Примечания книги: О насилии - читать онлайн, бесплатно. Автор: Ханна Арендт

1

Wheeler H. The Strategic Calculators // Calder N. Unless Peace Comes. New York: Viking, 1968. P. 109.

2

Engels F. Herrn Eugen Duhrings Umwalzung der Wissenschaft [1878]. Part II, ch. 3 [Энгельс Ф. Анти-Дюринг: Переворот в науке, произведенный господином Евгением Дюрингом // Маркс К., Энгельс Ф. Собрание сочинений: В 50 т. М., 1961. Т. 20. С. 170–178].

3

Как указывает генерал Андре Бофр в «Полях сражений в 1980-х», только «в частях света, еще не покрытых ядерным устрашением», война еще возможна, и даже эта «обычная война», несмотря на свои ужасы, уже фактически ограничена постоянной угрозой эскалации в ядерную войну (цит. по: Calder N. Op. cit. P. 3).

4

«Отчет с железной горы» (Report from Iron Mountain. New York, 1967) – сатира на способ мышления RAND Corporation и других аналитических центров (think tanks); ее «робкая попытка заглянуть за край мирного времени», возможно, ближе к реальности, чем большинство «серьезных» исследований. Ее главный тезис – что война настолько принципиальна для функционирования нашего общества, что мы не рискнем ее отменить, если только не отыщем еще более человекоубийственных способов решать наши проблемы, – шокирует лишь тех, кто забыл, что кризис с безработицей в период Великой депрессии был разрешен только с началом Второй мировой войны, или тех, кому удобнее не замечать или преуменьшать масштабы современной скрытой безработицы.

5

Цит. по: Chomsky N. American Power and the New Mandarines. New York: Pantheon Books, 1969; Goodwin R. Review of Thomas C. Schelling «Arms and Influence» (Yale, 1966) //The New Yorker. 1968. February 17.

6

Разумеется, существует обширная литература о войнах и видах войны, но она посвящена орудиям насилия, а не насилию как таковому.

7

Engels F. Op. cit. Part II, ch.4 [Энгельс Ф. Указ. соч. С. 179–189].

8

Wheeler H. The Strategic Calculators // Calder N. Op. cit. P. 107; Engels F. Op. cit.

9

Sakharov A. D. Progress, Coexistence, and Intellectual Freedom. New York, 1968. P. 36 [Сахаров А. Д. Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе // Сахаров А. Д. Тревога и надежда. М., 2006. Т. I. C. 77–78].

10

Wheeler H. Op. cit.

11

Calder N. The New Weapons // Calder N. Op. cit. P. 239.

12

Thring M. W. Robots on the March // Ibid. P. 169.

13

Dedijer V. The Poor Man's Power // Ibid. P. 29.

14

Это раннее замечание Энгельса из рукописи 1847 года я цитирую по: Barion J. Hegel und die marxistische Staatslehre. Bonn, 1963 [Энгельс Ф. Принципы коммунизма // Маркс К., Энгельс Ф. Собрание сочинений: B 50 T. M.,1955. T.4. C.331].

15

Весьма показательно, что Гегель в этом контексте говорит о Sichselbstproduzieren [самопроизводстве]: Hegel G. W. F. Vorlesungen über die Geschichte der Philosophie / Hrsg. von J. Hoffmeister. Leipzig, 1938. P. 114 [Гегель Г. Ф. В. Лекции по истории философии. СПб., 1994. Кн. 2. С. 158].

16

Профессор Б. К. Парек (Университет Халла, Англия) любезно обратил мое внимание на следующий пассаж в разделе о Фейербахе в «Немецкой идеологии» (1846) (об этой книге Энгельс позже писал: «Законченная часть… лишь доказывает, насколько неполным в то время было наше знание экономической истории»): «Как для массового порождения этого коммунистического сознания, так и для достижения самой цели необходимо массовое изменение людей (des Menschen), которое возможно только в практическом движении, в революции; следовательно, революция необходима не только потому, что никаким иным способом невозможно свергнуть господствующий класс, но и потому, что свергающий класс только в революции может сбросить с себя всю старую мерзость и стать способным создать новую основу общества» (цит. по изд.: Marx К., Engels F. German Ideology / Ed. with an introduction by R. Pascal. New York, 1960. P. xv, 69 [Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // Маркс К., Энгельс Ф. Собрание сочинений: В 50 т. М., 1955. Т. 3. С. 70]). Даже в этих, так сказать, домарксистских, высказываниях различие между позициями Маркса и Сартра очевидно. Маркс говорит о «массовом изменении людей» и о «массовом порождении коммунистического сознания», а не об освобождении индивида благодаря изолированному акту насилия (немецкий текст см.: Marx К., Engels F. Gesamtausgabe. I. Abteilung. Berlin, 1932. Vol. 5. S. 59 ff.).

17

Бессознательное отклонение новых левых от марксизма не прошло незамеченным. См. прежде всего недавние комментарии о студенческом движении – Леонардо Шапиро (New York Review of Books. 1968. December 5) и Раймона Арона (Aron R. La Révolution Introuvable. Paris: Fayard, 1968). Оба усматривают в опоре на насилие откат либо к домарксову утопическому социализму (Арон), либо к русскому анархизму Нечаева и Бакунина (Шапиро), которые «много писали о важности насилия как фактора единения, как связующей силы в обществе или группе, за сто лет до того, как эти же идеи прозвучали в работах Жана-Поля Сартра и Франца Фанона». Арон пишет в том же ключе: «Певцы майской революции думают, что преодолели марксизм… они забыли о цел ом столетии исторического развития» (с. 14). Для немарксиста упрек в такой регрессии вряд ли был бы серьезным аргументом; но для Сартра, который, например, пишет: «Так называемое „преодоление“ марксизма в худшем случае может быть лишь возвратом к домарксистскому мышлению, в лучшем – открытием мысли, уже содержащейся в той философии, которую мнят преодоленной» (Sartre J.– P. Question de Méthode // Sartre J.– P. Critique de la raison dialectique. Paris: Gallimard, i960. P. 17 [Сартр Ж. – П. Проблемы метода. М., 2008. С. 12]), это будет очень серьезным обвинением. (Примечательно, что Сартр и Арон, хотя и являются политическими оппонентами, совершенно согласны по этому пункту. Это показывает, до какой степени гегелевская концепция истории определяет мышление как марксистов, так и немарксистов.)

Сам Сартр в «Критике диалектического разума» дает своему обращению к насилию гегелевское объяснение. Его исходная точка в том, что «нужда и нехватка предопределили манихейский базис действия и морали» в современной истории, «истина которой основана на нехватке и должна проявиться в антагонизме между классами». Агрессия – это следствие нужды в мире, где «на всех всего не хватает». В таких условиях насилие перестает быть маргинальным феноменом. «Насилие и противонасилие, возможно, контингентны, но это контингентные необходимости, и императивным следствием любой попытки уничтожить эту бесчеловечность будет то, что, уничтожая в противнике бесчеловечность противочеловека, я уничтожаю в нем человечность человека и реализую в себе его бесчеловечность. Когда я убиваю, пытаю, порабощаю, моя цель – подавить его свободу, т. е. чуждую излишнюю силу». Моделью для ситуации, в которой «каждый излишен, избыточен для другого», служит автобусная очередь, члены которой очевидно «не замечают друг в друге ничего, кроме места в числовом ряду». Сартр заключает: «Они взаимно отрицают всякую связь между внутренними мирами друг друга». А из этого следует, что практика – это «отрицание инаковости, которая сама по себе есть отрицание», – весьма удобный вывод, поскольку отрицание отрицания есть утверждение.

Ошибка в этом рассуждении кажется мне очевидной. Есть огромная разница между «незамечанием» и «отрицанием», между «отрицанием всякой связи» с кем-либо и «отрицанием» его инаковости; и для человека со здравым рассудком есть значительное расстояние от теоретического «отрицания» до убийства, пыток и порабощения.

Большая часть приведенных цитат взята из: Laing R. D., Cooper D. G. Reason and Violence: A Decade of Sartre's Philosophy, 1950–1960. London: Tavistock publications, 1964. Pt. 3. Это мне кажется допустимым, поскольку Сартр в предисловии говорит: «Я внимательно прочел труд, который вы мне посвятили, и к своему большому удовольствию нашел здесь очень ясный и верный очерк моего мышления».

18

Ноам Хомский верно указывает в числе мотивов к открытому бунту отказ «занимать место рядом с „честными немцами“, которых мы все выучились презирать» (Chomsky N. Op. cit. P. 368).

19

Fanon F. The Wretched of the Earth [1961]. New York: Grove Press, 1968.

P. 61. Я использую эту работу из-за ее большого влияния на нынешнее поколение студентов. Однако сам Фанон относится к насилию с намного большим скепсисом, чем его поклонники. Похоже на то, что массовый читатель прочел только первую главу этой книги – «Относительно насилия». Фанон знает о «безраздельной и тотальной жестокости, которая, если ее немедленно не подавить, неизменно ведет к поражению движения в течение нескольких недель» (Ibid. P. 147).

