Пластырь для души - читать онлайн книгу. Автор: Валентина Сегида cтр.№ 31

Я познакомилась с ним зимой сорок третьего года. Я пришла к ним в дивизию из Ленинграда. Я бежала оттуда не оглядываясь. Я решила забыть все, что там произошло, и жить дальше. К сожалению, ничего, кроме как воевать, я тогда не умела.

Мысли путаются, я никогда не писала. Сейчас попробую начать сначала.

Я родилась в деревне Кузьминки, это где-то в ста километрах от Ленинграда. Старшая дочь председателя колхоза – умница и красавица. Отец сажал меня маленькую на колени и говорил: ты мамина радость, папина гордость.

Последнее, что я помню про отца, это как он уходит на фронт. Мы стоим перед домом, раннее утро. Солнце встало над горизонтом и начинает греть землю. Туман еще не рассеялся. Босыми ногами я чувствую холодную свежесть росы. Голубое, чистое летнее небо совсем не вяжется с тем, что началась война. Немцы близко. Никто не воспринимает войну всерьез, она кажется еще очень далекой.

Отец подходит к маме, обнимает и что-то тихо говорит ей на ухо. Я не слышу что́, хоть и нахожусь рядом. Их любовь для меня идеальная, абсолютная и всепоглощающая. Тоску от их расставания я чувствую кожей. Мама не плачет, она сильная. Плачет только моя младшая сестра, ей три года, она не понимает, что происходит. Сидит на траве у маминых ног и растирает слезы маленькими детскими кулачками. Мы все в душе плачем, а она по-настоящему.

Отец подходит ко мне. Я старшая из детей, мне пятнадцать. У меня на руках самый маленький – мой брат Алеша, ему полгода. Рядом со мной стоят еще четверо моих братьев. Гордо выпрямив спину и поджав губы, каждый ждет своей очереди в этой печальной церемонии расставания.

Папа обнимает меня и тихо говорит, чтоб слышала только я:

– Ты моя умница. Присматривай за младшими и помогай матери. Хотя что я говорю, ты же и сама все это делаешь каждый день. Мне с тобой повезло. Помни, чему я тебя учил. Холодная голова спасет твою жизнь, а честное сердце поможет разобраться, как жить по совести. Не позволяй упрямству взять верх. Я люблю тебя и обязательно вернусь. А пока меня нет – ты должна их всех защищать, ты одна это можешь.

Как жаль, что папа не выполнил свое обещание и не вернулся. Потом он уходит по дороге вместе со всеми деревенскими мужиками, которых призвали летом сорок первого. Мама вместо него станет председателем колхоза. Ей предстоит с женщинами, стариками и детьми собрать засеянные поля пшеницы, чтоб отправить ее солдатам. Всех лошадей забрали на фронт.

Мама всегда находила, что мне сказать, чем утешить, если я плакала, и чем успокоить, если я злилась. Она была добрая и веселая. Пела песни звонким высоким голосом, шагая по пшеничному полю, заправив один край юбки за пояс, чтоб не путалась. Не помню ни дня, чтоб она грустила. Может, она и делала это, но я никогда не видела. Для меня она оставалась человеком, который рад каждому дню. Она говорила, что любую проблему можно решить, надо только успокоиться и подумать.

Последнее, что я помню про маму, это ее звериный предсмертный крик.

Он до сих пор слышится мне во сне, в кошмарах. Я просыпаюсь, каждый раз в холодном поту. Мне снится один и тот же сон, как я бегу, падаю, а потом этот крик. И ужас той ночи я проживаю в каждом своем кошмаре. Он повторяется из раза в раз.

Отряд немецких солдат пришел к нам в деревню в поисках еды. Наша деревня была за линией фронта. Немецкую армию остановили где-то в десяти километрах к западу от нашего села. Там шли ожесточенные бои, там был мой папа. Мама получала от него письма, не часто. Последнее было два месяца назад. Был ли он жив на тот момент, я не знаю.

Немцы появились неожиданно. Отряд из десяти человек шел со стороны леса. Всех, кто встречался на пути, они убивали. Весна сорок второго года, все, кто может работать, в поле – готовят землю к посевной. Я отвлеклась и зашла в лес, мне хотелось спрятаться и отдохнуть от изнурительной работы. Я присела на упавшую сосну и кидала шишки в дупло дерева, которое росло в десяти метрах. Игра захватила меня, я не слышала, как в это время убивали тех, кто работал в поле, я ушла довольно далеко.

Когда же я услышала выстрелы и крики, я побежала к дому. Я была в той части леса, которая располагалась ближе всего к деревне. Я бежала быстро, как только могла. Я должна была защитить маму и остальных детей. Я старшая, папа доверил их мне. А я не справилась. Я бежала и видела клубы дыма. Уже у самой деревни я споткнулась и упала в канаву у дороги, это и спасло мне жизнь в тот день.

Немцы согнали всех, кого нашли в деревне, к площади у церкви. А потом стали загонять в церковь. Пока одни собирали по домам скот и еду, другие поджигали все, что не представляло для них интереса. Клубы черного дыма поднимались в небо, а потом оседали серым плотным туманом.

Я лежала в канаве, парализованная от страха. Немцы были в десяти метрах от меня. Вся моя смелость и решимость оказались не способны сопротивляться страху. Страху за себя и свою жизнь. Холодный пот стекал по моей спине. Я не могла пошевелится. Из своего укрытия я видела, как маму пинками загоняют в церковь. Все мои братья и сестра рядом с ней. Она сопротивляется. Загораживает собой детей, но силы были неравны. Мне больно смотреть, но я не могу отвести взгляда. Там же мои соседи, все те люди, кого я знаю всю жизнь. Последними в церковь заходят старики. Мои бабуля с дедом, поддерживая друг друга, мелкими шагами семенят к своей смерти. Я вижу, как перед последним шагом они крестятся на пороге, так принято, и сейчас не повод отступать от веры. Потом пинок, и они падают. А дверь с грохотом закрывается, и ее начинают заколачивать досками сверху.

Если я сейчас закрою глаза, то вспомню каждую мелочь того дня. Запах травы и гари. Накрапывающий дождик и серые стальные тучи, на которые я потом смотрела до самой ночи. Но я не могу вспомнить лицо мамы, я помню только ее крик.

Последней подожгли церковь, двери и окна которой заколотили.

Немцы погрузили все, что смогли, в кузов грузовика. Двух коров привязали к телеге. И уехали так же быстро, как и появились. Но на момент их ухода церковь пылала уже два часа. Деревянная церковь сгорела очень быстро.

В тот день всю мою семью убили немцы. Ночью, лежа в мокрой канаве и глядя, как догорают остатки моей деревни, я поклялась убить Гитлера.

23.12.1949

Сегодня была операция. Я помогала молодому доктору. Один из наших отморозил ступню, когда пьяным заснул у барака. Через неделю началась гангрена. Доктор отрезал черную до колена ногу. Морфия очень мало, его дают только при полостных операциях. Беднягу привязали к столу, дали стакан спирта. Моя задача подавать инструменты и выполнять указания врача. Когда все прошло, я убирала операционную, пришел доктор и сказал, что я молодец. Круглые очки скрывают такие беззащитные глаза.

Та женщина, как же ее звали? Надя? Или Нина? Говорила, что, если я не выговорю и не проживу свою боль, – я умру. Она неправа, семь лет прошло, я все еще живая. А она мертва, и он тоже. Все мертвы, только я все живу.