Бастион - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Леонтьев cтр.№ 20

Дворник вытащил его в крохотный дворик — "колодец" и усадил на скамью.

— Не надо вам туда, ваша благородия. Совсем — совсем не надо.

— Почему?

— Все думали — вы умер. Сначала — на Север пропал, потом — бандит зарезал. Здесь другой люди живут. Новые. Власть.

— Татьяна Павловна там, — покачал головой лейтенант. — Я видел...

— Там, там, — закивал старик. — Она теперь с новым хозяином живет...

— Что ты мелешь, старый дурак! — вскричал Игнатьев. — Да я тебя...

— Плохо, когда от старого Йоськи беда узнавать, — вздохнул дворник. — Но больше никто не скажет. Кто сбежал, кого... А она не откроет. Нет. Она даже из дома не выходит. Он к ней сам приходит.

— Она вышла замуж?

— Замуж? Це-це-це... Нет... Время другое. Замуж не выходят. Свадьба — нет. Так живут. Рэвалуция, — с трудом произнес он сложное слово. — Новое все. Жизнь, власть...

— Кто он?

— Товарищ комиссар Краснозаводский, — старательно вывел по слогам Йоська.

— Не знаю такого, — отрешенно сказал Игнатьев.

— Понятное дело — не знаете, — кивнул дворник. — Он сын старого Абрама, что сапожную мастерскую на углу держал. Имя — фамилию ему новая власть другую назначила. Рэволюциенную, — с явным удовольствием повторил он звучное слово.

— Что?!

— Все боялись, все бежали. Молодая хозяйка болела, бежать не могла. А потом власть пришла. Комиссар ее от тюрьма спас. Документы новые дал, с собой жить оставил. Кормит — одевает. Сейчас с едой плохо, а кушать все хотят...

Игнатьев смотрел на него, явно не понимая, о чем говорит старик.

— Ваше благородие, уходить тебе надо, — спохватился дворник. — Я стук услышал, внука за новой властью послал. Они сейчас едут. Прости дурака — не знал, что ты стучишь. Воров много. Грабят, убивают. Страшно. А те, знамо дело, товарищу комиссару доложат. Уходить надо.

— Куда? — безразлично отозвался Игнатьев. — Некуда мне бежать, старик. Я домой шел. Долго шел. А отсюда мне идти некуда.

Гулко топая подкованными сапогами, во двор вбежал патруль красноармейцев.

— Ентот? — спросил рыжий парень в грязной, потертой шинели.

— Нет-нет, — испугался старик. — Ошибся я... Не этот...

— Щас разберемся, — недобро щурюсь, пообещал солдат, но в это время с улицы послышался пронзительный визг тормозов, и минутой спустя, во дворике появился плотный, коротко стриженный человек в черной кожанке.

— Комиссар Краснозаводский, — властно представился он. — Что здесь происходит?

— Мальчишка прибежал, говорит — грабят, — доложил рыжий. — Мы сюда. Думали — блатные или гопники, а тут... вот. Уж больно рожа у него интеллигентная. Кажись, кого-то из бывших помали.

Игнатьев уже узнал комиссара. Он видел его несколько раз, мельком, на улице, но это брезгливо — злобное лицо, с огромным, ярко — багровым родимым пятном на левой щеке забыть было сложно. Вспомнил его и комиссар. В глазах его появился нехороший, лихорадочный блеск.

— Я думал — сдох, — даже как-то радостно сообщил он Игнатьеву. — А ты живучий... Это хорошо. Так-то вернее будет. А то сиди, гадай... Ну-ка, братцы, взяли этого недобитка! И к стеночке его, к стеночке... Я его знаю — опасный элемент. Прибыл в город для связи с буржуазной контрреволюцией. И ко мне он ломился явно с террористическими целями. А потому, по закону военного времени...

Игнатьев не сопротивлялся, когда его тащили к грязной, с осыпающейся штукатуркой стене. Он не смотрел, как заряжали винтовки, как целились. Он вглядывался лишь в далекий кусочек серого, петербургского неба, почти сливающегося со стенами такого же грязно — серого двора. И когда грянули выстрелы, он лишь устало прикрыл глаза...

— Ну, на этот раз, кажется, успел, — услышал он смутно знакомый голос, и не понимая происходящего, провел ладонью по лицу, словно смывая наваждение.

Но стоящий над распластанными телами Тверской не был миражом, не был он похож и на ангела. Злой, осунувшийся, с дымящимися наганами в руках, он с укоризненной усмешкой смотрел на лейтенанта.

