Нардо, как был, босиком, быстро решил пару вопросов, послал пару голосовых сообщений и уселся на диван напротив нее, соблюдая почтительное расстояние, что немного расстроило Сабину. Здесь не было никакой аппаратуры для трансляции звука, только бейджик, скорее всего, соединенный с телефоном с помощью блютус. Из него и доносилась далекая нежная музыка, в которую врывались звуки надоедливой сирены. Сабина решила, что это стереофоническое устройство. Нардо, видимо, угадал, о чем она думает, и чуть увеличил громкость на телефоне, после чего заговорил:
— Доктор Монделло, дорогая Сабина, я весь внимание.
Она отхлебнула поистине великолепного настоя и набралась смелости.
— Начну напрямую, без преамбул: я по уши в дерьме, Нардо, и не знаю, как выбраться.
— Если в этом, как я догадываюсь, замешан мужчина, то ты именно там, где следует.
— Так-то оно так, но все гораздо сложнее, чем ты можешь себе представить.
— Чем сложнее все кажется, Сабина, тем эффективнее срабатывают простые методы вроде моего, вот увидишь. Но, прежде чем я продолжу, мне нужно озвучить предварительное условие, которое я считаю необходимым.
— Конечно, это не помешало бы.
— Совсем недавно в твоем офисе мы с тобой посмотрели друг другу в глаза, и между нами установилась «высшая» связь. Это поняли мы оба, у меня нет сомнений. Подтверждаешь?
— Ну… да, в какой-то мере да, я не отрицаю…
— Эта связь еще существует и будет существовать всегда, что бы мы вокруг нее ни нагромоздили, а потом случайно ни разрушили, как это часто бывает. Она осязаема, она здесь, и она нас согревает. Ты это подтверждаешь? Ну давай, без всяких страхов, со мной страхи ни к чему!
— Да.
— Отлично. Следовательно, я полагаюсь на тебя, несмотря ни на что, пока не получу доказательства, что связь прервалась. Я уже нахожусь «по ту сторону» всяких конвенций, формальных отношений и прочей хрени, которая нас ограничивает и ежедневно ставит нам заслоны. Ты быстро научишься меня понимать, но, чтобы помочь тебе, я должен предупредить: меня не интересует, что ты служишь в полиции, что я для тебя подследственный, что ты за мной следила и прослушивала меня и что твоя бригада, возможно, все еще этим занимается. Меня не интересует, известно ли тебе о небольшом эпизоде насилия над женщиной, который у меня произошел, и какие мысли вызывает у тебя моя, так сказать, «побочная» деятельность.
Ты мне очень нравишься, Сабина, у тебя чудесное имя и огромный запас жизненной энергии, правда, сейчас еще не проявившейся. Ты — счастливая звезда и сама пока этого не понимаешь. И я тоже тебе нравлюсь, это очевидно, но ты еще этого не знаешь, потому что побаиваешься меня. Однако, даже помимо всего этого, я ведь тебе нужен? Вот он я, без всяких прикрас, абсолютно равнодушный к тому, каковы будут последствия для меня, для тебя и для тех, кто попробует вмешаться.
Сабина не привыкла к таким диалогам, но без усилий поняла две вещи: прежде всего, Нардо был ужасающе прав и, что еще важнее, привык полагаться на осознание своей правоты. Об этом говорила его авторитарная повадка, теплая и спокойная манера говорить и пристальный взгляд двух ярких светильников, вставленных в глазные впадины. Безошибочный взгляд хищника, уже завладевшего жертвой.
Вслушиваясь в его речь, Сабина представляла себе сурового лесоруба, задача которого — одним взмахом разрубать на куски стволы огромных деревьев и при этом читать стихи, способные сломить любую женщину. Удивленная и очарованная, она покачала головой и пригубила отвар, чтобы найти в нем мужество и разрушить разделяющую их стену. И почувствовала, что поступает правильно.
Без всякого смущения она рассказала Нардо историю своих отношений с Роберто, с самого начала и до того момента, когда все переменилось так резко, жестоко и неожиданно. Ей хотелось выговориться, и она поведала ему, как в самые важные дни расследования на нее нашло затмение и что из этого вышло. Тогда она еще не поборола этот недуг и ждала, как руководство поступит с ее профессиональным будущим. В подробностях рассказала, как просила запротоколировать позицию Нардо Баджо в расследовании дела супругов Брульи, однако на самом деле больше ничего об этом деле не знала.
А потом рассказала обо всем, что случилось с ней, когда она заблокировала в вотсапе своего бывшего возлюбленного, а после отстранения от расследования — и от всех доступных телефонных каналов связи. Мало того, что отравили ее кота, — кто-то начал подбрасывать ей домой и на работу пакеты с собачьим дерьмом, а на стене ее дома стала появляться всякая похабщина и оскорбления в ее адрес. Дальше — больше. «Некто» записал на стене бани в самом центре Рима ее телефон с обещанием бесплатно предоставлять любые сексуальные услуги. В результате ей непрерывно приходили десятки предложений от сексуально озабоченных типов всех возрастов, а вдобавок еще и днем и ночью сыпались анонимные предложения. Пришлось купить приватный номер телефона, до предела ограничив круг допущенных к нему абонентов. На ее персональный электронный адрес приходила куча спама, в основном сексуального содержания, ибо кому-то очень нравилось развлекаться, посылая ей всякую помоечную мерзость просто так, чтобы подразнить. Почти каждый вечер у нее появлялись посыльные с пиццей или другими продуктами, зачастую очень дорогими, хотя она, естественно, ничего не заказывала.
Нардо выслушал ее молча, ни разу не посчитав нужным даже кивнуть и не проявив никакого участия, а тем более сочувствия. Ну, по крайней мере, в том виде, какого обычно ожидаешь от нормального человека. В конце концов такое поведение стало раздражать Сабину, но не потому, что ей хотелось морального комфорта, а потому, что она и сама очень часто вела себя точно так же, когда какая-нибудь жертва очередного преступления рассказывала о своих болячках. Она не привыкла находиться по ту сторону баррикад, где стояли слабые. Но недовольство нарастало не только из-за этого, и, продолжив рассказ, она отдала себе в этом отчет. Разговаривать с Нардо означало вступить в диалог с человеком, который уже в середине каждой твоей фразы понимает, каков будет вывод, угадывает, как ты поступишь, и при этом только из вежливости пытается не заскучать.
И тогда Сабина вдруг сменила тактику и, вместо того чтобы подчиниться, приняла вызов. Отбросив ненужные подробности, она быстро ухватила суть и, подстегнутая одобрительной реакцией собеседника, у которого на лице появилась улыбка, начала предвосхищать его вопросы. Это сработало, и теперь монолог давался ей гораздо легче. Она будто заново пережила давно забытые ощущения, возникавшие еще во время учебы на юрфаке, когда под конец собеседования во время ответственного и утомительного экзамена понимала, что сможет получить в зачетку хорошую оценку. То, что она испытывает те далекие ощущения, рассказывая свою жизнь совершенно чужому человеку, показалось ей абсурдом, но не обескуражило. Просто-напросто она вдруг оказалась лицом к лицу с разумом, намного ее превосходящим, и сумела найти верный способ разговаривать с ним на равных.
— Теперь, Нардо, ты наверняка спросишь себя, почему я, столько лет прослужив в полиции, спасовала перед натиском всех этих событий. Более того, если не принимать во внимание, что меня ограничили в самом главном, учреждение, где я состою на службе, вовсе не собирается выставлять против меня тяжелую артиллерию.