Относительно недавней эскалации насилия в студенческом движении см. поучительный цикл статей «Gewalt» в немецком еженедельнике Der Spiegel (1969. February 10 и далее); в том же журнале см. цикл статей «Mit dem Latein am Ende» (Ibid. 1969. № 26–27).

20

Они действительно образуют пеструю смесь. Радикальные студенты легко сходятся с отчисленными студентами, хиппи, наркоманами и психопатами. Ситуация еще больше осложняется из-за того, что власти не учитывают различий – часто весьма тонких – между преступлением и несоблюдением правил, а эти различия весьма важны. Сидячая забастовка и захват здания – это не то же самое, что поджог или вооруженный мятеж, и различие здесь не чисто количественное. (Вопреки мнению одного из членов совета попечителей Гарвардского университета, захват университетского здания студентами – это не то же самое, что вторжение уличной толпы в отделение Первого национального банка, по той простой причине, что студенты вторгаются на территорию, использование которой, конечно, регулируется правилами, но к которой они сами принадлежат и которая им принадлежит точно также, как преподавателям и администрации.) Еще большую тревогу вызывает склонность преподавателей и администрации относиться к наркоманам и криминальным элементам (в Сити-колледже в Нью-Йорке и в Корнельском университете) намного мягче, чем к собственным бунтарям.

Гельмут Шельски, немецкий социолог, еще в 1961 году описал (Schelsky H. Der Mensch in der wissenschaftlichen Zivilisation. Köln; Opladen, 1961) возможность «метафизического нигилизма», под которым он подразумевал радикальное общественное и духовное отрицание «всего процесса человеческого научно-технического воспроизводства», т. е. «нет», сказанное «возникающему миру научной цивилизации». Назвать такую позицию нигилистической значит принимать современный мир за мир единственно возможный. Протест молодых бунтарей касается именно этого пункта. Более того, вполне осмысленно было бы обвинить самих обвинителей и сказать, как это сделали Шелдон Уоллин и Джон Шаар: «В настоящее время главную угрозу составляет то, что правящие и респектабельные слои, кажется, готовы подписаться под самым нигилистическим отрицанием, какое только может быть, т. е. отрицанием будущего посредством отрицания собственных детей, носителей этого будущего» (Wolin Sh., Shaar J. Op. cit.).

Натан Глейзер в статье «Студенческая власть в Беркли» пишет: «Студенты-радикалы… больше напоминают мне луддитов, разбивавших машины, чем членов социалистических профсоюзов, которые добивались для рабочих полноты гражданских прав и власти» (Glazer N. Student Power in Berkeley//The Public Interest (special issue «The Universities»). 1968. Fall), и из этого он делает вывод, что Збигнев Бжезинский (в статье о Колумбийском университете: The New Republic. 1968. June I), видимо, прав в своем диагнозе: «Весьма часто революции – это последние судороги прошлого, и потому на самом деле это не революции, а контрреволюции, происходящие под именем революций». Не кажется ли странным это пристрастие к движению вперед любой ценой у двух авторов, которые обычно считаются консервативными? И не кажется ли еще более странным то, что Глейзер не осознает решающих различий между фабричными машинами в Англии начала XIX века и техникой середины XX века, которая оказалась разрушительной даже в самом благодетельном обличии – открытие ядерной энергии, автоматика, медицина, целебная сила которой привела к перенаселению, которое, в свою очередь, почти непременно приведет к массовому голоду, загрязнению воздуха и так далее?

21

Последний из этих эпитетов имел бы смысл, если бы понимался описательно (а не оценочно). Однако за ним стоит иллюзорная идея Маркса об обществе свободных производителей, об освобождении производительных общественных сил. На самом же деле такое освобождение осуществляется не с помощью революций, как думал Маркс, а с помощью науки и технологии. Более того, это освобождение оказалось не ускорено, а серьезно замедлено во всех странах, переживших революцию. Иначе говоря, за студенческим обличением потребления стоит идеализация производства, а вместе с ней – архаичное обожествление производительности и творчества. «Радость разрушения – это творческая радость» – это действительно так, если верить, что «радость труда» производительна; разрушение – это чуть ли не единственный оставшийся «труд», который можно совершить с помощью простых орудий и без помощи машин, хотя машины проделали бы эту работу, конечно, намного более эффективно.

22

Эта жажда действия особенно заметна в небольших по масштабу и сравнительно безобидных предприятиях. Студенты успешно выступили против руководства кампуса, которое платило обслуживающему персоналу кафе, зданий и территории университета меньше законного минимума. В число таких предприятий следует включить и решение студентов Беркли присоединиться к борьбе за превращение пустующего участка, принадлежащего университету, в «народный парк», хотя оно и привело к самой жесткой за все последнее время реакции со стороны властей. Судя по инциденту в Беркли, кажется, именно такие «неполитические» действия заставляют студенческую массу сплотиться вокруг радикального авангарда. «Во время студенческого референдума, на котором была достигнута самая большая явка в истории студенческого голосования, 85 % (из почти 15 тысяч) голосов было отдано за использование этого участка» как народного парка. См. превосходный репортаж: Wolin Sh., Schaar J. Berkeley: The Battle of People's Park // New York Review of Books. I969. June I9.

23

Искать прецеденты и аналогии там, где их попросту нет, и уклоняться от описания и обдумывания того, что сейчас говорится и делается, на языке самих современных событий под тем предлогом, что нам следует выучить уроки прошлого, особенно уроки периода между двумя мировыми войнами, стало характерной чертой очень многих современных дискуссий. Совершенно свободен от этой формы эскапизма блестящий и умный репортаж Стивена Спендера о студенческом движении, процитированный выше. Он принадлежит к тем очень немногочисленным представителям своего поколения, которые одновременно достаточно чутки к настоящему и достаточно хорошо помнят собственную молодость, чтобы сознавать всю разницу между двумя эпохами в настроении, стиле, мышлении и действии («сегодняшние студенты совершенно не похожи на студентов Оксфорда, Кембриджа, Гарварда, Принстона или Гейдельберга сорок лет тому назад» [Spender S. Op cit. P. 165]). Но позицию Спендера разделяют вообще все те, кто действительно озабочен будущим мира и человека (к какому бы поколению они ни принадлежали), в отличие от тех, кто этим будущим играет. (Шелдон Уоллин и Джон Шаар говорят о «возрождении чувства общей судьбы», которое может связать разные поколения, о «нашем общем страхе, что созданное наукой оружие уничтожит все живое, что технология будет все сильнее уродовать живущих в городах людей, как уже осквернила землю и помрачила небо», что «прогресс индустрии уничтожит саму возможность интересной работы и что коммуникации сотрут последние следы разнообразных культур, которые были наследием всех обществ, кроме самых отсталых» [Wolin Sh., Shaar J. Op. cit.].) Кажется вполне естественным, что такую позицию чаще занимают физики и биологи, а не представители общественных наук, хотя студенты естественных факультетов не такие рьяные бунтари, как их товарищи гуманитарии. Так, Адольф Портманн, знаменитый швейцарский биолог, считает, что возрастной разрыв между поколениями имеет мало общего с конфликтом между молодыми и старыми – этот конфликт возникает с появлением ядерной науки: «в итоге возникло совершенно новое положение дел в мире… его нельзя сравнить даже с самой мощной революцией прошлого» (Portmann A. Manipulation des Menschen als Schiksal und Bedrohung. Zürich: Verlag Die Arche, 1969). И нобелевский лауреат Джордж Уолд из Гарварда в своей знаменитой речи в МГТ 4 марта 1969 года справедливо подчеркнул, что преподаватели понимают «причины беспокойства студентов даже лучше, чем сами студенты», и, более того, это беспокойство разделяют (Wald G. Op. cit.).

24

Так считает Джером Леттвин из MIT; см.: New York Times Magazine. 1969. May 18.

25

В современной политизации университетов (предмете справедливых сожалений) часто обвиняют бунтующих студентов, которые якобы нападают на университеты, поскольку те являются слабым звеном в цепи существующей власти. Совершенно справедливо, что университеты не выживут, если исчезнут «интеллектуальная беспристрастность и бескорыстный поиск истины», и, что еще хуже, вряд ли какое бы то ни было цивилизованное общество сумеет пережить исчезновение этих странных учреждений, главная общественная и политическая функция которых состоит именно в их беспристрастности и независимости от общественного давления и политической власти. Власть и истина, обе совершенно законные каждая в своей сфере, – это принципиально различные феномены, и выбор одной или другой в качестве жизненной цели приводит к экзистенциально различным жизненным путям. Збигнев Бжезинский в статье «Америка в технотронную эру» (Brzezinski Z. America in the Technotronic Age // Encounter. 1968. January) эту опасность видит, но либо смирился с ней, либо не так уж встревожен этой перспективой. Он полагает, что технотрония приведет к новой «сверхкультуре» под руководством новых «интеллектуалов, для которых центральными будут организационные и прикладные вопросы». (См. прежде всего недавний критический разбор Ноама Хомского «Объективность и либеральная науках»: Chomsky N. Op. cit.) На самом деле намного более вероятно, что эта новая порода интеллектуалов, прежде известных как технократы, приведет к эре тирании и предельного бесплодия.

