи, были расстреляны сами или погибли в сталинских лагерях.

Все исполнители расстрела умерли в своих постелях, как и просил о том Господа Последний царь.

Смешок.

Потом зажгли свечу – и тускло вспыхнули золотое шитье и эполеты… Вся глубина камеры оказалась заполнена толпой: лица терялись во тьме, лиц не было – только блестели мундиры…

Потом свечу передвинули – и из тьмы возникли очертания женской фигуры. И тогда старик, державший свечу, протянул к ней руки…

И вновь раздался его сухой, щелкающий смешок.

Старик этот и был Михаил Сергеевич Лунин.

А потом он зашептал, обращаясь туда – в темноту – к Ней:

– Сегодня я забылся сном только на рассвете. В груди болело. Сон был дурен… Знобило. И тогда в дурноте я завидел ясно готическое окно и Вислу сквозь него… Был ветер за окном… И воды реки были покрыты пенистыми пятнами. Беспокойное движение в природе так отличалось от тишины вокруг нас… Ударил колокол… Звонили к заутрене. Я знал, мне нужно обернуться, чтобы увидеть твое лицо. Но я не мог. Я не мог! Я не мог!.. Я так и не увидел твоего лица… Потому что я забыл его!

Смешок.

Он опускается на колени и все тянет руки к женской темной фигуре.

И она, беспомощная, темное видение с белыми голыми руками, протянутыми к нему.

В это время в другом помещеньице два человека обговаривали дело. Один – Поручик Григорьев молоденький, нервный, хорошенький офицерик, а другой – Писарь – тоже молоденький, но степенный и огромный.

Григорьев. Чтоб к утру показания у меня на столе лежали… Чтоб я перед начальством все за тобою проверить успел…

Писарь. Насчет проверить – это вы справедливо, ваше благородие… С нами без проверки разве можно?! Только зачем же к утру? Я куда пораньше для вас все сделаю… Сами‑то когда управитесь?

Григорьев. К трем. (Выкрикнул нервно.) К трем!

Писарь (обстоятельно). Значит, к трем после полуночи, ваше благородие, и я управлюсь. На столе у вас к трем все лежать будет. (Обстоятельно.) Перво‑наперво у нас пойдут чьи показания? Какую фамилию мне проставить?

Григорьев. Родионов Николай, ссыльнокаторжный, сорок лет, вероисповедания православного.

Писарь (вписывает). А остальное я уже записал.

Григорьев. Как… записал?

Писарь. Понятливый, ваше благородие. Как намекнули вы мне в обед, в чем будет дело, я показания и изготовил. Фамилии только и осталось проставить. Перышко‑то у меня ох и быстрое!

Григорьев (нервно). Читай! (Кричит.) Читай же!

Писарь(степенно, строго читает). «Я, Николай Родионов, ссыльнокаторжный, вероисповедания православного, находясь в тюремном замке истопщиком печей, второго числа сего месяца…» (С удовольствием.) Ан и ошибка… Второе‑то число у нас сегодня, а после полуночи… уже третье число будет! (Исправляя, бормочет.) Не тот писарь, кто хорошо пишет, а тот, кто хорошо подчищает…

Григорьев (не выдерживая). Читай! Читай!

Писарь. Значит, «третьего числа сего месяца пришел топить печь в камеру, где содержался государственный преступник Михаил Лунин. По приходе в оную спросил я у государственного преступника Лунина о затоплении печи. Но он мне на спрос мой ничего не ответил… Тогда я вновь его окликнул, но он продолжал лежать без движения. Тогда обратился к ссыльнокаторжному…» Какую здесь фамилию проставить?