Пчёлкин вопросительно посмотрел на Юрку и шкодливо улыбнулся. Юрка вздохнул:
— Ладно, спою. Но только другую.
— Тогда про кладбище.
— Ладно, про кладбище.
— Идёт!
— Что за сговор? — вмешался Володя. — Что вы задумали? Юра?
Взглянув в его лицо, Юрка понял разницу между Володей злым и Володей свирепым. И поспешил его если не утихомирить, то хотя бы отвлечь.
— Ничего не задумали. Я увидел Петю на дорожке к стройке, он копался в куче строительного мусора…
— Зачем? — перебил Володя, устремив строгий взгляд на Пчелкина. — Травмы есть?
— Я клад искал, — пропищал Пчёлкин, демонстрируя вожатому целые и здоровые коленки, локти и ладоши.
— Петя, в лагере нет никакого клада, — грозно прошипел Володя сквозь стиснутые зубы. Таким образом он старался успокоиться — догадался Юрка. Не очень-то хорошо у него это получалось.
— Юра же сам рассказывал про него, — Пчёлкин обиженно шмыгнул носом.
— Этот клад — выдумка. Юра подтвердит.
Проверив, что травм у ребенка нет, сам ребенок — есть и что стоит напротив живой-здоровый и, как положено, с ног до головы грязный, Володя взял себя в руки. Его тон выровнялся, дышал вожатый ровно, сверкал очками безобидно, молнии из глаз не метал.
— Володя правду говорит, не существует никакого клада, — поддержал его Юрка.
— Существует! Это может не золото-драгоценности, но клад есть. Вот я его и искал.
— Петя, я запрещаю тебе ходить на стройку, там опасно. Ещё раз сунешься туда — до конца смены на речку не пущу. Тебе всё ясно? — Последняя порция ярости вышла из Володи с этим вопросом.
— Сами обманули сначала, а теперь на речку нельзя. Это нечестно! — обиделся Пчёлкин.
— На речку можно. Прощаю на первый раз, но чтобы потом носа не совал… — велел Володя, потом резко повернулся к Юрке и спросил недоверчиво: — А ты что на стройке делал?
— Гулял… — пробормотал он, неподкуренная сигарета прожигала карман, а Пчелкин ехидно улыбался.
У Юрки взыграла совесть — какой пример он подаёт Пчёлкину? Ведь не рассказать Володе правду — значит соврать.
— Курил, — честно признался он и, увидев, как Володя за дужку поправляет очки, вжал голову в плечи: «Сейчас начнётся…» Но, вопреки ожиданиям, Володя не стал поучать и нравоучать, а только беспомощно всплеснул руками и пробормотал устало:
— И ты, Брут… Юра, ну разве так можно? Ты же в лагере, неужели не стыдно при детях?..
— Стыдно. Я больше не буду, честное пионерское.
Володя покачал головой и наставил на Юрку указательный палец:
— Ты же мне говорил, что только балуешься. Ты обещал, что… — и замолк.
Юрка догадался, что если бы не присутствие Пчёлкина, наверняка вожатый устроил бы ему настоящий разнос, но пока вроде бы пронесло. Володя ругался, но пух и перья не летели:
— «Честным пионерским» меня не купишь. Своё личное слово дай.
— Даю личное честное слово, — кивнул пристыженный Юрка.
— Ладно, — но Володя всё ещё хмурился. — Ладно, Конев. Попробуй только не оправдать моё доверие. Пчёлкин, а ты что скажешь?
— Честное октябрятское, больше не пойду на стройку.
Володя покачал головой и хмыкнул тихонечко:
— Пчёлкин и Конев — натуральный зоопарк.
— А террариум для комплекта не хочешь? — Юрка кивнул на приближающихся ПУК.
— Ну ты и язва!
— Я-то тут при чём? Одна Змеевская, вторая — Гнёздова, третья — Клубкова. А я вообще по поводу Орловой хочу поговорить, — вспомнил Юрка об Ире Петровне.
Он хотел рассказать Володе о возможности перемирия, но подошедшие девочки обрушились на Юрку, не дав и слова вставить.
— А что сразу по фамилии? — обиделась Полина.
— Будто имени не знаешь, — насупилась Ульяна.
Ксюша промолчала.
— А что пришли, небось костюмы готовы? — язвительно поинтересовался Юрка, игнорируя Пчёлкина, который дёргал его за руку, мол, про курево я не говорил, ты сам сказал, так что давай уже быстрее читай обещанный стишок.
— Ну… да, — посмотрев на Володю, неуверенно протянула Полина.
— Вообще-то, не совсем, — призналась Ульяна.
— Нет, — подытожила Ксюша.
Ко всей честной компании, стоящей кружком, кто-то незаметно подошёл.
— Гхм… — извинился директор.
— Здрасьте, Пал Саныч! — хором поздоровались все шестеро.
— Здравствуйте, дети. Эм… гхм… Володя, подойди на минутку.
Когда Володя с Пал Санычем отошли, а девчата упорхнули, Пчёлкин принялся канючить:
— Ну давай, давай пой, Юра. Ты же обещал, давай.
Не ответив ему, Юрка понуро затянул:
— «Тишина на Ивановском кладбище,
Голубые туманы плывут,
И покойнички в беленьких тапочках
На прогулку гурьбою идут».
Со следующего места уже веселее:
— «Ты приходи в могилу, ты приходи в мой дом,
Ты приходи, родная, мы с тобой споём,
Ты приходи, родная, мы будем вместе гнить,
И земляные черви будут нас любить».
И опять уныло:
— «Ты прижмёшься ко мне жёлтой косточкой,
Поцелуешь меня в черепок…»
— Не хочу песню, — возмутился Пчёлкин, — мне надо стишок! Там про «А на кладбище ветрище, срака… градусный мороз». Там сторожа ещё понос прохватил, и мертвец из могилы вылез.
Юрка вздохнул:
— Ладно. — И начал.
Разумеется, Юрка знал этот стишок. И Пчёлкин знал. Все его знали, и всем он порядком надоел. Просто Пчелкину, видимо, было весело оттого, что такое рассказывает взрослый.
Когда Петя наслушался и отстал, а Володя, освобожденный от Саныча, стоял и оглядывался, ища кого-то. Юрка подбежал к нему рассказать про Иру, но сперва спросил:
— Зачем Саныч подходил?
— Извиниться. При всех он не мог. Он вообще мужик скромный. Матом орёт, но скромный.
— Как это матом? — Юрка решил, что неправильно расслышал. Не верилось, что он, Пал Саныч, на такое способен. Оказалось, способен.
— Он час назад на меня матом при детях наорал. Хороша педагогика, правда? Какого вожатого будут слушаться дети, если при них на него директор орёт?
— Вот он…
— Не выражайся! — рявкнул Володя сердито, но теперь Юрка знал, почему он был так напряжён, и ничего на свой счёт не принимал. — Тут дети.
Действительно, рядом играли в ладошки четверо девочек из пятого отряда, при этом кричали в четыре горла: «Жили были три китайца: Як…»