Как бы то ни было, остается фактом, что прежде, чем университеты были политизированы студенческим движением, они были политизированы властями. Соответствующие факты слишком хорошо известны, чтобы их приводить, но стоит напомнить, что речь здесь не только о военных исследованиях. Генри Стил Коммаджер недавно подверг критике «университет в роли агентства по найму» (The New Republic. 1968. February 24). Действительно, «никакие усилия воображения не помогут представить химическую компанию „Доу“, морскую пехоту или ЦРУ образовательными учреждениями» или организациями, имеющими целью поиск истины. Мэр Джон Линдсей поставил вопрос, имеет ли университет право называться «особенным общественным институтом, отрешенным от мирской корысти, если он спекулирует недвижимостью и помогает в разработке и оценке проектов для армии, участвующей во Вьетнамской войне» (The Week in Review //New York Times. 1969. May 4). Заявления, будто университет – это «мозг общества» или мозг властных структур, – это опасная самонадеянная чепуха, хотя бы потому, что общество не «организм» и тем более не безмозглый.

Во избежание недоразумений: я целиком согласна со Стивеном Спендером, что будет ужасной глупостью, если студенты разгромят университеты (хотя только они действительно на это способны по той простой причине, что на их стороне численный перевес, а значит, реальная власть), поскольку кампусы – это не только их реальная, но и единственно возможная база. «Без университета не было бы и студентов» (Spender S. Op. cit. P. 22). Но университеты останутся базой студентов лишь до тех пор, пока они остаются единственным местом в обществе, где власть не имеет решающего голоса несмотря на все искажения и извращения этого принципа. В текущей ситуации есть опасность, что либо студенты, либо, как в случае Беркли, власти потеряют голову; если это случится, молодые бунтари попросту вплетут лишнюю нить в то, что было справедливо названо «узор катастрофы» (профессор Ричард Э. Фолк из Принстона).

26

Непрерывное перетекание фундаментальных исследований из университетов в промышленные лаборатории весьма значительно и подтверждает наш тезис.

27

Ibid.

28

Spender S. The Year of the Young Rebels. New York, 1969. P. 179.

29

New Yorker. 1969. March 22.

30

Фред М. Хэчинджер в статье «Кризис кампуса» пишет: «Поскольку требования черных студентов обычно справедливы по существу, то к ним относятся с симпатией» (The Week in Review // New York Times. 1969. May 4). Для современного отношения к этим вопросам представляется характерным то, что «Манифест, обращенный к белым христианским церквам и к еврейским синагогам в США и ко всем остальным расистским учреждениям» Джеймса Формана хотя публично оглашался и распространялся, а потому безусловно являлся «новостью, пригодной для печати», оставался неопубликованным, пока New York Review of Books (1969. July 10) не напечатало его (опустив «Введение»). Разумеется, его содержание – это полубезграмотные фантазии, вряд ли высказанные всерьез. Однако это не просто шутка, и ни для кого не секрет, что сегодня негритянское сообщество охотно предается подобным фантазиям. Вполне понятно, что власти испуганы. Но нельзя ни понять, ни простить отсутствия у властей воображения. Разве не очевидно, что если мистер Форман и его сторонники не встретят никакого противодействия в более широком сообществе и тем более если их будут умиротворять небольшими выплатами, то им придется действительно приступить к осуществлению программы, в которую они сами, возможно, никогда не верили.

31

В письме в New York Times (1969. April 9) Линд упоминает только «ненасильственные протестные действия, такие как забастовки и сидячие забастовки», нарочно оставляя в стороне насильственные бунты рабочего класса в 20-е годы, и задает вопрос, почему «эта тактика, остававшаяся приемлемой на протяжении целого поколения в отношениях профсоюзов и администрации, отвергается, когда ее применяют студенты в кампусах? Когда профсоюзного активиста исключают из фабричного совета, его товарищи прерывают работу до тех пор, пока конфликт не будет улажен». Создается впечатление, что Линд усвоил образ университета (к сожалению, нередкий среди попечителей и администраторов), согласно которому кампус принадлежит совету попечителей, который нанимает администрацию для управления своей собственностью, а администрация, в свою очередь, нанимает преподавателей в качестве служащих, которые должны обслуживать ее клиентов, т. е. студентов. Этому «образу» не соответствует никакая реальность. Какими бы острыми ни стали конфликты в академическом мире, речь не идет о столкновении интересов или о классовой борьбе.

32

Байард Растин, лидер негритянского движения за гражданские права, сказал все, что требуется по данному вопросу: руководители колледжа должны «прекратить капитуляцию перед глупыми требованиями негритянских студентов»; неправильно, если «чувство вины и мазохизм одной группы будет позволять другой части общества прибегать к оружию во имя справедливости»; черные студенты «страдают от шока интеграции» и ищут «легкого выхода из своих проблем»; на самом деле негритянские студенты нуждаются не в «курсах духовного развития», а в «коррективном обучении», которое бы им помогло «заниматься математикой и писать без ошибок» (цит. по: Daily News. 1969. April 28). Как много говорит о моральном и интеллектуальном состоянии общества тот факт, что потребовалось настоящее мужество для того, чтобы высказать по этим вопросам столь простые истины! Еще сильнее пугает та вполне вероятная перспектива, что через пять или десять лет «образование», заключающееся в преподавании суахили (возникший в XIX веке квазиязык, на котором говорили арабские караваны, перевозившие слоновую кость и рабов, гибридная смесь диалекта банту с огромным числом арабских заимствований; см.: Encyclopaedia Britannica. 1969. s. v.), африканской литературы и других несуществующих предметов будет истолковано как очередная уловка, посредством которой белые люди мешают неграм получать адекватное образование.

33

См. отчет Национальной комиссии по выяснению причин и предотвращению насилия (New York Times. 1969. June 6).

34

Fanon F. Op. cit. P. 69, 129, 130.

35

Fanon F. Op. cit. P. 37ff., 53.

36

Обращенный к церквам и синагогам манифест Джеймса Формана (одобренный Национальной черной конференцией по экономическому развитию), который я упоминала выше и о котором он сказал, что это «лишь начало репараций, причитающихся нам как народу, который эксплуатировали, унижали, оскорбляли, убивали и преследовали», читается как классический пример праздных мечтаний такого рода. Согласно Форману, «из законов революции следует, что самые угнетаемые совершат революцию, конечная цель которой состоит в том, чтобы мы добились руководства и полного контроля над всем, что есть в Соединенных Штатах. Прошло время, когда мы подчинялись, а белый мальчик руководил». Добиться такой перемены ролей можно, если «использовать все необходимые средства, включая использование силы и власти оружия, чтобы ниспровергнуть колонизатора». И когда он от имени черной общины (которая, разумеется, его не поддерживает) «объявляет войну», отказывается «делить власть с белыми» и требует, чтобы «белые люди в этой стране согласились признать руководящую роль черных», он в то же время призывает «всех христиан и евреев практиковать терпение, терпимость, понимание и ненасилие» в течение всего того периода, который пройдет до захвата власти черными, «пусть даже это случится через тысячу лет».

37

Студенты, угодившие между двумя сверхдержавами и равно разочарованные Востоком и Западом, «неизбежно увлекаются некоей третьей идеологией – от Китая Мао Цзэдуна до Кубы Фиделя Кастро» (Spender S. Op. cit. P. 92). Их призывы к Мао, Кастро, Че Геваре и Хо Ши Мину подобны псевдорелигиозным заклинаниям, обращенным к спасителям из иного мира; они бы молились и на Тито, если бы Югославия была более отдаленной и труднодоступной. Иначе обстоит дело с движением Black Power; его идеологическая приверженность несуществующему «единству третьего мира» – это не просто романтическая чепуха. Они очевидно заинтересованы в дихотомии черных и белых; но и это конечно же чистейший эскапизм – бегство в мир мечты, в котором негры будут составлять подавляющее большинство мирового населения.

38

Кажется, что в подобной непоследовательности можно упрекнуть и самих Маркса и Ленина. Разве Маркс не прославлял Парижскую коммуну 1871 года и разве Ленин не хотел отдать «всю власть советам»? Но для Маркса Коммуна была не более чем переходным органом революционного действия, «орудием ниспровержения тех экономических устоев, на которых зиждется… классовое господство» (Marx K., Engels F. The Civil War in France // Marx K., Engels F. Selected Works. London, 1950. Vol. I. P. 474, 440 [Маркс К. Гражданская война во Франции // Маркс К., Энгельс Ф. Собрание сочинений: В 50 т. М., I960. Т. 17. С. 346]), и Энгельс верно отождествлял ее со столь же переходной «диктатурой пролетариата». Случай Ленина более сложный; однако именно Ленин выхолостил советы и отдал всю власть партии.

