Но космоплан нырнул глубже.
В зрачки Кирилла линзопроектор закачивает объемные картинки, записанные системой обзора нижней полусферы.
Режим телеприсутствия всегда бьет по эмоциям, а сейчас вообще захватило дух. Катера как будто не стало, Кирилл находился между исполинских светло-голубых стен облачного «каньона», сделанного из кристаллов аммиачного льда. Под ним неслась со скоростью полтысячи километров в час желто-коричневая «река», подкрашенная сульфидом аммония. Та самая атмосферная структура Южный приполярный пояс, которая порой исчезает на десятилетия, чтобы затем неизменно выплыть снова.
Машина направилась к юпитерианской реке, вот гребни ее волн почти достают до корпуса. Тут мощная турбулентность подхватила космоплан и бросила в сторону.
Пилот готов был резко поднять машину, как в кабрировании. Потянул ручку управления на себя, и именно тут случилось странное. Машина, завалившись на корму и заработав критический угол атаки, стала падать – десять, пятнадцать, двадцать километров. Это при нормальной тяге и отданной команде «поймать горизонт».
Еще немного, и машина достигнет той высоты, с которой никто не возвращался. Исчез навигационный луч «Донара», забитый электромагнитным ревом Юпитера. Температура за бортом поднялась до двухсот по Кельвину. В какой-то сотне километров с дикой скоростью пробила молния – электрическая сатана шириной с Волгу, на секунду даже погасли индикаторы приборов.
И вдруг скорость ветра резко упала, с пятисот километров в час до каких-то жалких пятидесяти, машина оказалась в центре непонятного затишья. И перестала падать. Глаз циклона, надо полагать. Озеро Небесного Спокойствия, как выразился бы буддист. Над космопланом горело авроральными всполохами желтое небо, под ним переливалась оттенками бордового таинственная юпитерианская глубина, очень смахивающая на ад; многокилометровую ясность слегка смазывал лишь аммиачный снежок. Пилот переключил управление на бортового автопилота и дал команду на вертикальный взлет.
Последнее, что Кирилл смог увидеть на нижней отметке «—50», какое-то странное объемное пятно, точнее, гроздь пятен; они находились в центре этого безмолвия. Приемные антенны космоплана зафиксировали их излучение. По спектру и интенсивности источника смахивало на слабодифференцированную живую материю…
На высоте «– 10» космоплан попал в свирепую турбулентность; по сравнению с этим ураганом все земные выглядели милыми котятами. Но пилот своевременно взял ручное управление на себя и вполне уверенно обошел на вираже «бокал». Так у летунов называются самые неприятные циркуляции в верхних слоях юпитерианской атмосферы – вихри, уходящие хоботом далеко в ее глубину. Потом снова передал управление автопилоту, которому начал помогать лоцман орбитальной станции.
Едва Кирилл досмотрел запись, как с ним по интеркому связалась Альба Дирксен, которая пригласила зайти к ней в каюту, что была палубой ниже и больше его конуры раза в два. Уютное место, как выяснилось. Госпожа Дирксен коротает тут свободное время, мастеря лоскутные одеялки. Можно сказать, даже слишком усердно. Некоторые лоскутки выдернуты из старых скафандров, вместе со встроенными нитепроцессорами и фотоникой – поэтому вся светелка таинственно мигает и мерцает. Блики падают на маски и фигурки из материала вроде папье-маше, представляющие ягуаров, пум и божков Мезоамерики, которые сейчас выглядят довольно живыми, а некоторые и вполне жутковатыми. Тоже творчество Альбы Дирксен.
Они немного закинулись; у госпожи Дирксен были левые трансодермы, которые пускали через кожу легкую расслабляющую дурь. По ее почину Кирилл перешел на ты.
– И что ты на самом деле хотел найти? – спросила новая знакомая.
– И нашел, почти. Там что-то было, Альба. И ты это видела. Сигналы, полученные антеннами космоплана, подтверждают, что там было нечто живое. Кстати, с его пилотом можно пообщаться?