— Ну, теперь-то понял, с кем имеешь дело? — Тверской спрятал оружие в карманы куртки и распорядился: — А теперь — быстро уходим. Это тебе не лес, сынок. И не северное безмолвие... Здесь каменные джунгли. А нам еще надо на поезд. Я узнал — Джугашвили сейчас в Москве. И мы...

В тесном колодце двора выстрел показался особо оглушительным. Ротмистр покачнулся, сделал шаг, другой, и грузно осел на землю. С досадой посмотрел на вновь замершего Краснозаводского, последние силы которого ушли на этот роковой выстрел, досадливо покачал головой:

— Обидно-то как, — сипло сказал он. — Опять не успел... Слушай, лейтенант... Ты сможешь, а значит должен... Если их не остановить... Документы в портфеле возьми... Любовь… Ты знаешь, что это такое… Другие тоже должны получить шанс… А эти не дадут… Не нужна им ни любовь, ни твои острова… Они просто этого не понимают…Иди... Иди, говорю! Времени нет... Найди... своего... знакомого... помни, что я тебе говорил... Иди...

Он еще успел из последних сил оттолкнуть склонившегося над ним лейтенанта и, приподнявшись на локте, долгие минуты вслушивался в его удаляющиеся шаги. И только когда они стихли, обессилено вытянулся на земле, и закрыл глаза…

Но дремлет мир в молчанье строгом,

он знает правду, знает сны,

и Смерть и Кровь даны нам Богом

для оттененья Белезны...

Н. Гумилев.

Вылезать из постели не хотелось. Вчера утром мы вернулись из Бразилии, разноцветьем которой я разбавил жизнь посреди гранитных кружев Петербурга, и, едва успев переодеться, отправились на литературную тусовку, собравшуюся ради какой-то очередной презентации. Бизнесмены, политики, актеры, водка, виски, наркотики, стриптиз... Мне очередной "шабаш" был не в диковинку, но Ольга была в восторге. Знакомые лишь по телевизору и газетным публикациям лица говорили ей комплименты, осыпанные драгоценностями дамочки, делились с ней какими-то "маленькими женскими секретами", танцы, музыка, драйв, "другой мир"... Хотя по мне, так этому "другому миру" столько лет, сколько стоит первая "Лысая гора". Все это слегка утомляет, но ставки слишком высоки для того, что бы можно было позволить себе капризничать. Тетушкину политику я вижу насквозь, и не испытываю по этому поводу особой тревоги. Она, обладающая бесценными знаниями, мечет эти россыпи перед Ольгой, забывая старое предупреждение, а я помогаю девочке почувствовать себя так высоко парящей, что нет необходимости даже попирать этот жемчуг ногами. Люди меняются помимо воли только во время большой беды, а все эти наставления и проповеди, могут помочь только на том пути, который избрал сам человек. Тетушка излишне прямолинейна. А вот я веду Ольгу по Дороге Сновидений, показывая ей иные миры, иные судьбы, иные эпохи. Пусть даже ее сны, пока она со мной, будут яркими и красочными. Все же я немного виноват перед девочкой — так надо дать ей взамен хоть что-то, что б не остаться должным... перед иными силами. Но главное, что я показываю ей все виды женской любви — правильной, неправильной, земной, небесной, низменной и возвышенной. Пусть выбирает: быть ей монахиней, супругой, или царицей. Как бы тетушка не старалась, она не сможет показать ей любовь небесную, зато я могу показать ей любовь земную. Любовь, которая строила государства и разрушала города, возводила и низвергала царей, любовь — как движущую суть жизни. Предательство и верность, обманы и обиды, случайности и неудачи — у меня в кармане еще много козырей... Не считая крапленой колоды. Но сегодня меня ждет "тетушкин день". Ольга обещала сходить с ней в монастырь... Я не очень люблю бывать в таких местах. Я-то, лучше многих других знаю, что Бог — есть, боюсь его и трепещу, но... Мы живем с Ним словно в параллельных вселенных (во всяком случае, я предпочитаю видеть это так), и церковь является для меня лишь воспоминанием о страхе перед Ним. Поэтому, невзирая на тетушкины планы, сегодня я сокращу эту поездку до невозможного. Да и вообще, пора заканчивать затянувшуюся прелюдию. Настало время заниматься ее приручением всерьез... Я поцеловал спящую девушку в щеку: