Любовники. Плоть - читать онлайн книгу. Автор: Филип Хосе Фармер cтр.№ 20

– Вот! Надеюсь, тебе не придется пустить его в дело, но заранее это неизвестно. Мы живем в диком и хищном мире, мой друг. Особенно здесь, вдали от городов.

Хэл с интересом поглядел на оружие, похожее на то, что он видел в Сиддо. Грубая работа – по сравнению с изящными автоматами на «Гаврииле», но некая аура таинственного очарования инопланетного изделия… Кроме того, он походил на старые стальные пистолеты Земли. Шестигранный ствол чуть короче трех дециметров, калибром – на глаз – миллиметров десять. Вращающийся барабан с пятью медными патронами; патроны наполнены черным порохом, заряжены свинцовыми пулями и снабжены ударными капсюлями, содержащими, вероятно, гремучую ртуть. Странно, что как такового спускового крючка у пистолета не было: сильная пружина ударяла бойком по капсюлю, когда палец отпускал боек.

Хэл не отказался бы рассмотреть механизм, поворачивающий барабан при оттяжке бойка назад. Однако ему не хотелось, чтобы Фобо задержался здесь хоть на секунду дольше времени, необходимого, чтобы его спровадить.

И все же он не удержался от вопроса, почему в Сиддо не используется спусковой крючок. Фобо не сразу понял, что к чему. Когда Хэл объяснил подробнее, кувыркун заморгал большими круглыми глазами (непривычное и не слишком приятное зрелище, потому что движение совершало нижнее веко) и сказал:

– Никогда о таком не думал! А ведь это, кажется, удобно и не так утомительно для стрелка?

– Мне это очевидно, – ответил Хэл. – Но я ведь землянин и мыслю как землянин. И давно подметил тот вполне ожидаемый факт, что вы, озановцы, не всегда думаете так, как мы.

Он отдал пистолет Фобо и сказал:

– Прости, не могу его взять. Ибо мне запрещено носить огнестрельное оружие.

Фобо посмотрел озадаченно, но решил, что спрашивать о причине – неполитично. А может, он слишком устал от вопросов и ответов.

– Очень хорошо, – сказал он. – Шалом, алоха, приятных снов. Да посетит тебя Сигмен.

– И тебе шалом, – ответил Хэл.

Он смотрел в широкую спину уходящего в тень кувыркуна, проникаясь странным теплым чувством к этому созданию. Странный, чуждый, несуразный – Фобо Хэлу нравился.

Он повернулся и направился к статуе Великой Матери. Приблизившись к тени, спадающей с ее цоколя, он увидел женщину, скользнувшую в тень трехэтажной кучи щебня. Повернув в ту сторону, он увидел ее впереди, прислонившуюся к какому-то монолиту. Совсем рядом поблескивало озеро, серебристо-черное в лунном свете.

Хэл направился к женщине, и когда он приблизился метров на пять или чуть меньше, она сказала низким гортанным голосом:

– Бо сфа, сю Яррроу.

– Бо сфа, – эхом отозвался он, понимая, что это приветствие на ее языке.

– Бо сфа, – повторила она и потом, видимо, ради него переводя эту фразу, сказала по-сиддски: – Абху’умаигеитсu’и.

Это очень приблизительно означало «добрый вечер».

Хэл ахнул.

Ну конечно же! Он понял, почему так странно-знакомо звучали эти слова и казался родным ритм ее речи, напоминая то, что он слышал совсем недавно. Всколыхнулось воспоминание об исследовании в крошечной общине последних франкофонов в Заповеднике Гудзонова Залива.

Бо сфа. Бо сфа – то есть bon soir.

И хотя ее речь была, лингвистически выражаясь, весьма запущенной формой, она не могла скрыть своего происхождения. Бо сфа. А другие слова, донесшиеся через окно? Вехву. А это levez-vous, «вставайте» по-французски?

Сю Яроу. Не могло ли это быть – и почти наверняка – мсье Ярроу? Начальное «м» опущено, французское eu мутировало во что-то, отдаленно напоминающее американское «ю»? Наверняка. И еще кое-какие изменения в этом вырожденном французском. Развитие аспирации, прекращение назализации, сдвиг гласных, замена «к» перед гласной языковой паузой. Изменение «д» на «т», «л» на нечто среднее между «у» и «в», «ф» зависло между «ф» и «в», «в» сменилось на «ф». А еще что? Наверное, трансмутация в значении слов и новые слова, сменившие старые.

И все-таки, вопреки всей чужеродности, нечто галльское отчетливо ощущалось.

– Бо сфа, – повторил он за ней и подумал: что за странное, неадекватное приветствие! Два человека встречаются за сорок с лишним световых лет от Земли, – мужчина, не видевший женщин целый субъективный год, и женщина, скрывающаяся в тени, явно опасающаяся чего-то, последняя, быть может, оставшаяся на этой планете. И все, что он может сказать, это – «добрый вечер»?

Он подошел ближе – и полыхнул жаром смущения, едва не обратившись в бегство. На ее белой коже было лишь два черных лоскутка материи – один поперек груди, другой обернут вокруг бедер. Ничего подобного он никогда не видел, разве что на той запретной фотографии.

Но смущение тут же было забыто, когда он заметил, что у нее накрашены губы. Он ахнул, его охватил страх. Губы ее алели, как у чудовищного порождения зла – жены Уклониста.

Усилием воли он подавил дрожь. Надо рассуждать рационально. Не может же это быть Анна Чейнджер, явившаяся из далекого прошлого на эту планету чтобы соблазнять его, чтобы обратить его против религии реального. Она бы не говорила на вырожденном французском, будь она Анной Чейнджер. И не явилась бы она к столь незначительной личности, как Хэл. Она бы к Архиуриелиту пришла, к Макнеффу.

А насчет накрашенных губ… косметика исчезла на Земле с пришествием Предтечи. Ни одна женщина не смела… нет, не так. Косметикой в Союзе не пользовались. Израилитки, малайки и банту мазали губы красным. Но все знали, что это за женщины.

Еще шаг, и Хэл оказался достаточно близко, чтобы понять: это естественный цвет, никакая не краска. А значит, она не может быть женой Уклониста. Или вообще – земнорожденной. Явно какой-то местный, озановский гуманоид. Фрески на стенах развалин изображали красногубых женщин, да и Фобо говорил, что они рождались с пламенной краской на губах.

Ответ породил вопрос: почему она говорит на земном языке – точнее, на языке, происходящем от земного? Хэл был уверен, что этого языка на Земле не существует.

В следующее мгновение он позабыл обо всем: женщина прильнула к нему, его руки обхватили ее, в неуклюжей попытке успокоить. Она рыдала и говорила быстро-быстро-быстро – так, что даже его опыт обращения с французской лексикой не мог помочь.

Хэл попросил ее говорить чуть помедленнее, вернуться назад, повторить фразу. Она перевела дыхание, чуть наклонила голову, отвела волосы назад. Ему еще предстояло привыкнуть к этому ее характерному жесту, свидетельствующему о том, что она погрузилась в размышления.

Она начала медленно повторять, но скоро увлеклась, снова затараторила, и губы ее шевелились как два независимых красных существа, живущих своей отдельной жизнью.

Хэл смотрел на них как завороженный. Устыдившись, постарался перевести взгляд на большие черные глаза, но не в силах выдержать их жара, уставился на ее висок.