– Уже нельзя. Капитан Прерадович погиб две недели назад. Во время полета отказала система регенерации воздуха в кабине.
Кирилл поймал себя на мысли, что именно такого ответа он и ожидал.
– Почему, имея эту видеозапись, ты не подняла тревогу, речь же идет о ксеножизни.
– Просто тебе, Кирилл, хочется чего-то живого и теплого в глубинах космоса. А объяснение этому явлению совсем другое. – Ее глаза симптоматично ушли в сторону. Ясно, что лукавит.
– Давай, гони свое объяснение. Только не надо снова про оптические эффекты.
Ее пальцы неожиданно оказались у него на затылке, а губами он ощутил нежность ее губ, хотя даже не коснулся их.
– Может, поищем его вместе, пользуясь бритвой Оккама.
– Намек на мою щетину?
Пальцы Альбы нащупали шрам на его виске. Стало так щекотно и приятно, сразу расхотелось спорить и выяснять. «Живое и теплое в глубинах космоса» найдено, и оно рядом с ним, в этой каюте.
– Подростковая драчка? – решила уточнить Альба.
– Подростком я не дрался по подворотням, а играл на пианино, и не только «Собачий вальс». Так что, скорее, война. Мины у противника были очень хитрые, с мозгами не хуже, чем у кальмаров, а те твари башковитые. Квазиживые мины с органическими процессорами от «Медузы» и самообучающимися программами наведения от корпорации «Стейно», очень трудно обнаруживаемые. Как-то пришлось преодолевать очень густое морское заграждение. И в некотором роде сыграть роль живца, чтобы привлечь интерес вражеской стаи, а наша морская пехота смогла бы высадиться в другом месте. В итоге я получил фугасный привет от тех, кто не любит Пушкина с Достоевским. И пошел на дно с пузырями.
– Почему ж ты здесь, а не на дне морском с царевнами подводного царства, как ваш былинный Садко?
– Меня тяжело утопить насовсем. Поэтому мою, так сказать, тушку успели достать и оживить.
– Значит, будешь жить долго, сколько захочешь. От меня тебе будет другой привет.
На первый, да и на второй взгляд Альба не была зажигалочкой – никаких тебе постреливаний глазками и покачиваний бедрами, если не считать, конечно, зачетной выпуклости, как сказал бы моряк, в районе кормы. Но сейчас она раскрылась как цветок, заодно распахнулся ее голубой комбинезон. Шелковистость и аромат цветущей вишни. Ну да, еще одна фотоническая татуировка – в известной ложбинке между двух холмиков. Опять змейка, только не ползущая куда-то, а сплетенная в восьмерку и кусающая себя за хвост. Слегка мерцающего изумрудно-зеленого цвета. Змейка становилась все ближе, ярче, а Альба словно теряла телесность, обращаясь в дымку, ласковую, нежную, растекающуюся по коже Кирилла, втягивающуюся в его кровь…
При взгляде сквозь эту дымку глаза Альбы были похожи на черные дыры, лицо казалось сияющим, как луна, ладони платиновыми, ноготки же рубиновыми или даже кровавыми. Сам же он смахивал на ее трон. Он не мог ручаться, что у него были четыре ножки и подлокотники, но она использовала его вместо основания. И соединение между ними было таким, что стало почти нестерпимо горячо…
А потом его как будто начало бросать из стороны в сторону, и пространство многократно сложилось, образовав кристалл с немалым количеством граней. Как электрон в валентном кристалле, он кружился одновременно вокруг всех живых и мертвых душ, находящихся вблизи Юпитера. Кирилл слышал, как работают его органы, трепещут сосуды, громыхает сердце. И видел сразу множество фрагментов окружающего пространства: жилой отсек, энергетический реактор, исследовательский блок, коммуникации системы жизнедеятельности. Видел мужчину и женщину, облетающих станцию в ремонтном транспортере и что-то чувствующих по отношению друг к другу, и парня, взволнованно изучающего данные с зондов, и почувствовал странную жизнь, скрытую глубоко в конструкциях «Юпитера-12».