39

«Их революционная идея, – утверждает Спендер, – это моральная страсть» (Spender S. Op. cit. P. 114). Ноам Хомский приводит факты: «Факт в том, что большинство из тысячи призывных карточек и других документов, возвращенных в Министерство юстиции к 20 октября 1967 года, поступило от людей, которые могли избежать военной службы, но решили разделить судьбу менее привилегированных» (Chomsky N. Op. cit. P. 368). To же самое верно относительно любых демонстраций против призыва в университетах и колледжах. Похожая ситуация сложилась и в других странах. Der Spiegel, например, описывает тяжелые и часто унизительные условия труда лаборантов в Германии: «В свете таких условий вызывает настоящее удивление то, что лаборанты не выступают в первых рядах радикалов» (1969. Juni 23. S. 58). Всюду одна и та же история: заинтересованные группы не присоединяются к бунтарям.

40

Юрген Хабермас, один из самых думающих и разумных представителей общественной мысли Германии, – хороший пример того, с каким трудом марксисты или бывшие марксисты расстаются с любой частью доктрины своего учителя. В своей недавней работе «Техника и наука как „идеология“» Хабермас несколько раз повторяет, что «две ключевые категории марксистской теории, а именно классовая борьба и идеология, уже не могут применяться без учета обстоятельств» (Habermas J. Technik und Wissenschaft als «Ideologie». Frankfurt/Main, 1968 [Хабермас Ю. Техника и наука как «идеология». М., 2007. С. 93]) – Если сравнить эти пассажи с процитированной выше статьей А. Д. Сахарова, то станет ясно, насколько легче отказываться от устаревших теорий и лозунгов тем, кто рассматривает «капитализм» в свете катастрофических коммунистических экспериментов.

41

Чехословакия кажется исключением. Однако реформы, за которые студенты боролись в первых рядах, были поддержаны всей нацией, без всяких классовых различий. Говоря по-марксистски, тамошние (и, вероятно, всех восточноевропейских стран) студенты располагают не слишком малой, а слишком большой поддержкой общества (community), чтобы соответствовать марксистской схеме.

42

См. интервью с Кристофом Эманном: Der Spiegel. 1969. Februar 10.

43

Proudhon P.– J. Philosophie du progrès [1853]. Paris, 1946. P. 27–30, 49; Idem. De la justice [1858]. Paris, 1930. Vol. I. P. 238. См. также: Harbold W. H. Progressive Humaity: in the Philosophy of P.– J. Proudhon // Review of Politics. 1969. January.

44

Слова Александра Герцена цитируются [в обратном переводе с английского] по: Berlin I. Introduction // Venturi F. Roots of Revolutions. New York, 1966.

45

Kant I. Idea for a Universal History with Cosmopolitan Intent //The Philosophy of Kant. New York, Modern Library, 1949 [Кант И. Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане // Кант И. Собрание сочинений: В 6 т. М., 1966. Т. 6. С. 10].

46

Превосходное обсуждение очевидных слабостей такой позиции см.: Nisbet R. A. The Year 2000 and All That // Commentary. 1968. June; раздраженные критические отклики см. в сентябрьском номере.

47

Hegel G. W. F. Op. cit. P. 100 ff. [Гегель Г. Ф. В. Лекции по истории философии. СПб., 1993. Кн. I. С. 329].

48

Этот эпизод без комментариев изложен в статье: Wolin Sh., Shaar J. Op. cit. См. также: Barnes P. An Outcry: Thoughts on Being Tear Gassed // Newsweek. 1969. June 2.

49

Спендер сообщает, что французские студенты во время майских событий в Париже «категорически отказывались от идеологии „продуктивности“ [rendement], „прогресса“ и так называемых псевдосил» (Spender S. Op. cit. P. 45). В Америке до этого еще не дошло. Мы по-прежнему слышим везде разговоры о «прогрессивных» и «реакционных» силах, о «прогрессивной» и «репрессивной» толерантности и т. п.

50

Блестящие примеры этих не просто ненужных, но вредных течений см.: Wilson E. The Fruits of the MLA. New York: New York Review, 1968.

51

Sorel G. Introduction to the First Publication [1906] // Sorel G. Reflections on Violence. New York: Collier Books, 1961. P. 60.

52

Mills С. The Power Elite. New York, 1956. P. 171; см. параграф I книги M. Вебера «Политика как призвание и профессия» (1921) [Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С. 646]. Видимо, Вебер осознавал свое согласие с левыми по этому вопросу. В этом контексте он цитирует реплику Троцкого в Брест-Литовске: «Всякое государство основано на насилии» и добавляет: «это в самом деле так».

53

Jouvenel B. de. Power: The Natural History of its Growth [1945]. London, 1952. P. 122 [Жувенель Б. де. Власть: Естественная история ее возрастания. М., 2010. С. 195].

54

Ibid. Р. 93 [Там же. С. 150].

55

Ibid. Р. по [Там же. С. 178].

56

См.: Klausewitz К. von. On War [1832]. New York, 1943. Ch. 1; Strausz-Hupé R. Power and Community. New York, 1956. P. 4; в той же работе приводятся слова Макса Вебера: «Macht bedeutet jede Chance, innerhalb einer sozialen Beziehung deneigenen Willen auch gegen Widerstand durchzusetzen [Власть означает всякую возможность внутри какого-то социального отношения настоять на своей воле пусть даже вопреки чужому сопротивлению]».

57

Я выбрала первые попавшиеся цитаты, поскольку в этом вопросе не имеет значения, к какому автору обращаться, – почти все говорят одно и то же. Лишь очень редко можно услышать голос, не поющий в унисон. Так, P. M. Макайвер пишет: «Принудительная власть (power) – это отличительный признак государства, но не его сущность… Действительно, там нет государства, где нет подавляющей силы… Но применение силы не образует государства» (McIver R. M. The Modern State. London, 1926.

P. 222–225). Насколько велика сила этой традиции, можно понять по попытке Руссо от нее уклониться. В поисках правительства, которое бы не господствовало (government of no-rule), он не нашел ничего лучше, чем «une forme d'association… par laquelle chacun s'unissant à tous n'obéisse pourtant qu'à lui-même [некая форма ассоциации… посредством которой каждый, объединяясь со всеми, повинуется, однако, лишь самому себе]». Акцент на повиновении, а значит и на повелевании, остается неизменным.

58

Книга Александра Пассерена д'Антрева «Понятие государства» впервые вышла на итальянском в 1962 году. Позднейшее английское издание (Passerin d'Entreves A. The Notion of the State: An Introduction to Political Theory. Oxford, 1967) – не просто перевод, а окончательная редакция книги, подготовленная самим автором. Цитаты взяты со с. 64, 70, 105.

59

Passerin d'Entreves A. Op. cit. P. 129.

60

Mill J. S. Considerations on Representative Government [1861]. Indianapolis: Bobbs-Merrill Library of Liberal Arts, 1958. P. 59, 65 [Милль Д. С. Рассуждения о представительном правлении. Челябинск, 2006. С. 61, 77, с изменениями].

61

Wallace J. M. Destiny His Choice: The Loyalism of Andrew Marvell. Cambridge: Cambridge University Press, 1968. P. 88–89. Этой ссылкой я обязана любезности Грегори Дежардена.

62

Санкции законов (не составляющие, впрочем, их сути) направлены против тех граждан, которые, не прекращая поддерживать законы в целом, хотят сделать исключение для себя лично; вор ожидает, что правительство будет защищать добытую им собственность. Отмечалось, что в самых ранних правовых системах санкции отсутствовали (см.: Jouvenel В. de. Op. cit. P. 276). Наказанием правонарушителю было изгнание или объявление вне закона; нарушая закон, преступник ставил себя вне общины, учрежденной этим законом.

Пассерен д'Антрев (Passerin d'Entreves A. Op. cit. P. 128 ss.), рассуждая о «сложности закона, даже государственного закона», отмечал, что «существуют законы, которые являются не столько императивами, сколько директивами, которые не столько налагаются, сколько принимаются, и санкции которых могут обходиться без использования силы со стороны суверена». Такие законы он уподобил «правилам игры или уставу моего клуба или уставам церкви». Я подчиняюсь им, «потому что для меня, в отличие от других моих сограждан, эти правила имеют силу».

Я полагаю, что сравнение закона с «имеющими силу правилами игры» можно развить и дальше. Ибо суть этих правил не в том, что я подчиняюсь им добровольно или теоретически признаю их имеющими силу, а в том, что на практике я не могу войти в игру, пока я им не подчиняюсь; мой мотив для принятия этих правил – это мое желание играть, а поскольку люди существуют лишь во множественном числе, мое желание играть тождественно моему желанию жить. Всякий человек, рождаясь, попадает в сообщество с уже существующими законами, которым он «повинуется» прежде всего потому, что у него нет другого способа вступить в великую мировую игру. Я могу захотеть изменить правила игры, подобно революционеру, или сделать для себя исключение, подобно преступнику, но отрицать эти правила в принципе будет не просто «неповиновением», но отказом вступить в человеческое сообщество. Обычная дилемма (либо закон имеет абсолютную силу и потому нуждается для своей легитимности в бессмертном божественном законодателе, либо закон – это просто приказ, за которым нет ничего, кроме монополии государства на насилие) – это заблуждение. «Все законы не столько императивы, сколько директивы». Они руководят человеческим взаимодействием, как правила руководят игрой. И окончательная гарантия того, что эти законы сохраняют силу, содержится в римской пословице pacta sunt servanda (договоры следует соблюдать).

63

Jouvenel B. de. Op. cit. P. 98 [Жувенель Б. де. Указ. соч. С. 160, с изменениями].

64

The Federalist. № 49.

65

Passerin d' Entreves A. Op. cit. P. 7. Ср. также с. 171, где, обсуждая точный смысл слов nation и nationality, он справедливо подчеркивает, что «в дебрях стольких различных значений единственными компетентными проводниками могут служить только лингвисты и историки. За помощью мы должны обращаться к ним». И, проводя различие между авторитетом (authority) и властью (power), он ссылается на формулу Цицерона potestas in populo, auctoritas in senatu (власть у народа, авторитет у сената).

66

Существует такая вещь, как авторитарное правление (government), но оно, разумеется, не имеет ничего общего с тиранией, диктатурой или тоталитарным господством (rule). Обсуждение исторического фона и политического значения этого термина см. в моей статье «Что такое авторитет?» (What is Authority? //Arendt H. Between Past and Future: Exercise in Political Thought. New York, 1968) и в первой части ценного исследования: Lübke К. – Н. Auctoritas bei Augustin. Stuttgart, 1968 – с обширной библиографией.

67

Уоллин и Шаар совершенно правы: «Правила нарушаются, потому что университетские власти – и администраторы, и преподаватели – утратили уважение многих студентов». И они делают вывод: «Когда уходит авторитет, приходит власть» (Wolin Sh., Schaar J. Op. cit.). И это тоже верно, но, боюсь, не совсем в том смысле, какой имеют в виду они. Сначала в Беркли пришла власть студентов – очевидно, сильнейшая власть в любом кампусе просто потому, что студентов намного больше. Чтобы сломить эту власть, университетское начальство и прибегло к насилию. Университет по своей сути – это институт, основанный на авторитете и, следовательно, нуждающийся в уважении, именно поэтому ему так непросто иметь дело с чужой властью, не прибегая к насилию. Университет сегодня обращается к полиции за защитой точно так же, как раньше обращалась католическая церковь, пока отделение церкви от государства не вынудило ее полагаться исключительно на авторитет. Возможно, не только благодаря случайности самый серьезный кризис церкви как института совпал с самым серьезным кризисом в истории университета – единственным мирским институтом, по-прежнему основанном на авторитете. Оба кризиса можно объяснить «продолжающимся взрывом атома по имени повиновение, стабильность которого считалась вечной», как написал Генрих Белль о церковном кризисе (Böll H. Es wird immer spӓter // Böll H. Antwort an Sacharow. Zürich, 1969).

68

New York Times. 1969. January 4. P. I, 29.

69

Так Франц Боркенау, размышляя о поражении испанской революции, утверждает: «В этом колоссальном контрасте с прежними революциями отразился один факт. До последних лет контрреволюция обычно зависела от поддержки реакционных сил (powers), которые технически и интеллектуально уступали силам (forces) революции. Ситуация изменилась с приходом фашизма. Теперь всякая революция, скорее всего, должна столкнуться с нападением самого современного, самого эффективного, самого безжалостного механизма из тех, какие сейчас существуют. Это означает, что эпоха революций, свободных развиваться по собственным законам, завершилась». Это было написано более тридцати лет назад (Borkenau F. The Spanish Cockpit [1937]. Ann Arbor, 1963. P. 288–289) и теперь одобрительно цитируется Хомским (Chomsky N. Op. cit. P. 310). Он считает, что американское и французское вмешательство в гражданскую войну подтверждает точность предсказания Боркенау, «если заменить „фашизм“ на „либеральный империализм“». Я думаю, что пример Вьетнама скорее способен доказать обратное.

70

Aron R. La Revolution introuvable. Paris: Fayard, 1968. P. 41.

71

Стивен Спендер с этим не согласен: «Намного более очевидной, нежели революционная ситуация, была ситуация нереволюционная» (Spender S. Op. cit. P. 56). Возможно, и в самом деле «трудно подумать, что происходит революция, когда… все выглядят так добродушно», но именно так обычно и бывает в начале революций – во время начального экстаза братства.

72

О цели визита де Голля высказываются разные мнения. Факты сами по себе, кажется, предполагают, что ценой, которую ему пришлось заплатить за поддержку армии, стала публичная реабилитация его врагов – амнистия генералу Салану, возвращение Бидо и возвращение полковника Лашруа, которого иногда называют «алжирским истязателем». О переговорах де Голля с армией известно немного. Напрашивается мысль, что частью сделки была и недавняя реабилитация Петена, которого снова прославляют как «победителя при Вердене», и, что гораздо важнее, невероятное, откровенно лживое заявление де Голля сразу после его возвращения, возлагающее вину за то, что французы теперь называют les événements (события), на коммунистическую партию.

73

В Древней Греции такой организацией был полис, главным достоинством которого, согласно Ксенофонту, было то, что он позволял «гражданам охранять друг друг от рабов и преступников так, чтобы никто из граждан не погиб насильственной смертью» (Гиерон, IV, 3).

74

Commager H. Can We Limit Presidential Power? // The New Republic. 1968. April 6.

75

Было бы интересно узнать, растет ли пропорционально тревожному числу нераскрытых преступлений число правонарушений вообще (рост которых всем очевиден) и полицейская жесткость (которая тоже явно возросла). Недавно изданный «Сводный отчет о преступности в США» (Hoover J. E. Uniform Crime Report for the United States / Federal Bureau of Investigation, United States Department of Justice, 1967) не сообщает, сколько преступлений действительно раскрывается, а не просто ведет к «аресту подозреваемого», но упоминает в Заключении, что раскрытие серьезных преступлений полицией в 1967 году упало на 8 %. Лишь 21,7 % (или 21,9 %) всех преступлений приводит к аресту подозреваемого, а из подозреваемых лишь 75 % были переданы судам, где лишь около 60% обвиняемых были признаны виновными! Шансы преступников настолько выше, чем у правохранительных органов, что постоянный рост правонарушений кажется вполне естественным. В чем бы ни заключались причины очевидного снижения полицейской эффективности, ясно, что уменьшилась власть полиции и, соответственно, выросла вероятность полицейской жестокости. Студенты и другие демонстранты – удобная добыча для полицейских, отвыкших ловить настоящих преступников.

Сравнить эту ситуацию с положением в других странах непросто, потому что там используют другие статистические методы. Однако создается впечатление, что, хотя рост нераскрытых преступлений – это более или менее всеобщая проблема, она нигде не достигла таких угрожающих размеров, как в Америке. Например, в Париже доля раскрытых преступлений упала с 62 % в 1967 году до 56 % в 1968-м; в Германии с 73,4 % в 1954-м до 52,2 % в 1967-м; в Швеции в 1967 году был раскрыт 41 % всех преступлений (см.: Deutsche Polizei // Der Spiegel. 1967. April 7).

76

Солженицын с конкретными подробностями показывает, как попытки рационального экономического развития были сорваны из-за сталинских методов, и можно надеяться, что его книга покончит с мифом, будто террор и огромные человеческие потери были ценой, которую пришлось заплатить за быструю индустриализацию России. Быстрый прогресс случился уже после смерти Сталина, и поразительно в современной России то, что она по-прежнему отстает не только от Запада, но и от большей части своих сателлитов. В самой России на этот счет не питают особых иллюзий и вряд ли питали раньше. Более молодое поколение, особенно ветераны Второй мировой войны, прекрасно знает, что от поражения в 1941 году Россию спасло лишь чудо, а чудом этим стал тот жестокий факт, что враг оказался еще хуже, чем собственные правители. Чашу весов склонило то, что под давлением общенациональной угрозы полицейский террор поутих; люди, предоставленные сами себе, снова могли собираться вместе и порождать достаточно власти, чтобы разгромить внешнего захватчика. Когда они вернулись из лагерей для военнопленных или освободились от оккупации, их сразу на долгие годы услали в трудовые и концентрационные лагеря, чтобы выбить из них привычку к свободе. Именно это поколение, попробовавшее свободы во время войны и террора после нее, протестует против тирании современного советского режима.

77

Tinbergen N. On War and Peace in Animals and Man // Science. 1968. June 28. № 160. P. 1411.

78

Portmann A. Das Tier als soziales Wesen. Zürich: Rhein-Verlag, 1953.

S. 237–238: «Wer sich in die Tatsachen vertieft… der wird feststellen, dass die neuen Einblicke in die Differenziertheit tierischen Treibens uns zwingen, mit allzu einfachen Vorstellungen von höheren Tieren ganz entschieden aufzurӓumen. Damit wird aber nicht etwa – wie zuweilen leichthin gefolgert wird – das Tierische dem Menschlichen immer mehr genӓhert. Es zeigt sich lediglich, dass viel mehr von dem, was wir von uns selbst kennen, auch beim Tier vorkommt [Тот, кто углубится в факты… станет утверждать, что новые сведения о дифференцированности животного инстинкта вынуждают нас решительно отказаться от упрощенных представлений о высших животных. Отсюда нельзя заключить (как иногда слишком поспешно заключают), что животное и человеческое все теснее сближаются. Здесь проявляется лишь то, что намного большее число вещей, которые мы знаем о самих себе, встречается и у животных]».

79

См.: Holst E. von. Zur Verhaltensphysiologie bei Tieren und Menschen, Gesammelte Abhandlungen. München: Piper Verlag, 1969. Bd. I. S. 239.

80

Чтобы избавиться от столь абсурдного следствия, проводят различие между эндогенными, спонтанными инстинктами (например, агрессией) и реактивными импульсами (такими, как голод). Но различие между спонтанностью и реактивностью не имеет смысла при обсуждении врожденных импульсов. В природном мире нет спонтанности в собственном смысле, и инстинкты или импульсы лишь проявляют тот крайне сложный способ, каким все живые организмы, включая человека, адаптированы к природным процессам.

81

Гипотетический характер [идей, изложенных в книге] Конрада Лоренца «Об агрессии» (Lorenz K. On Aggression. New York: Harcourt Brace Jovanovich, 1966) разъясняется в интересном сборнике статей об агрессии и адаптации: Mitscherlich A. Bis hierher und nicht weiter: Ist die menschliche Aggression unbefriedbar? München: R. Piper and Co., 1968.

82

Holst E. von. Op. cit. S. 283: «Nicht, weil wir Verstandeswesen, sondern weill wir ausserdem ganz urtümliche Triebwesen sind, ist unser Dasein im Zeitaker der Technik gefӓhrdet [Наше существование в век техники оказалось под угрозой не потому, что мы разумные существа, а потому, что помимо этого мы еще и исконно инстинктивные существа]».

83

Оружие дальнего действия, в котором военные специалисты видят причину высвобождения агрессивных инстинктов человека до той степени, когда страхующие человеческий вид средства контроля уже не работают (см.: Tinbergen N. Op. cit.), Отто Клайнберг (Klineberg O. Fears of Psychologist // Calder N. Op. cit. P. 208) рассматривает скорее как свидетельство того, «что личная агрессивность не играет существенной роли как мотив войны». Этот аргумент можно было бы продолжить так: солдаты не убийцы, а убийцы, носители «личной агрессивности», скорее всего, не будут хорошими солдатами.

84

Я перефразирую слова Ноама Хомского, который прекрасно умеет разоблачать «мнимую трезвость и псевдонаучность» и скрытую за ними интеллектуальную «бессодержательность», особенно в дебатах о войне во Вьетнаме (Chomsky N. Op. cit. P. 371).

85

«Если почитать публикации SDS [Sozialistischer Deutscher Studentenbund – Социалистический союз немецких студентов], то можно увидеть, что они часто рекомендовали провоцирование полиции как стратегию для „разоблачения“ насилия властей». Спендер отмечает, что этот вид насилия «ведет к демагогии, когда провокатор одновременно играет роль нападающего и жертвы» (Spender S. Op. cit. Р. 92). Война с лицемерием [властей] таит серьезные опасности; некоторые из них я кратко рассмотрела в книге «О революции» (Arendt H. On Revolution. New York: Viking, 1963. P. 91–101).

86

Ни один человек в здравом уме не поверит тем теориям, которые недавно выдвигали некоторые студенческие группы в Германии, – будто лишь когда правительство будет вынуждено «прибегнуть к открытому насилию», лишь тогда бунтовщики смогут «бороться против этого говнообщества (Scheissgeselschaft) адекватными средствами и его разрушить» (Der Spiegel. 1969. Februar 10. S. 30). Эти теории, которые являются новой, более грубой в языковом отношении (и столь же грубой в отношении интеллектуальном), версией коммунистических глупостей 30-х годов, будто победа фашизма пойдет на пользу антифашистам, – эти теории – либо чистая поза, революционный вариант лицемерия, либо свидетельство политического идиотизма «верующих». С той только разницей, что сорок лет назад за таким поведением стояла сознательная прогитлеровская политика Сталина, а не просто глупые теории.

Разумеется, не приходится особенно удивляться ни тому, что немецкие студенты более склонны к построению теорий и менее одарены в отношении политического действия и суждения, нежели их коллеги в других политически более счастливых странах; ни тому, что изоляция интеллигентных и энергичных умов в Германии более отчетлива, а их поляризация более безнадежна, нежели в других странах, а их воздействие на политический климат (за исключением явлений массового недовольства) их собственной страны почти нулевое. Я разделяю мнение Спендера (см.: Spender S. The Berlin Youth Model // Spender S. Op. cit.) относительно той роли, которую в этой ситуации играет все еще близкое прошлое – «студентов не любят не только из-за их насилия, но потому, что они напоминают о прошлом, похожи на призраки, вставшие из поспешно засыпанных могил». И все-таки, когда все это сказано и должным образом учтено, остается тот странный и тревожный факт, что ни одна из новых левых групп в Германии, которые громогласно и, как хорошо известно, вполне экстремистски выступают против националистической или империалистической политики других стран, не занялась серьезно вопросом признания новых немецких границ с Польшей, – а ведь этот вопрос является и ключевой проблемой немецкой внешней политики и лакмусовой бумагой немецкого национализма после поражения гитлеровского режима.

87

Fanon F. Op. cit. P. 47.

88

Книга Д. Гленна Грея «Воины» (Gray J. G. The Warriors: Reflections on Men in Battle. New York: Harcourt, 1959) предельно проницательна и поучительна. Ее должен прочесть каждый, кого интересует практика насилия.

89

Fanon F. Op. cit. P. 85, 93.

90

Sorel G. Op. cit. Ch. 2 («On Violence and the Decadence of the Middle Classes»).

91

Sorel G. Op. cit. Ch. 2 («Introduction, Letter to Daniel Halevy»). P. iv.

92

Ibid. Ch. 7. («The Ethics of the Producers»), I.

93

Ibid. Ch. 4. («The Proletarian Strike»), II.

94

Ibid. См. прежде всего: Ch. 5 («The political general strike»), III; Ch. 3 («Prejudices against Violence»), III.

95

Ibid. App. 2 («Apology for Violence»).

96

Это недавно было подчеркнуто Барбарой Деминг в ее призыве к ненасильственным действиям – «О революции и равновесии» (Deming B., Debray R. Revolution: Violent and Nonviolent. New York, 1971). Она пишет о Фаноне: «Я убеждена, что на него можно ссылаться и в поддержку ненасилия… Всякий раз, как в его книге вы встречаете слово „насилие“, заменяйте его выражением „радикальное и бескомпромиссное действие“. Я утверждаю, что за вычетом очень немногих пассажей такая замена вполне возможна и что действие, к которому он призывает, вполне может быть и ненасильственным действием» (с. 6). Мисс Деминг также пытается (что еще более существенно для моих целей) ясно различать между властью (power) и насилием и признает, что «ненасильственная подрывная акция (disruption)» означает «применение силы (force)… Она прибегает даже к тому, что не может быть названо никак иначе, нежели физическая сила» (с. 6). Однако когда мисс Деминг говорит, что при этом «человеческие права противника уважаются» (с. 7), то она странным образом недооценивает эффект подобных «подрывных акций», предполагающих использование любых средств за исключением причинения телесных повреждений. На самом же деле здесь уважается только право оппонента на жизнь, но не на какие бы то ни было другие человеческие права. То же самое, разумеется, верно и по отношению к тем, кто выступает за «насилие против вещей» вместо «насилия против людей».

97

Цитируется по весьма полезному очерку: Finer S. E. Pareto and Pluto-Democracy: The Retreat to Galapagos // The American Political Science Review. 1968. June.

98

Bell D. Notes on the Post-Industrial Society // The Public Interest. 1967. № 6.

99

Дэниэл Белл выражает осторожную надежду, основанную на том, что научная и техническая работа зависит от «теоретического знания, которое добывается, проверяется и кодифицируется бескорыстно» (Bell D. Op. cit.). Возможно, такой оптимизм оправдан постольку, поскольку ученые и технологи остаются незаинтересованы во власти и стремятся лишь к социальному престижу, т. е. поскольку они не правят и не управляют. Возможно, пессимизм Ноама Хомского, утверждающего, что «ни история, ни психология, ни социология не дают нам особого повода с надеждой смотреть на грядущее господство новых мандаринов», чрезмерен; исторических прецедентов пока что нет, а ученые и интеллектуалы, которые с такой прискорбной частотой прислуживали любому режиму, какой бы ни оказался у власти, были не «меритократами», а выскочками. Но Хомский совершенно прав, когда ставит вопрос: «Вообще говоря, на каких основаниях можно предполагать, что те, кто притязает на власть, опираясь на знание и технику, будут более благодетельны в использовании власти, чем те, кто притязает на нее, опираясь на богатство или аристократическое происхождение?» (Chomsky N. Op. cit. P. 27). И есть все причины, чтобы поставить дополнительный вопрос: на каких основаниях можно предполагать, что возмущение против меритократии, правление которой основано исключительно на «природных» дарованиях, т. е. на силе мозгов, будет не столь опасным и не столь насильственным, чем возмущение прежних угнетенных групп, имевших по крайней мере то утешение, что их положение не вызвано их собственной «виной»? Не следует ли предположить, что это возмущение будет обладать всеми человекоубийственными чертами расового антагонизма (в отличие от всего лишь классовых конфликтов), поскольку тоже будет иметь дело с не подлежащими изменению природными фактами, а значит с положением, от которого можно избавиться, лишь физически уничтожив тех, кому довелось иметь более высокий IQ? А поскольку при таком укладе количественная власть обездоленных будет заведомо преобладающей, а социальная мобильность почти нулевой, не следует ли предположить, что угроза появления демагогов, народных вождей, станет такой большой, что меритократия будет вынуждена превратиться в тиранию и деспотизм?

100

Jouvenel B. de. Op. cit. P. 114, 123 [Жувенель Б. де. Власть: Естественная история ее возрастания. М., 2010. С. 176, 197].

101

Ibid. P. 187, 188 [Там же. С. 298].

102

Fanon F. Op. cit. P. 95.

103

Fogelson R. M. Violence as Protest // Urban Riots: Violence and Social Change: Proceedings of the Academy of Political Science. New York: Columbia University, 1968.

104

Ibid.

105

Ibid. См. в том же сборнике превосходную статью Аллана Силвера.

106

Стюарт Олсоп в проницательной колонке «Избиратель Уоллеса» (Newsweek. 1968. October 21) верно пишет: «Может быть, избиратель Уоллеса поступает нелиберально, когда не хочет отдавать своих детей в плохие школы во имя интеграции, но ничего неестественного в этом нет. Равно как нет ничего неестественного в том, что он тревожится из-за „приставаний“ к его жене или из-за умаления его прав в его собственном доме, кроме которого у него ничего нет!» Он также цитирует самое действенное высказывание из демагогической риторики Джорджа Уоллеса: «В конгрессе 535 конгрессменов, и у множества из этих либералов есть дети. Знаете, сколько из них отдали своих детей в государственные школы в Вашингтоне? Шестеро».

Другой яркий пример непродуманной политики интеграции был недавно обнародован Нилом Максвеллом (Wall Street Journal. 1968. August 8). Федеральное правительство в рамках продвижения школьной интеграции на Юге сокращает федеральное финансирование школ в случае их явного нежелания сотрудничать. В одном из таких случаев была удержана годовая субсидия в размере 200 000 долларов. «Из этой суммы 175 000 должны были попасть непосредственно в негритянские школы… Белые школы мгновенно подняли плату, чтобы возместить удержанные у них 25 000». Короче говоря, то, что задумано как поддержка негритянского образования, на самом деле оказывает «губительное воздействие» на уже существующую систему школ для негров и никакого воздействия – на белые школы.

107

«В Колумбийском университете, например, к моменту прошлогоднего бунта отчеты о жизни студентов и о жилищных условиях преподавателей уже давно пылились в кабинете президента университета», – пишет Фред Хэчинджер (Hechinger F. The Week in Review // New York Times. 1969. May 4).

108

Слова Руди Дучке, приведенные в журнале Der Spiegel (1969. Februar 10. S. 27). Гюнтер Грасс, который после покушения на Дучке весной 1968 года высказывался в том же духе, также подчеркивает связь между реформами и насилием: «Молодежное протестное движение сделало явной хрупкость нашей недостаточно прочной демократии. В этом отношении оно оказалось успешным, но неясно, куда этот успех приведет; либо он приведет к давно назревшим реформам… либо ставшая явной неопределенность предоставит разным лжепророкам многообещающие рынки и бесплатную рекламу» (см.: Grass G. Violence Rehabilitated // Speak Out! New York, 1969).

109

Другой вопрос, который мы не можем здесь обсуждать, заключается в том, до какой степени вся университетская система еще способна к самореформированию. Я думаю, общего ответа здесь нет. Хотя студенческие бунты – это глобальный феномен, сами университетские системы отнюдь не единообразны и различаются не только от страны к стране, но даже от университета к университету; все решения этой проблемы должны исходить исключительно из местных условий и им соответствовать. Так, в некоторых странах университетский кризис может даже перейти в кризис правительственный – как считает Spiegel применительно к немецкой ситуации (Der Spiegel. 1969. Juni 23).

110

В западных студенческих дискуссиях, в их мутной атмосфере идеологической риторики и демагогии редко выпадает случай для прояснения этих вопросов; более того, говоря словами Гюнтера Грасса, «это сообщество, на словах такое радикальное, на деле всегда искало и находило путь отхода (an escape)». Действительно, это особенно заметно и особенно бесит именно в немецких студентах и прочих немецких «новых левых». «Они ничего не знают, но знают всё» – как, по словам Грасса, сформулировал это один молодой историк из Праги. Ханс-Магнус Энценсбергер выражает общенемецкое мнение: «чехи смотрят на вещи очень узко; политическое содержание у них очень скудное» (см.: Grass G. Op. cit. S. 138–142). По контрасту с этим сочетанием глупости и наглости у западных левых, атмосфера среди восточных бунтарей производит отрадное впечатление, хотя страшно представить запредельную цену, которая за это заплачена. Ян Каван, чешский студенческий лидер, пишет: «Я часто слышу от моих западноевропейских друзей, что мы боремся только за буржуазно-демократические свободы. Но у меня как-то не получается отличать капиталистические свободы от социалистических свобод. То, что я признаю, – это фундаментальные человеческие свободы» (Ramparts. 1968. September). Можно с уверенностью предположить, что так же трудно ему было бы отличить «прогрессивное насилие» от «реакционного». Однако неправильно было бы делать вывод, который так часто делается, – будто у людей в западных странах нет законных причин для недовольства именно в вопросе свобод. Разумеется, вполне естественно, «что отношение чехов к западным студентам сильно окрашено завистью» (цитата из студенческой газеты, приведенная у Спендера: Spender S. Op. cit. P. 72), но правда и то, что чехи избавлены от определенного опыта политической фрустрации – менее жестокого, чем их опыт, но весьма решающего.

111

Цит. по: Finer S. Op. cit.

112

См.: Grass С, Kohout P. Briefe über die Grenze. Hamburg, 1968. P. 88, 90.

113

Gans H. J. The Ghetto Rebellions and Urban Class Conflict // Urban Riots: Violence and Social Change…

114

См. важную статью Генри Стил Коммаджера, указанную в примеч. 74.

115

Heidegger M. Ontologie (Hermeneutk der Faktizitӓt) // Heidegger M. Gesamtausgabe. Frankfurt am Main: Vittorio Klostermann Verlag, 1988. Bd. 65. S.31.

116

Ibid. S. 31–32.

117

Ibid. S. 32.

118

Сегодня эта проблематика часто рассматривается в рамках того, что Фуко называл биополитикой, которая понимается как переход власти от по преимуществу функции насилия к функции обеспечения жизни населения.

119

Взаимоотношение риторики и сообщества было рассмотрено в раннем семинаре Хайдеггера «Основные понятия философии Аристотеля», который он провел в Марбурге в летнем семестре 1924 года, т. е. непосредственно перед появлением в Марбурге Ханны Арендт, приехавшей в университет в зимнем семестре 1924/25 года. Первый курс Хайдеггера, который услышала Арендт, был посвящен платоновскому «Софисту», но основные положения летнего курса не могли не стать ей известны. См.: Kiesel T. Rhetorical Protopolitics in Heidegger and Arendt // Heidegger and Rhetoric / Ed. by Daniel M. Gross, Ansgar Kemmann. Albany: SUNY Press, 2005. P. 131–160.

120

В «Бытии и времени», впрочем, Хайдеггер уже не удовлетворяется чистой коммуникацией, он утверждает, что коммуникации для сообщества недостаточно, что сообщество возникает только в результате общей судьбы или «судьбоносной истории», которая придает «решимость» Dasein: «А когда судьбоносное присутствие как бытие-в-мире сущностно экзистирует в событии-с-другими, его событие есть событие и определяется как исторический путь. Так мы обозначаем событие общности, народа. Исторический путь не составляется из отдельных судеб, равно как бытие-друг-с-другом не может быть понято как совместный быт многих субъектов…» (Хайдеггер М. Бытие и время. М.: Ad Marginem, I997. С. 384) Впрочем, совместное бытие до так называемого поворота в начале 1930-х годов для Хайдеггера не относится к сфере «аутентичного», которое открывается только индивиду.

121

Аристотель. Сочинения: В 4 т. М.: Мысль, 1976. Т. 1. С. 119–120. См. об archē: Aubenque P. Le problème del'être chez Aristote. Paris: PUF, 1962. P. 192–193.

122

О пересмотре Хайдеггером аристотелевского понятия archē см.: Schürmann R. Heidegger: On Being and Acting: From Principles to Anarchy. Bloomington: Indiana University Press, 1987. P. 97–105.

123

Аристотель. Указ. соч. Т. 4. С. 102. Аристотель проводит различие между рассудительностью и добродетелью: «… как без рассудительности, так и без добродетели сознательный выбор не будет правильным, ибо вторая создает цель, а первая позволяет совершать поступки, ведущие к цели» (1145а; Там же. С. 190).

124

Аристотель. Указ. соч. Т. 4. С. 109.

125

Arendt H. The Human Condition. Chicago: University of Chicago Press, 1998. P. 7. Деятельность как таковая существенна для того, чтобы оторвать человека от онтологии archē, которая приписывает ему modus vivendi, в том числе и на биологическом уровне. Ганс Блуменберг заметил, что деятельность отрывает человека от метафизики космоса и предопределенности и вводит его в область антропологии, которой, по его мнению, соответствует не метафизика, но риторика: «Действие компенсирует „неопределенность“ человеческой особи, а риторика является попыткой произвести согласование, призванное заменить собой „субстанциальную“ основу регуляторного процесса и направленное на то, чтобы сделать действие возможным» (Blumenberg H. An Anthropological Approach to the Contemporary Significance of Rhetoric // After Philosophy: End or Transformation? / Ed. by K. Baynes et all. Cambridge, Mass.: The MIT Press, 1986. P. 433).

126

Ricoeur P. Pouvoir et violence // Ricoeur P. Lectures 1: Autour du politique. Paris: Seuil, 1991. P. 27.

127

Отношение Арендт к труду радикально отличается от марксистского. Маркс считал, что труд, с одной стороны, способствуют отчуждению, но с другой, как у Гегеля, в конечном счете ведет к эмансипации, освобождению человека. У Арендт труд не обладает эмансипирующей силой, которая целиком передается praxis, мыслимому в иной плоскости, нежели у Маркса. Последний соединял действие и труд, у Арендт они разделены. Об этой стороне арендтовской мысли см.: Honneth A. Work and Instrumental Action // New German Critique. Vol. 26 (Spring-Summer 1982). P. 31–54.

128

Хабермас прямо пишет, что главная задача Арендт – обосновать власть как praxis – и связывает этот род аристотелевского действия со своей собственной философией: «Ханна Арендт исходит из иного типа действия – коммуникативного» (Habermas J. Hannah Arendt: On the Concept of Power // Habermas J. Philosophical-Political Profiles. London: Heinemman, 1983. P. 172). Он же указывает, что философия Арендт является ответом антропологии целенаправленного (т. е. инструментального) действия Арнольда Гелена.

129

Современный исследователь назвал теорию Арендт «политической теологией демократии»: Gordon J. A. Hannah Arendt's Political Theology of Democratic Life // Political Theology. Vol. 10. № 1 (2009). P. 325–339.

130

Вебер М. Социология религии: Типы религиозных сообществ // Вебер М. Избранное: Образ общества. М.: Юрист, 1994. С. 203– См.: Kalberg S. The Rationalization of Action in Max Weber's Sociology of Religion // Sociological Theory. Vol. 8. № 1 (Spring 1990). P. 58–84.

131

Беньямин В. Учение о подобии: Метаэстетические произведения. М.: РГГУ,2012. С. 69.

132

Там же. С. 70.

133

Там же. С. 79. Философ ссылается на пример смертной казни, смысл которой не может быть сведен к наказанию – это лишь к утверждение неотвратимой судьбоносности самой системы.

134

Там же. С. 87.

135

Там же. С. 72. Бог карает не потому, что он справедлив, а потому, что его гнев утверждает его в качестве бога. Хьюг Ллойд-Джонс писал: «Боги, как и сами герои, требуют от людей почестей в определенное время, на тех же, кто этого не делает, они обрушивают чудовищное мщение… такие боги ужасающе несправедливы. Но, с точки зрения Гомера и поздних поэтов, они совершенно в своем праве» (Lloyd-Jones H. The Justice of Zeus. Berkeley; Los Angeles: University of California Press, 1983. P. 4).

136

Беньямин В. Учение о подобии… С. 90.

137

Arendt H. On Revolution. London: Penguin Books, 1963. P. 165.

138

Arendt H. Civil disobedience //Arendt H. Crises of the Republic. San Diego; New York: Harcourt Brace, 1972. P. 91.

139

Дана Вилла полагает, что политическое похоже у Арендт на «учреждающее», «конституирующее» суверенитет у Карла Шмитта, т. е. на предусловие существования политического сообщества, необходимое для постоянного возобновления его существования (Villa D. R. Arendt and Heidegger: The Fate of the Political. Princeton: Princeton University Press, 1996. P. 37–38).

140

Андреас Каливас замечает, что у Арендт «американские революционеры были способны сохранять нетронутой и эффективной учреждающую власть, тем самым избегая порочного круга учреждающей политики (foundational politics)» (Kalyvas A. Democracy and the Politics of the Extraordinary: Max Weber, Carl Schmitt and Hannah Arendt. Cambridge: Cambridge University Press, 2008. P. 229). Каливас прав, указывая, что именно учреждающая политика, мыслящая себя вне существующего закона, всегда ведет к чрезвычайной ситуации и, соответственно, не контролируемому насилию.

141

Heidegger M. Discourse on Thinking. New York: Harper amp; Row, 1966. P. 54. Хорошо известно, что Хайдеггер от этого постулирования «практического априори» постепенно пришел к принятию нацизма. Процессу этой эволюции посвящены многие исследования. Эволюция эта, возможно, связана с тем, что чистой «деятельности» и мышления недостаточно для образования исторических сообществ, предполагающих историзм в формах судьбы, которая превращается в общую судьбу органического сообщества – народа. Во всяком случае хайдеггеровское понимание политического строится именно на понятии историзма бытия как общей судьбы. См.: Beistegui M. de. Heidegger amp; the Political: Dystopias. London; New York: Routledge, 1998. P. 32–62. Этого мы, конечно, не находим у Арендт.

142

Кант И. Собрание сочинений: В 8 т. М.: Чоро, 1994. Т. 5. С. 75.

143

Там же. С. 76.

144

Arendt H. Some Questions of Moral Philosophy // Arendt H. Responsibility and Judgement. New York: Schocken, 2003. P. 139. Арендт подробно обсуждает «суждение» у Канта в нескольких важных трудах: Arendt H. Lectures on Kant's political philosophy. Chicago: The University of Chicago Press, 1992; Arendt H. The Life of the Mind. San Diego; New York; London: Harcourt, 1978.

145

Об особенностях адаптации кантовского «суждения» современной политической теорией см.: Ingram D. The Postmodern Kantianism of Arendt and Lyotard // The Review of Metaphysics. Vol. 42. № 1 (September 1988). P. 51–77.

146

Арендт Х. Банальность зла: Эйхман в Иерусалиме. М.: Европа, 2008. С. 204.

147

Там же. С. 205–206.

148

Arendt H. On Revolution. London: Penguin Books, 1963. P. 85.

149

Люк Болтански положил различие между состраданием и жалостью, проведенное Арендт, в основу своего исследования «дистанцированной жалости», ставшей фундаментальным явлением современности в связи с распространением масс медиа. Он показал, до какой степени жалость на расстоянии ответственна за гиперпроизводство дискурса в нашем обществе (Boltanski L. La Souffrance à distance. Paris: Editions Métailié, 1993).

150

Хайдеггер говорит о способности человека слышать себя во время говорения, благодаря которой «обнаруживается тот факт, что люди пребывают друг с другом в режиме одобрения, убеждения, увещевания. В тот самый момент, когда человек позволяет чему-то быть сказанным, он становится λόγον εχον [наделенным речью] в ином смысле. Он разрешает чему-то быть сказанным в той мере, в какой он слышит (Er lӓßt sich etwas sagen, sofern er hört). Он слышит не в смысле узнавания чего-то, но в смысле получения направления для практического действия, которое его волнует» (Heidegger M. Grundbegriffe der aristotelischen Philosophie // Heidegger M. Gesamtausgabe. Frankfurt am Main: Vittorio Klostermann, 2002. Bd. 18. S. 111).

151

Arendt H. On Revolution. P. 86.

152

Arendt H. On Revolution. P. 88.

153

Сошлюсь хотя бы на классические исследования Андре Леруа-Гурана, показавшего, что само мышление непосредственно связано с инструментальными практиками. Леруа-Гуран продемонстрировал, до какой степени наше мышление и речь формируются параллельно инструментальным действиям руки и под их прямым влиянием. См.: Leroi-Gourhan A. Le geste et la parole. Paris: Albun Michel, 1964.

Вернуться к просмотру книги