(Говорили о белой фигуре: а мистер Э. Уайлд не смог в точности припомнить, как ее видели, одетой или нагой.)
Сам не знаю, правда то или нет, но история занятная, вот я и решил ее рассказать.
Пруд с золотыми рыбками и другие истории
Шел дождь, когда я прилетел в Лос-Анджелес, и я вдруг почувствовал, что оказался в мире черно-белого кино.
В аэропорту меня ждал водитель в черной униформе, в руке он держал белую картонку, хоть и с ошибкой, но с аккуратно выведенной моей фамилией.
– Я отвезу вас прямо в отель, сэр, – сказал водитель. Кажется, он был слегка разочарован тем, что у меня не оказалось багажа, и ему нечего было поднести до машины, кроме видавшей виды дорожной сумки с футболками, бельем и носками.
– Это далеко?
Он покачал головой.
– Минут двадцать пять – тридцать. Бывать здесь доводилось?
– Нет.
– Ну так я вам скажу, в Лос-Анджелесе все в тридцати минутах. Куда бы вы ни отправились. Тридцать минут, не больше. – Он засунул мою сумку в багажник лимузина, который назвал рыдваном, и открыл мне дверцу.
– И откуда вы приехали? – спросил он, когда мы вырулили на скользкие, мокрые, в неоновых пятнах улицы.
– Из Англии.
– Из Англии?
– Ну да. Вы там бывали?
– Не-сэр. В кино видел. Вы артист?
– Писатель.
Он потерял ко мне интерес, лишь время от времени вполголоса костерил встречных водителей.
Крутанув руль, перестроился в другой ряд, и мы обогнали четыре машины, застрявшие в нашем прежнем ряду.
– Когда в этом городе вдруг начинает накрапывать дождь, все тут же забывают, как водить машину, – сказал он. Я вжался в спинку сиденья. – У вас в Англии все время дожди, я слышал. – Это было утверждение, не вопрос.
– Иногда.
– Что значит иногда! В Англии дожди идут каждый день, – засмеялся он. – И еще густой туман. Очень, очень густой.
– Я бы не сказал.
– Чегой-то вы бы не сказали? – Он был озадачен. – Я в кино видел.
Мы помолчали, пробираясь сквозь голливудский дождь; но очень скоро он не выдержал:
– Просите номер, где умер Белуши
[17].
– Что вы сказали?
– Белуши. Джон Белуши. Как раз в этом отеле. Передоз. Слыхали?
– А, ну да.
– О его смерти сняли кино. В главной роли какой-то толстяк, ничуть не похож. Но никто правду так и не сказал. Короче, он был не один. С ним еще двое. Кинокомпаниям не захотелось копаться во всем этом дерьме. Но когда водишь лимузин, много чего услышишь.
– Правда?
– Робин Уильямс и Роберт Де Ниро. Они с ним были. Унюхались в хлам.
Возле здания отеля – белого шато в псевдоготическом стиле – я попрощался с водителем; регистрируясь, я не стал просить номер, в котором умер Белуши.
Я добрался к моему шале под дождем, с сумкой и связкой ключей, которыми, как объяснил портье, мне придется открывать множество дверей и ворот. В воздухе пахло мокрой пылью и, как ни странно, микстурой от кашля. Было сумрачно, почти темно.
Вода текла отовсюду. Она сбегала ручьями через внутренний двор, с шумом заполняя небольной пруд, примыкавший к задней стене ограды.
Я поднялся в небольшую сырую комнатку. Слишком убогое место для звездной смерти.
Постель была слегка влажной, а дождь все выбивал свой сумасшедший ритм по коробу кондиционера.
Я немного посмотрел по телевизору повтор сериала «Будем здоровы!», незаметно перешедшего в «Такси», которое, став черно-белым, превратилось в «Я люблю Люси»
[18], и наконец отправился спать.
Мне снились безостановочно бьющие в ударные ударники в тридцати минутах езды.
А разбудил меня телефон.
– Э-ге-гей! Как устроился, неплохо?
– Кто это?
– Джейкоб со студии. Мы ведь завтракаем вместе, э-гей?
– Завтракаем?
– Ну и ладно. Я к тебе заеду через тридцать минут. Столик уже заказан. Ну и ладно. Ты получил мои сообщения?
– Я…
– Вчера вечером отправил по факсу. До скорого.
Дождь кончился. Солнце светило ярко и горячо: настоящим голливудским светом. Я дошел до главного здания, ступая по ковру листьев эвкалипта, излучавших тот самый запах микстуры от кашля.
На стойке администратора мне передали конверт с присланными по факсу моим графиком на ближайшие несколько дней и приветственными посланиями с накарябанным на полях «Это будет блокбастер!» и «Что-что, но это будет круто!». Факс был подписан Джейкобом Клейном, человеком из телефона. Никогда не имел никаких дел с человеком по имени Джейкоб Клейн.
К отелю подъехала небольшая спортивная красная машина. Из нее вышел человек и помахал мне рукой. Я подошел. У него была аккуратная пегая бородка, вполне переводимая в денежный эквивалент улыбка и золотая цепь на шее. Он показал мне экземпляр «Сынов человеческих».
Это был Джейкоб. Мы пожали друг другу руки.
– А Дэвид тоже будет? Дэвид Гэмбол?
Дэвидом Гэмболом звали человека, с которым я обсуждал по телефону мою поездку. Он не был продюсером. Я вообще точно не знал, кем он был. Он представился как «участник проекта».
– Дэвид больше не имеет отношения к студии. Можно сказать, теперь курирую проект я. Хочу, чтобы ты знал, после твоей книги я на взводе. Э-гей.
– А это хорошо? – Мы сели в машину. – И где будет проходить встреча?
Он покачал головой.
– Это не встреча, – сказал он. – Это завтрак. – Я был озадачен, и ему стало меня жаль. – Это как бы предваряющая встречу встреча, – пояснил он.
Мы отправились в молл примерно в получасе езды от отеля, и Джейкоб по дороге поведал, как ему понравилась моя книга и как он счастлив, что я принимаю теперь участие в проекте. Он сказал, это была его идея поселить меня в этом отеле.
– Это добавит тебе ощущений от Голливуда, каких ни за что не получишь во «Временах года» и «Ма мэзон», не так ли? – и поинтересовался, дали ли мне шале, в котором умер Джон Белуши. Я ответил, что не знаю; скорее всего, нет.
– А тебе известно, с кем он был в тот вечер? Они скрывают это на своих студиях.