Докончить жалобу опять не дали, закрыв рот поцелуем. Достоверный факт, по утверждению Тараса: поцелуй изобрел мужчина, чтобы заставить женщину замолчать хотя бы на минуту. М-р-р, я бы и больше помолчала…
В это время хлопнула входная дверь, и Кайл заорал:
— Ваше величество, вас тама обыскалися!
А-а-а! О-о-о! В полном отупении я уставилась в смеющиеся глаза, мучительно стараясь сообразить остатками разума, как такое может быть. Пока до меня медленно доходила пикантность ситуации, Кондрад последний раз коснулся моих губ и, соскочив с кровати, направился к выходу. И вот тут я взорвалась:
— Ах ты! Да ты… Мерзавец! Да как ты мог! Я же… Ну, все! Я с тобой еще разберусь, — высказалась я, сверля взглядом вздрагивающую от сдерживаемого смеха широкую спину мужчины. — Ты почему мне не сказал, что это не сон?!
Остановившись на полдороге и полуобернувшись в мою сторону, мужчина с трудом выдавил из себя:
— Я пытался, честное слово, но ты настолько сильно не хотела верить, что я решил тебя не переубеждать.
У-у, поганец! Он еще и ржет, паразит! Не обращая внимания на болезненные ощущения, я швырнула в него подушку с криком:
— Плохо пытался! Тренироваться лучше надо! — После откинулась на подушки, скривившись от резанувшей по плечу боли.
В ту же минуту Кондрад оказался рядом, тревожно рассматривая мою взбешенную рожицу, в придачу от стыда цветущую всеми оттенками красного, от алого до свекольного:
— Тебе больно?
Сил моих нет! Сколько можно издеваться? Мало того, что я, как дура, розовые сопли распустила и на шею ему бросилась по собственной воле, так осталось только пожаловаться на несправедливую долю. Не дождется! За последнее время я испытала столько стыда и унижений, что, по-моему, хватит на всю оставшуюся жизнь. Окончательно обозлившись, я рявкнула от души:
— Нет! Я пребываю в экстазе! Это мое любимое состояние! — напоследок поинтересовалась: — Ты свалишь отсюда наконец?
Естественно, пропустив мимо ушей мою гневную тираду, этот невозмутимый тип преспокойно крикнул Кайлу:
— Найди Цесариуса! Срочно! — и продолжал заботливо наблюдать за мной.
Сил у меня было не так много, и они вскоре закончились. В изнеможении лежа на кровати, я попросила:
— Ну, уйди ты, пожалуйста. Видеть тебя не могу.
Нахмурившись и раздувая ноздри породистого носа, Кондрад сказал, тщась сохранить спокойный тон:
— Я уйду, как только придет лекарь, но мы еще вернемся к сегодняшнему разговору.
На что я непримиримо изрекла:
— Ни за что!
Не знаю, что бы меня ждало в дальнейшем, если бы в это время не вошел встревоженный Цесариус и не принялся осматривать меня. Выдерживая неприятную процедуру ощупывания, я провожала глазами мужчину, который уже на пороге нахально заявил:
— Ты ошибаешься, Илона. Тебе никуда не деться ни от меня, ни от себя. — И приказал, уже обращаясь к Кайлу: — Глаз с нее не спускать!
Дверь с грохотом захлопнулась, лучше всяких слов показывая истинное состояние Кондрада. «А и фиг с ним! Скатертью дорожка!» — позлорадствовала вредная половина моей личности. Но тут немедленно вмешалась справедливая половина и мудро заметила: «Сама дура! Чего ушами хлопала?» Между ними вклинился мозг и сообщил: «Ну и как это понимать? Мне разорваться между вами, что ли?» Выслушав внутренний конфликт, я обратилась к лекарю, тревожно рассматривавшему меня, пока я углубилась в себя в поисках консенсуса личностей:
— Цесариус, а раздвоение психики лечится, или это навсегда?
Алхимик встревожился еще больше:
— Э-э-э… А-а-а… Дочка, а что между вами произошло?
— Что-что… — пробурчала я с несчастным видом. — В любви я ему призналась, вот что! Думала — это сон, расслабилась и вывалила про чувства.
— А он? — более-менее успокоившись, поинтересовался Цесариус.
— А он меня поцеловал, — призналась я. Наябедничала: — К тому же неоднократно. Гад!
— Что же в этом плохого? Почему ты сердишься? — удивился старик, поудобнее устраиваясь на краю кровати. — По-моему, ты ему небезразлична…
— Ага! И до такой степени, что он между поцелуями устроил настоящий допрос и теперь в курсе, откуда я. Теперь и о возвращении знает, — донесла на подлого растлителя, перебив рассуждения о чувствах Кондрада, в которые не верила ни на йоту.
— Ты рассказала об условии возвращения? — поразился алхимик. — И как он это воспринял?
Я успокоилась. Призналась Цесариусу:
— Нет, конечно. До такой степени я не откровенничала. Вкратце поведала об условии, после выполнения коего вернусь домой, и все. Кондрад и эту-то информацию довольно странно воспринял: то ли встревожился, то ли рассердился. Мне не до анализа было, я, видишь ли, млела от высочайшего внимания. Идиотка!
— Мне кажется, все не так уж трагично, как ты рассказываешь, — постарался скрыть усмешку Цесариус. — Вряд ли бы он тебя целовал, если бы не испытывал к тебе чувство…
— Жалости и вины, — закончила я фразу.
— Илона, не перебивай старших! — строго пожурил меня алхимик. И рассудительно заметил: — Ты неправа. Из жалости не ведут себя таким образом. Здесь что-то еще… — Сделав паузу и подумав минуту, Цесариус вдруг спросил: — А ты бы вышла за него замуж?
Потеряв дар речи, я только диву давалась, услышав столь глупый вопрос. В конце концов, отмерев, выпалила:
— Зачем?
— Ты же его любишь? Не так ли? И он к тебе неравнодушен. Из вас бы получилась прекрасная пара. Не хочешь над этим подумать?
— Не хочу! — сообщила я. Объяснила свою позицию: — Даже при благоприятном варианте, представляете состояние новобрачного, когда жена испаряется в воздухе? А что дальше? Он здесь, я там? Хороша семейная жизнь, нечего сказать!
— Ты не можешь остаться?
Моему удивлению не было предела. Он совсем не понимает, о чем я? Пришлось втолковывать:
— Я не хочу оставаться! Там моя семья! Я там родилась и выросла, а здесь все чужое. Мы из разных миров, и нам не место в мире друг друга. И не представляю я себе жизни без многих благ цивилизации, а он не выживет в моем мире, он не представляет нашего уклада и общих правил. Мне об этом говорить — лишь душу травить! Все, что я могу сделать — найти ему жену и, стиснув зубы, благословить их брак. А потом всю оставшуюся жизнь вспоминать о Кондраде, как о несбывшейся мечте. Пожалуйста, давайте закончим на этом!
— Как скажешь, девочка. На вот, выпей. — С этими словами Цесариус сунул мне в руки кружку с травяным настоем.
После успокаивающего отвара я действительно уснула и проснулась уже утром от шума. В моей комнате стоял пчелиный гул человеческих голосов и было настоящее столпотворение. Какие-то люди толпами сновали туда-сюда с бумагами и вещами. Что-то я ничего не понимаю. Какого лешего они тут шляются? Им делать нечего? Оказалось — есть чего, просто один чрезвычайно назойливый мужчина избрал мою комнату своей штаб-квартирой в это прекрасное утро, чтоб его! В смысле — мужчину, а не утро. Сидит себе, понимаешь, за столом, указания раздает, и совести ни в одном глазу! Настроение, и так неважнецкое, стремительно падало вниз. Мне надоело смотреть на снующий муравейник, и я поинтересовалась: