Примечания книги: Краткие очерки русской истории | Дмитрий Иловайский | LoveRead.ec

Некоторые из этих народов, по всей вероятности, были финские племена, которые мы там встречаем позднее, но под иными названиями. Например, в андрофагах думают видеть самоедов, а в меланхленах — финское племя эстов, у которого до сих пор черный цвет преобладает в одежде. Под именем скифов и сарматов надобно разуметь народы арийской семьи (а не монгольской, как думали прежде). Часть скифов, вероятно, принадлежала к германскому племени (т. е. восточной или готской его ветви), а сарматы — главным образом к славяно-литовскому.

Из иностранных писателей, у которых встречаются известия о быте славян, наиболее замечательны: Иордан, готский историк, и Прокопий — византийский; оба жили в VI веке. Русские славяне у них по большей части именуются анты, а придунайские — склавины, из последнего имени и произошло потом общее название славяне.

Греческий, или Великий, водный путь шел из Финского залива в Черное море рекою Невою, Ладожским озером, рекою Волховом, озером Ильменем и рекою Ловатью; отсюда волоком (т. е. сухопутьем) ехали до Верхнего Днепра. Другая дорога из Балтики на Днепр шла по Западной Двине; Днепром выходили в Черное море, а потом держались около морского берега и таким образом достигали Византии.

Летописная легенда рассказывает при этом, что Олег овладел Киевом посредством следующей хитрости. Оставив позади главную рать, он с небольшою дружиною, скрытою в лодках, подошел к городу и послал звать Аскольда и Дира на свидание с варяжскими купцами, которые отправляются в Грецию. Когда те явились, то были тотчас окружены неприятелями. «Вы не князья и не княжеского рода, — сказал им Олег, — но я князь» и, указав на маленького Игоря, прибавил: «А вот сын Рюрика». Аскольд и Дир были убиты. (В древнем Киеве существовали два урочища: Аскольдова могила и Дирова могила, которые и подали повод к этой легенде.)

Для русской истории особенно важны из византийских писателей — патриарх Фотий, Константин Багрянородный и Лев Диакон; из западных, или латинских, хронистов — Лиутпранд, епископ Кремонский и Дитмар, епископ Мерзебургский; из арабских — Ион Фадлан; из скандинавских саг — Эймундова сага. Вопрос о мнимых варяго-русских рассмотрен в моей книге «Разыскания о начале Руси», где указано, каким образом произошло в летописях смешение руси с варягами; в первоначальном тексте говорилось, что «послаша за море к варягам русь, чудь, словене, кривичи», а потом переписчики слово «русь» ошибочно отнесли к варягам, и получилось: «Послаша за море к варягам руси чудь, словене» и пр. Представление о варягах, плававших на своих судах из Балтийского моря в Черное по Греческому водному пути, совершенно ошибочное: они не могли плавать далее Старой Ладоги по причине Волховских порогов. Притом никакие исторические свидетельства не говорят о таком их плавании.

Хронологические цифры начальной русской летописи до времен Владимира Великого могут быть приняты только приблизительна.

Вот что рассказывает летопись об ее кровавой мести. Древляне прислали просить Ольгу, чтобы она вышла замуж за их князя Мала. Первых послов Ольга велела бросить в глубокую яму вместе с лодкою, на которой они приплыли; других послов она сожгла в бане; третьих велела избить на могиле мужа в то время, как они вместе с нею совершали тризну. А Коростен она осадила и сожгла посредством воробьев и голубей: набрав их с каждого дома вместо дани, она велела привязать к ним горючие вещества и пустить опять в город. Сказание, будто бы Ольга, будучи простою перевозчицей через реку на лодке, так пленила Игоря, что он женился на ней, — это сказание не заслуживает вероятия. Есть известие, что Ольга по происхождению была болгарская княжна.

Письмена славянские устроены, т. е. приведены в настоящий порядок, в IX веке святыми братьями Кириллом и Мефодием для моравов. (Есть известие, что эти братья приходили также в землю южнорусских славян, именно в Тавриду, где обитала тогда часть болгар, и здесь, в Корсуни, нашли Евангелие и Псалтырь, написанные русскими письменами.)

Посадник Добрыня, дядя Владимира, и тысяцкий Путята, усмиряя мятеж, сожгли часть города. Отсюда сохранилась у новгородцев поговорка: «Путята крестил мечом, а Добрыня — огнем».

Город Тмутаракань лежал на берегу Керченского пролива, на острове Тамани. Восточными соседями Тмутараканского княжества были касоги (черкесы). Летопись рассказывает, что Мстислав однажды сошелся на битву с касожским князем и богатырем Редедею. Они условились решить войну собственным поединком. Противники схватились. Мстислав одолел Редедю и взял его имение, жену и детей. Подобные поединки были в обычае того времени. Так, при Владимире Святом однажды война с печенегами была решена единоборством русского юноши Яна Усмовича с печенежским богатырем, которого он задушил в своих объятиях и бросил на землю.

А именно: с королями французским, венгерским, шведским, норвежским, польским и с императором греческим. Брак Ярославовой дочери Елисаветы с норвежским принцем Гаральдом Смелым украшен в северных сагах поэтическими подробностями.

По понятиям того времени это были три князя-изгоя, так как по причине ранней смерти своих отцов потеряли всякие права и старшинство в княжеском роде, а следовательно, и на Киев. Изгоями назывались еще: попов сын, не обученный грамоте, откупившийся на волю холоп, одолжавший купец.

По словам этого поучения, большую часть жизни он провел вне дома, большую часть ночей спал на сырой земле; дома и в дороге все делал сам и за всем присматривал; до света поднимался с постели, ходил к обедне, потом думал с дружиною, судил людей, ездил на охоту и т. д. «Всех походов моих было 83, других, маловажных, не упомню. На охоте в лесах я вязал диких коней вдруг по нескольку; два раза буйвол метал меня на своих рогах, одна лось бодала, а другая топтала ногами, вепрь сорвал меч с бедра, медведь прокусил седло, лютый зверь повалил коня подо мною, но Бог сохранил меня невредимым». Убеждая детей жить в мире и согласии, он дает, между прочим, следующие наставления:

Говорят, будто бы византийский император Алексей Комнев прислал Владимиру в числе других даров драгоценный венец и золотые бармы (оплечье), принадлежавшие прежде императору Константину Мономаху (последний считается дедом Владимира по матери: вероятно, по нем и Владимир получил название Мономаха). Регалии, известные под именем Мономаховых, но относящиеся к более поздней эпохе, стали возлагать потом на русских государей при их короновании; они хранятся теперь в московской Оружейной палате.

В Киевском княжестве после главного города заслуживают внимания следующие удельные: Переяславль Русский на реке Трубеже, Белгород, Вышгород, Васильев, Овруч, Туров и др. Переяславль сделался средоточием особого удельного княжества.

Всеволод III, недовольный своим старшим сыном Константином ростовским, отдал великокняжеский стольный город Владимир второму сыну, Юрию. Вследствие этого по смерти отца братья начали междоусобие, в котором принял участие и Новгород Великий. Около этого времени новгородцы призвали к себе на княжение третьего сына Всеволода, Ярослава, удельного князя Переяславля-Залесского. Этот суровый князь, поссорившись с гражданами, уехал в их пригород Торжок, захватил многих новгородских бояр и купцов и остановил подвоз съестных припасов из волжских областей. Новгородцы начали терпеть голод. Тогда на помощь к ним явился один из смоленских князей, Мстислав Удалой. «Не быть Торжку выше Новгорода! — сказал он. — Или отыщу мужей и волости, или голову свою положу за Новгород». Он заключил союз с Константином ростовским, а Ярослав соединился с братом Юрием. Оба ополчения сошлись в Суздальской земле на берегах речки Липицы (близ Юрьева Польского). Мстислав и Константин предлагали мир на выгодных условиях. Юрий и Ярослав, надеясь на численное превосходство своей рати, отвечали гордым отказом и велели никого не щадить в битве, убивать даже и тех, на ком будет шитое золотом оплечье (т. е. знатных людей). Новгородцы сошли с коней, сняли с себя верхнюю одежду, сапоги и пешие ударили на суздальский лагерь, расположенный на холме за дебрями и плетнями. Мстислав с секирой в руке сражался во главе конной дружины. Суздальцы были разбиты. Во время бегства Юрий сбросил с себя доспехи, загнал трех коней и на четвертом в одной рубашке прискакал во Владимир. Видя вдали скачущих всадников, горожане подумали, что это гонцы от князя с известием о победе, и с удивлением узнали между ними самого князя. Он уступил старшему брату владимирский стол (1216). Спустя три года после Липицкой битвы Константин умер, и Владимирское великое княжество опять перешло к Юрию II.

«Слово о полку Игореве» характеризует его следующими словами:

В «Слове о полку Игореве» поэт такими словами изображает могущество галицкого князя и его господство на всем юго-западе Руси:

Имена пятин: Бежецкая, Вотская, Деревская, Шелонская и Обонежская. Имена концов: Словенский, Неревский, Людин, Плотницкий и Загородский. На Софийской стороне был еще детинец, или кремль, окруженный каменной стеной; здесь находился соборный храм святой Софии и подле него — дом архиепископа.

После Липицкой битвы Мстислав Удалой княжил в Новгороде около двух лет (отец его также был здесь князем и погребен в Софийском соборе). Не в его характере было оставаться долго на одном месте. В 1218 году он объявил народу на вече: «Кланяюсь святой Софье, гробу отца моего и вам; иду добывать Галич (от венгеров), а вас не забуду». Несмотря на просьбы граждан, Мстислав уехал. Новгородцы призвали к себе родственника его Святослава, одного из смоленских князей. Но последний завел распрю с посадником Твердиславом. Начались смуты: одна часть граждан восстала на посадника, другая вооружилась для его защиты. Целую неделю в городе происходили драки и бурные веча. Наконец обе стороны помирились и целовали крест. Но тут Святослав прислал на вече своего тысяцкого сказать, что не хочет быть вместе с Твердиславом и отнимает у него посадничество. «В чем он виноват?» — спросили новгородцы. «Без вины», — отвечал тысяцкий. «Радуюсь, что на мне нет никакой вины, — заметил Твердислав, — а вы, братья, вольны и в князьях, и в посадниках». Тогда народ велел сказать князю: «Ты целовал нам крест без вины мужа не лишать власти, и потому мы тебе кланяемся (то есть можешь уходить, если хочешь), посадник наш, и по-твоему не сделаем». Князь должен был помириться с посадником.

Замечательная поговорка, указывающая на тесные связи древних новгородцев и псковитян: «Душа — на Волхове, сердце — на Великой».

Так рассказывает «Древняя ливонская хроника» Генриха Латыша, жившего в XIII веке.

Летописцы русские замечают о них следующее:

Мстислав киевский, видя бегство половцев и галичан, укрепился со своею дружиной на одном холме и три дня защищался от неприятеля. Когда татары предложили ему свободное отступление, он заключил с ними мир. Но едва киевляне двинулись, как были вероломно избиты. Князей русских, взятых в плен, татары положили под доски и сели на них обедать.

Один итальянский монах (Плано Карпини), бывший послом от папы, говорит следующее:

Пример первого рода съездов мы видели в Любече. Возьмем из летописи пример съезда по поводу внешней защиты. В 1103 году Владимир Мономах пригласил Святополка II выступить весною в поход на половцев; но дружина Святополка отсоветовала поход на том основании, что не время было отрывать земледельцев от поля. Князья уговорились съехаться недалеко от Киева, на левом берегу Днепра. Братья сели в одном шатре, каждый с своею дружиной. Владимир первый прервал молчание: «Брат! Ты старший, начни же говорить, как нам охранять Русскую землю». Святополк отвечал: «Брат! Лучше ты начни». «Как же мне говорить? — возразил Владимир. — Против меня и твоя и моя дружины: скажут, что я хочу погубить и поселян, и пашни. Но вот что для меня удивительно: как вы их жалеете, а того не подумаете, что станет весною смерд пахать на своей лошади, а придет вдруг половчин, убьет смерда стрелой, лошадь его, жену и детей возьмет себе, да и гумно зажжет. Почему же об этом-то вы не подумаете?» Дружина единодушно признала справедливость его слов. «Я готов идти с тобою», — сказал Святополк. «Великое, брат, добро сделаешь Русской земле», — заметил Владимир. Князья встали, поцеловались и послали звать с собой в поход Святославичей.

За смерть свободного человека взыскивалось 40 гривен (за боярина вдвое более, а за женщину вдвое менее, нежели за мужчину), за удар палкой — 12гривен, за отсечение руки — 20 и т. д. Если убийца скроется, то виру платила вервь (община), в которой найден убитый; такая вира называлась «дикая».

Византийский император Константин Багрянородный в своем сочинении «Об управлении империи» описывает ежегодное путешествие русских караванов в Гердию следующим образом. Зимою приднепровские славяне рубили лес и строили лодки-однодеревки. В начале весны они пригоняли эти лодки в Киев; здесь купцы, съехавшиеся из Новгорода, Смоленска, Любеча, Чернигова и других городов, покупали лодки и снаряжали их для морского плаванья. В апреле собирался весь русский флот у Витичева и отсюда шел к Днепровским порогам. Лодки с трудом проводились сквозь пороги. Достигнув четвертого порога, купцы выгружали товар и на расстоянии 600 шагов волокли его берегом, ведя за собой скованных невольников. В одном узком месте Днепра обыкновенно их дожидались печенеги, но русские вступали с ними в битву и отражали разбойников. Миновав это опасное место, купцы приставали к одному острову и тут под огромным дубом совершали благодарственное жертвоприношение своим богам. Достигнув днепровского устья, они отдыхали несколько дней на другом острове, а потом продолжали путь вдоль северо-западных берегов Черного моря.

Торговля была вообще меновая. Собственной монеты русские имели очень мало. Вместо монеты служили отчасти меха; из них произошли куны — первоначально шкуры куниц, соболей и других пушных животных; впоследствии кунами называли вообще разного рода деньги. Собственно русской монетой являются потом куски серебра под названием гривны, рубли, полтины и т. п. Медная разменная монета носила общее название пул.

Однажды в Новгороде явился волхв, который начал смущать народ мнимыми чудесами и хулою на христианскую веру (1071). В городе произошел мятеж; народ хотел убить епископа. Епископ облекся в ризы, взял крест, вышел к народу и сказал: «Кто верует волхву, пусть идет за ним; а кто почитает крест — следует за мной». Князь Глеб Святославич с дружиною стал подле епископа; но около волхва собралась толпа граждан. Глеб спрятал под одеждою топор, подошел к волхву и спросил: «Знаешь ли, что будет завтра?» «Я сотворю великие чудеса». Тогда Глеб ударил волхва топором, и тот упал мертвый. Мятеж после того утих, и толпа разошлась по домам.

Проповедником этой ереси был некто диакон-расстрига Карп, ремеслом стригольник (может быть, занимавшийся стрижкой волос). Нападая на корыстолюбие священников и епископов, на их поставление за деньги, он начал отрицать всю духовную иерархию и таинства. Учение его нашло себе последователей в Новгороде и Пскове. Духовенство усердно вооружилось против еретиков. Карп с двумя главными товарищами был брошен народом в Волхов (1375). Но ересь и после того не прекращалась.

Какой-то Даниил попал в немилость, заточен на озеро Лаче и пишет отсюда «Слово» к князю (по мнению некоторых, к Ярославу, сидевшему в Новгороде в конце XII века). Он превозносит мудрость и богатство. князя, выражает свои страдания и скорбит о княжеской немилости; вооружается против глупых людей (по-видимому, виновников его несчастия), против монахов, принявших духовный сан не по внутреннему призванию, и особенно против злых жен. «Слово» обнаруживает большую начитанность в сочинителе. Оно изобилует притчами и пословицами: например, «лучше лихорадкой болеть, чем со злою женою жить», «глупого учить — в худой мех воду лить», «княжего тиуна бойся как огня, а служителей его — как искр» и т. п. «Слово» Заточника, как голос страждущего против мирских неправд, пользовалось большим сочувствием в Древней Руси. Этим сочувствием объясняется следующая прибавка (сочиненная позднейшими переписчиками). Послание свое Заточник запечатал в воск и бросил в озеро; рыба проглотила свиток; рыбак поймал рыбу, принес свиток князю; князь прочел и велел освободить Даниила из горького заточения.

Но это не мог сказать Нестор. Он написал житие Феодосия Печерского, где ясно говорит, что уже не застал Феодосия в живых и писал о нем по рассказам других монахов.

Игорь Святославич, князь северский, вместе с братом своим Всеволодом трубчевским отправляется на половцев. Сначала поход удачен, враги разбиты, идут далее. На берегах Каялы, впадающей в Дон, их встречают ханы Гзак и Кончак с многочисленными толпами половцев. Происходит упорная битва; русская дружина истреблена, князья взяты в плен. Печаль разливается по всей Русской земле. Супруга Игоря плачет в Путивле на городской стене и обращается с жалобами на свое горе к ветрам, к солнцу и Днепру. В заключение князь с помощью половчина Овлура убегает из плена и благополучно возвращается домой.

Рассказ поэта почти во всем сходен с известием летописца о том же походе (под 1185 годом). «Слово» написано на древнем южнорусском наречии и дошло до нас в искаженном виде. Оно изобилует поэтическими красотами. Автор искусно воспользовался мифологическими верованиями Древней Руси и изобразил всю природу существом живым, которое скорбит о несчастии князя и радуется его удаче. Он также искусно воспользовался поражением своего героя, чтобы указать на главный источник торжества врагов — на княжеские междоусобия.

На юге к собственной литве и пруссам примыкали голядь и ятвяги (в нынешней Гродненской губернии), по всей вероятности, племена также литовские. В XIII веке они были почти истреблены своими соседями — поляками и русскими.

В Новгородок, столицу Миндовга, прибыли папский легат и магистр немецкого Ордена с знатнейшими рыцарями. На соседней равнине при огромном стечении народа Миндовг вместе с супругою был окрещен и торжественно помазан в короли. В тот же день крестилось несколько сот литвинов. Но потом рыцари все-таки заставили своего нового союзника уступить им часть Жмуди, что возбудило неудовольствие между языческими подданными Миндовга. Тогда он отрекся от христианства и восстановил при своем дворе языческие обряды. Жена Миндовга, сохранившая верность христианству, вскоре умерла. На погребение к ней приехала ее сестра, бывшая в замужестве за одним удельным литовским князем, Довмонтом. Миндовг задержал ее и женился на ней. Оскорбленный муж подстерег Миндовга на дороге и убил его (1263).

Близ местечка Полангена (Курляндской губернии на границе с Пруссией), на песчаном берегу Балтийского моря, есть гора, носящая имя Бируты, супруги Кейстута и матери Витовта. Предание рассказывает, что Бирута в молодости была вайделоткой, или жрицей богини Прауримы, в честь которой на той самой горе пылал огонь, постоянно поддерживаемый жрецами. Однажды князь Кейстут, возвращаясь из похода на тевтонских рыцарей, увидал Бируту, пленился ее красотою ж насильно увез ее с собою. Когда он погиб, престарелая Бирута, говорят, была утоплена его врагами; но по другим известиям она удалилась на свою родину, в Жмудь, и погребена потом на той же горе, которая получила ее имя.

Католические проповедники неоднократно делались жертвою этого фанатизма. Например, при Ольгерде в Вильне были избиты 14 францисканских монахов, которым покровительствовал любимец Ольгерда Гаштольд. Около того же времени в Вильне подверглись мученической смерти три православные литвина из придворных великого князя; на месте их кончины великая княгиня поставила церковь Святой Троицы. Имена их: Антоний, Иоанн и Евстафий. (Других мучеников православия в Литве в эту эпоху мы не встречаем.)

После Витовта в Литве княжили его двоюродный брат Свидригайло и родной брат Сигизмунд. За ними следовал Казимир, сын Ягайла и брат польского короля Владислава III. А когда Владислав III погиб в битве с турками при Варне, Казимир был избран и королем польским. По смерти Казимира IV (1492) Польша и Литва еще раз имели отдельных государей: один, сын Казимира, Иоанн Альбрехт, был выбран на польский престол, а другой, Александр, наследовал Литву; Альбрехт скоро умер, и поляки выбрали своим королем Александра (1501). С тех пор Польша и Литва имели всегда одного государя. За Александром последовал его младший брат Сигжзмунд I (1506–1548). Но, имея общего государя, обе страны, т. е. королевство Польское и великое княжество Литовское, представляли пока отдельные государства. Многие потомки Гедимина и русских удельных князей сделались родоначальниками аристократических фамилий польско-литовского государства (каковы Острожские, Вишневецкие, Чарторыйские, Сангушки и др.).

Митрополит Алексей, по словам предания, приобрел благоволение в Орде следующим образом. Тайдула, жена хана Чанибека, была больна глазами. «Мы слышали, — писал хан к великому князю, — что небо ни в чем не отказывает молитвам главного священника вашего, да испросит он здравие моей супруге». Алексей отправился в Орду и излечил ханшу. Вскоре потом свирепый Бердибек, умертвив отца и братьев, воцарился в Орде и начал грозить нашествием русским землям. По просьбе Иоанна II митрополит Алексей опять отправился в Орду и при помощи своей покровительницы Тайдулы, матери Бердибека, укротил злобу хана. Алексей, подобно своим предшественникам, выхлопотал от хана ярлык, которым подтверждались льготы русского духовенства, т. е. освобождение его имений от татарских даней и поборов.

Сын последнего московского тысяцкого Вельяминова Иван по смерти отца перешел на службу к тверскому князю и хлопотал за него в Орде перед ханом. На возвратном пути из Орды он был схвачен и торжественно казнен в Москве. Эта публичная казнь знатного боярина произвела на народ сильное впечатление.

После своего нашествия на Москву Эдигей прислал великому князю грамоту, в которой так исчислил его вины:

Василий Васильевич однажды был взят в плен казанскими татарами, но вскоре освободился посредством выкупа. Он. отправился в Троицкую лавру, чтобы там принести благодарение Богу за свое освобождение. В это время Шемяка соединился с двоюродным братом своим Иваном можайским, внезапно ночью явился под Москвою, и несколько изменников московских отворили ему городские ворота. Отсюда он отрядил Ивана можайского в монастырь, чтобы захватить Василия. Извещенный об опасности, Василий послал сторожевой отряд занять соседнюю гору. Иван можайский скрыл часть своей дружины в санях под рогожами, обманул стражу и занял монастырь. Тщетно Василий искал убежища в церкви, у гроба святого Сергия. Его взяли силою, привезли в Москву, ослепили и сослали в Углич (1446). Убежденный просьбами митрополита Ионы Шемяка потом освободил Василия и дал ему в удел Вологду. Между тем московские бояре, оставшиеся верными Василию (особенно князья Ряполовские, Стрига-Оболенский и Федор Басенок), и многие дети боярские собрались в Литве и пошли на помощь своему князю; с ними соединились два преданных ему татарских царевича (Касим с братом своим). Шемяка выступил против неприятелей. Но во время его отсутствия отряд Васильевых приверженцев ночью на Рождество Христово вошел в московские ворота, которые были отворены для одной княгини, ехавшей к заутрене. Граждане с радостью присягнули опять Василию. Шемяка удалился в свой наследственный Галич, но не хотел оставить притязаний на великое княжение. Наконец, разбитый москвитянами и татарами в решительной битве под Галичем (1450), Шемяка бежал в Новгород и там спустя три года умер вследствие отравы. Известие об его смерти привез в Москву один подьячий, который был награжден званием дьяка.

Новгородское вече воспользовалось московским междоусобием при Василии Темном и присвоило себе новые льготы, например право выдавать грамоты без князя. Впоследствии Василий Темный отправил против них воевод Стригу-Оболенского и Федора Басенка, они разбили конное ополчение новгородцев и заставили их смириться (1456). Новгород заплатил 8500 рублей, обязался снова платить «черный бор» и отменил вечевые грамоты.

Название «казаки» перешло к нам от татар; в Орде казаками назывался низший класс войска, а высшее сословие составляли уланы, мурзы и беки.

Собственно Северо-Восточная и Юго-Западная. Названия «Москва» и «Литва» в те времена означали: первое — государство Московское, второе — все великое княжество Литовское (хотя, за исключением небольшой части, последнее состояло из чисто русских областей).

В этой войне обстоятельства, очевидно, покровительствовали московскому князю. Обыкновенно походы на Новгород совершались в зимнее время, потому что летом многочисленные болота, реки и леса составляли самую надежную защиту для Новгорода. Летом же 1471 года случилась сильная засуха и московское войско без труда прошло к Ильменю. А новгородцам во всем была неудача: войско, посланное для защиты Двинской земли, разбито; многие жители города Русы, после осады возвращавшиеся из Новгорода в лодках по Ильменю, застигнуты бурею и потонули; в Новгороде начались потом сильные пожары. Летописцы рассказывают, что падение Новгорода предвещалось разными знамениями и чудесами (буря сломала крест у святой Софии, колокола звонили сами собой, в Хутынском монастыре слезы текли из очей от иконы Богородицы и т. п.).

Первый обличитель этой ереси архиепископ Геннадий сильно настаивал на казни еретиков; в послании своем к митрополиту Зосиме он приводит в пример испанского короля Фердинанда Католика и сообщает рассказы немецкого посла о том, как Фердинанд очистил свои земли от еретиков (посредством аутодафе или сожжения). Геннадий, однако, не участвовал в соборном приговоре 1504 года. В предыдущем году на другом духовном соборе запрещено вдовым попам и дьяконам отправлять богослужение, монахам и монахиням жить в одном монастыре и, кроме того, запрещено епископам брать от священников мзду (деньги) за ставление. Летопись говорит, будто вслед за тем Геннадий был лишен сана за это мздоимство. Он заслуживает еще внимания потому, что поднимал вопрос о заведении училищ для духовенства и вооружался против поставления простых, безграмотных людей в священники.

Из иностранных мастеров, вызванных московским правительством, лекарям на первое время в России не посчастливилось.

Когда Иоанн Молодой заболел, его вверили попечениям одного немецкого доктора, Леона; доктор ручался головою, что вылечит больного. Но больной умер, и великий князь по истечении шести недель велел всенародно казнить несчастного Леона. За несколько лет перед тем такой же участи подвергся другой немецкий доктор, Антон: он лечил одного татарского царевича, когда же последний умер, Антон был выдан его родственникам и публично зарезан татарами. Такая расправа очень напугала иностранцев; многие из них хотели уехать на родину, между прочим, и художник Аристотель, но великий князь не пустил его из Москвы.

Судебные поединки не должны быть смертельны: бойцы надевали доспех (броню) и сражались обыкновенно ослопом или дубиной. В некоторых случаях дозволялось подсудимому (женщине, старику, малолетнему, увечному, монаху) вместо себя выставлять «наймита», т. е. наемного бойца.

Рассказав о падении Пскова, летопись псковская поэтически изображает его горе: «О, славнейший город, Псков Великий, о чем ты сетуешь и плачешь?» Отвечает прекрасный город Псков: «Как мне не сетовать и не плакать! Прилетел на меня многокрылый орел, крылья его исполнены львиных когтей, взял он у меня три кедра ливанские, красоту мою, богатство и чада мои похитил. Земля наша опустошена, град разорен, торжища раскопаны; братьев наших увели туда, где не бывали отцы наши, ни деды, ни прадеды». При этом летописец справедливо указывает на главные причины псковского падения, т. е. внутренние раздоры. «Всю эту беду послал на нас Господь за наше самоволие и непокорение друг другу, за злые клеветы и лихие дела, за неразумное кричание на вечах, когда голова не знает, что язык говорит».

Рассказывают, будто бы один юродивый около того времени ходил по улицам Москвы с метлою и кричал: «Пора очистить государство от последнего сора» (т. е. отменить последнего удельного князя).

Следующий поступок дает ясное понятие об его характере. Василий III, овладев Смоленском, поставил здесь наместником князя Шуйского. После поражения русского войска при Орше многие граждане в Смоленске завели сношения с литовцами и приглашали их взять назад город, обещая с своей стороны деятельную помощь. Василий Шуйский, узнав о том, схватил главных заговорщиков, и, когда литовцы появились перед городом, он велел повесить арестованных смольнян на городской стене с теми самыми подарками, которые они недавно получили от великого князя московского: одни, например, висели в Дорогих собольих шубах, у других на шее были привязаны серебряные ковши и пр. Тогда изменников в городе не оказалось, и литовский отряд должен был отступить.

В память завоевания Казани Иоанн соорудил в Москве на Красной площади собор Покрова Пресвятой Богородицы, известный в народе более под именем Василия Блаженного; он отличается своею затейливою архитектурою и пестротою красок. Красная площадь лежит между Кремлем и Китай-городом. Подле храма Василия Блаженного, на верху спуска к Москве-реке, находится возвышенный помост, который называется Лобным местом.

Ливонский орден очень резко обнаружил свою неприязнь к Москве по следующему поводу. Иоанн отправил в Германию саксонца Шлите с поручением набрать в русскую службу людей, знающих разные искусства и ремесла. Шлите набрал более ста человек (между ними были медики, аптекари, цирюльники, архитекторы, каменщики, литейщики, плотники, часовщики, слесаря, толмачи, рудокопы, повара, каретники, типографщики, портной и пр.). Но в Любеке, где они хотели сесть на корабль, начальство города задержало их по проискам ливонцев, самого Шлите посадили в тюрьму, а спутники его рассеялись (1547).

С первым письмом Курбский послал верного слугу Шибанова. Рассказывают, будто он подал письмо царю на Красном крыльце, будто Иоанн ударил его в ногу железным костылем своим и, опершись на костыль, слушал чтение письма; Шибанов остался неподвижным, а потом во время жестокой пытки смело говорил в оправдание своего господина.

Иоанн избегал свиданий с митрополитом, опасаясь печалований, но нередко должен был встречаться с ним в церкви, и здесь-то происходили между ними сцены, подобные следующей.

«Только молчи, одно тебе говорю: молчи, отец святой, — говорил царь, едва сдерживая свой сильный гнев, — молчи и благослови нас!»

«Наше молчание грех на душу твою налагает и смерть наносит», — отвечал Филипп.

«Ближние мои встали на меня, ищут мне зла, какое дело тебе до наших царских советов?»

«Филипп! Не прекословь державе нашей, чтобы не постиг тебя гнев мой, или лучше оставь митрополию».

«Я не просил, не искал через других, не подкупом действовал для получения сана, зачем ты лишил меня пустыни?» и т. д.

Народные песни и сказания, однако, относятся с почтением к Иоанну IV и называют его только Грозным (это прозвание дано было и деду его Иоанну III); во время вражды его с боярством народ, очевидно, был на стороне царя. Только к одному из бояр Ивана IV песни народные относятся с большим сочувствием, именно к Никите Романовичу, брату Анастасии Романовны. По историческим известиям, он является также единственным лицом, которому Грозный до конца своей жизни оказывал неизменное уважение. Никита Романович Юрьев-Захарьин умер в 1585 году. Сыновья его стали называться просто Романовы.

Есть известие, что бояре хотели взять с Годунова запись, ограничивающую его власть; потому-то Годунов поджидал, пока соберутся в Москву земские люди. Он надеялся, что земские люди выберут его без записи, и не ошибся. Возможно, большая торжественность при избрании нужна была Годунову и потому, что по знатности рода многие бояре более его имели право на престол как прямые потомки Игоревичей или Гедиминовичей, каковы князья Мстиславские, Шуйские, Голицыны и др. А по близкому родству с последними царями Игорева дома и по любви народной более всех выдвигалась фамилия Романовых.

Родословные книги говорят, будто предки Захарьиных-Романовых происходили из Пруссии, откуда в XIII веке выехали в Россию и здесь крестились. Но в те времена между боярскими семьями было распространено желание выводить свой род от знатных иноземных выходцев; весьма возможно, что Романовы были коренного русского происхождения.

Некоторые предполагали, будто мысль объявить себя царевичем родилась у самозванца не сама собою и будто бояре употребили его как орудие для низвержения ненавистного Годунова; другие считали его лицом, подготовленным иезуитами. Но очевидно, он был выставлен некоторыми польско-литовскими панами, именно Мнишками, Вишневецкими и Сапегами, с согласия короля и с ведома некоторых московских бояр, враждебных Годунову, каковы: Романовы, Шереметьевы, князья Сицкие, Черкасские и пр.

По-видимому, те же польско-литовские фамилии (Мнишки, Вишневецкие и Сапеги), которые приготовили первого самозванца, выставили и второго.

Один изменник ночью отворил шведам новгородские ворота, и они вошли на Софийскую сторону. Сопротивление было оказано очень слабое. В одном месте стрелецкий голова Галютин, дьяк Голенищев и казачий атаман Шаров с горстью казаков защищались, пока не были все изрублены; в другом софийский протопоп Аммос заперся в своем дворе и долго отбивался от шведов, пока не сожгли его вместе с двором. Между тем воевода Бутурлин, стоявший с ратными людьми на Торговой стороне, пограбил жителей и ушел из города.

В административном отношении Западная Русь во времена соединения с Польшею делилась на следующие воеводства: Витебское, Полоцкое, Инфлянтское, Мстиславское, Минское, Новгородское, Подляшское, Брест-Литовское, Киевское, Волынское, Бель-зское, Люблинское, Брацлавское, Подольское, Русское (т. е. Черво-норусское) и Черниговское. Собственно Литовские земли составляли воеводства: Виленское, Трокское и княжество Жмудское.

«Польша процветает латынью, а Литва — рущизною», — заметил один писатель первой половины XVII века. С течением времени много польских слов вошло в письменный и разговорный язык Западной России, распадающейся на два наречия: белорусское и малорусское. Но от этого язык не перестал быть русским; так, к нему не привились польские носовые звуки, польское ударение на предпоследнем слоге, сохранились формы русских склонений и спряжений и проч.

Виленский трибунал, т. е. высшее судебное место для Великого княжества Литовского, заседал известную часть времени в году в Вильне, а другую часть — в Минске или Новгородке; для Юго-Западной Руси высшим судебным местом сначала был трибунал Луцкий, а потом он соединен с Люблинским трибуналом, общим для всей Малой Польши. (Трибунал великопольский находился в Петрокове.)

Антоний Поссевин, бывший посредником при заключении мира между Иоанном Грозным и Баторием, пытался склонить Иоанна к соединению церквей и имел с ним продолжительное прение о вере. Потерпев полную неудачу в Москве, он обратился к мысли о воссоединении Западнорусской Церкви. Скарга был придворный проповедник Сигизмунда III и славился своим красноречием. В своих проповедях, говоренных на сеймах, Скарга резко обличал неустройства Польши; а из его сочинений самое известное «О единстве Церкви Божией под одним пастырем»; тут он предлагает способы к соединению или унии церквей.

Особою ревностью к распространению унии отличался Иосафат Кунцевич. Он назначен был униатским епископом в Полоцкую епархию и здесь встретил себе опасного соперника в лице православного епископа Мелетия Смотрицкого, который своими красноречивыми посланиями сильно противодействовал проповеди Кунцевича. Последний отправился в город Витебск; там с помощью военных людей производил разные насилия православным и отнимал у них церкви, которые обращал в униатские. Православные отказались посещать эти церкви, а ставили за городом палатки и в них совершали богослужение. Наконец раздраженная витебская чернь возмутилась, умертвила Кунцевича и труп его бросила в Западную Двину (1623). За это преступление жители понесли тяжкое наказание от польского правительства: многие граждане были казнены и город Витебск лишен Магдебургского права. Тело Кунцевича было вынуто из реки и погребено с большою торжественностью; его прославили святым мучеником, и появились легенды о чудесах, совершавшихся над его гробом. Сам бывший враг его Мелетий Смотрицкий потом изменил православию и обратился в унию; это обращение католики и униаты причислили к чудесам Кунцевича.

Вот что говорит русская шляхта в своей жалобе, поданной сенату на сейме 1623 года:

Значительнейшие фамилии Западной Руси, происходившие от древнерусских боярских и дворянских родов, переменив веру и язык, впоследствии считали себя уже чистыми поляками. Таковы фамилии Огинских, Пацов, Хребтовичей, Водовичей, Ходкевичей, Тышкевичей и др. Между прочим, сын знаменитого ревнителя православия Константина Острожского еще при жизни отца перешел в латинство.

Это заметил в своем «Описании Украины» французский инженер Боплан, служивший польским королям Сигизмунду III и Владиславу IV.

Между тем, не состоя в числе настоящих граждан, живя в отчуждении от народа и в презрении у шляхты, евреи сохраняли свой отдельный быт и свою отдельную речь (испорченную немецкую); они обязаны были даже соблюдать отличия в одежде. При таком обособлении патриотические стремления не могли развиться в их среде и они невольно получали характер чужеядного растения в стране, которая сделалась для них новым отечеством.

Вот каким образом Боплан описывает степные походы казаков и их встречи с татарами:

Впоследствии в Польше некто шляхтич Луба был выдаваем за сына Марины, будто бы спасшегося от смерти.

Рассказ одного из голландских послов (проезжавших по северозападному краю России в ноябре 1615 года) дает нам некоторое понятие о бедственном состоянии, в котором находились области государства, опустошенные лисовчиками и казаками. На пути из Ревеля в Новгород голландцы нигде не находили селений, почти всегда должны были ночевать в лесу и только изредка попадался им где-нибудь полуразрушенный монастырь. В Новгороде посольство немного отдохнуло и продолжало путь через Старую Русу; на этом пути оно подвергалось самым жестоким лишениям. Несколько раз при переезде через реку ломался лед, люди и вещи падали в воду, и путешественники, чтобы просушить платье, должны были зажигать на берегу необитаемые хижины. Ночевали они в опустелых деревнях и, прежде нежели войти в избу, вытаскивали из нее трупы жителей, убитых казаками, но скоро невыносимый смрад выгонял путников из избы и заставлял их ночевать на морозе. Далее, голландцы находились в постоянном беспокойстве от медведей, волков и наездников Лисовского.

Густав Адольф очень хорошо понимал важность этого обстоятельства. В своей речи к шведским государственным чинам по поводу Столбовского мира он выразил удовольствие, что Россия более не опасный сосед для шведов.

Малодушные воеводы, бежавшие из Вязьмы в Москву, были строго наказаны: их высекли кнутом, лишили недвижимого имущества, сослали в Сибирь.

Бояре невзлюбили Шеина за его надменность и теперь воспользовались случаем ему отомстить. Надменность свою он вполне выказал перед Смоленским походом. Когда государь отпускал его в поход и давал ему целовать руку, Шеин с большою гордостью высчитывал свои заслуги и говорил, что прежнею службою он выше всей своей братии — бояр, что в то время, как он служил, многие бояре «по запечью сидели и сыскать их было нельзя».

Собрание государственных грамот и договоров, изданных графом Румянцевым. Часть 3.

Выбор царской невесты между дочерьми боярскими и дворянскими был всегда важным вопросом при московском дворе, потому что вместе с невестою приближался к престолу и весь ее род, часто весьма незначительный до того времени. Поэтому женитьба царя редко обходилась без разных происков и хитростей. Так, первая невеста Михаила Феодоровича, девица Хлопова, будучи уже взята во дворец, вдруг после одного желудочного припадка объявлена неизлечимою больною, за что ее вместе с родными сослали в Сибирь. Впоследствии патриарх Филарет исследовал это дело, и тут обнаружились происки приближенных к царю бояр Салтыковых. То же несчастие случилось и с первою невестою Алексея: из 200 девиц выбор его пал на дочь дворянина Всеволожского; узнав о своем счастии, девушка от сильного волнения упала в обморок; ее обвинили в падучей болезни и вместе с родными отправили в Сибирь. По другому известию, Всеволожскую испортили из зависти жившие во дворце боярыни.

Спустя два года после московских событий вспыхнул мятеж в дрезних вечевых городах, в Новгороде и Пскове. Новгородцы бросились на немецких купцов, ограбили их и заключили в тюрьму; однако здесь мятеж скоро был укрощен твердостью митрополита Никона. Митрополит при этом случае подвергся даже побоям и поруганию, но до тех пор не переставал уговаривать мятежников, пока они не смирились и не выдали главных зачинщиков. Возмущение в Пскове продолжалось долее и было усмирено только при помощи военной силы. Здесь поводом к мятежу послужило следующее обстоятельство. Москва обязалась заплатить шведам значительную сумму денег (191000 рублей) за тех переселенцев, которые перешли в Россию из областей, уступленных шведам по Столбовскому миру. Часть суммы положено было уплатить хлебом, и, когда правительство велело отпустить шведам 11 000 четвертей хлеба из псковских житниц, граждане возмутились и умертвили многих нелюбимых чиновников.

Составление этого свода поручено было трем боярам (князьям Одоевскому, Прозоровскому, Волконскому) и двум дьякам (Леонтьеву и Грибоедову). Подлинный список Уложения подписан 315 членами собора. Оно разделено на 26 глав и 967 статей. Вот некоторые заглавия: о богохульных церковных мятежниках, о государской чести и как его государское здравие оберегати, о службе всяких ратных людей, о суде, о поместных землях, о вотчинах и т. д. Уложение сравнительно с судебниками представляет дальнейшее развитие московского самодержавия и государственного значения Греческой Церкви. Самые тяжкие наказания назначены за оскорбление Церкви, за оскорбление царского имени и за умысел против государя («государево слово и дело»).

Московское государство почти не имело собственных драгоценных металлов, потому что не было людей, которые умели бы отыскивать и разрабатывать руды; главный материал для выпуска звонкой монеты доставляла торговля с иностранцами. Иноземные купцы (английские, голландские, ганзейские) вместе с товарами обязывались привозить и серебро в разных видах, т. е. монетою и слитками; пошлина с товаров собиралась также серебряными деньгами. Все это серебро московское правительство перечеканивало в русскую монету с значительной для себя выгодою, например голландский ефимок принимался в казну за 42 копейки, а перечеканенный ходил за 64 копейки.

Мятежи XVII столетия считаются некоторыми за отголосок Смутной эпохи; но большею частью в них можно видеть продолжение борьбы между старыми, удельно-вечевыми обычаями и московским государственным порядком, который все более и более проникал в народную жизнь и водворял правительственную централизацию.

Например, Иисус надобно писать Исус; служить обедню на семи просфорах, а не на пяти; складывать два пальца, а не три при крестном знамении; не брить бороды и усов и т. п. Впрочем, эти мелкие несогласия для многих служили не главною целью, а только поводом выразить свое недовольство против начинающегося влияния западной или латинской культуры.

Начало книгопечатания в Московском государстве относится к царствованию Иоанна IV. Именно два мастера из Западной России, Иван Феодоров и Петр Мстиславец, завели в Москве первую типографию в 1553 году, и первая книга, которую они напечатали, была «Деяния апостольские». В 1565 году Феодоров и Мстиславец, обвиненные в ереси, должны были спасаться бегством; обвинителями были преимущественно переписчики, очень недовольные подрывом их промысла. Но книгопечатание уже успело утвердиться в Москве.

Упомянутые два мастера удалились в Западную Россию и некоторое время печатали церковные книги в местечке Заблудове (теперь Гродненской губернии), у пана Ходкевича; потом Мстиславец работал в Вильне, в русской типографии Мамоничей, а Феодоров — в Остроге, у Константина Острожского.

Об этом рассказывают таким образом: под видом дружбы с покойным гетманом Выговский научил Юрия Хмельницкого сначала отказаться от гетманства и принять его только после усиленных просьб; этот поступок должен был очень понравиться казакам. С своей стороны Выговский обещал сложить с себя должность генерального писаря, если Юрия не оставят гетманом. Назначена была казацкая рада в Чигирине; сюда съехались полковники, каждый с несколькими казаками от своего полка. Выговский щедро угощал казаков обедами и горелкой и расположил их к себе ласковым обращением. Рада происходила на этот раз во дворе у Хмельницкого. Когда собралось довольно народу, ворота заперли, большая толпа осталась еще за воротами. Юрий действительно отказался от прежнего избрания, положил на стол знаки гетманского достоинства, бунчук и булаву, и ушел в дом. Вслед за тем Выговский отказался от генерального писарства, поставил на стол чернильницу, знак своей должности, и также ушел. Казаки закричали, что опять выбирают Хмельницкого. Юрий продолжал отрекаться, ссылаясь на свою молодость и неопытность; тогда некоторые доброхоты генерального писаря предложили, чтобы гетманом остался Хмельницкий, а пока он будет находиться в школе, войском пусть командует Выговский. Последний просил сроку для размышления. Спустя три дня рада возобновилась и выбрала Выговского «временным» гетманом.

Продолжительные войны за Украину чрезвычайно разорили и обезлюдили Юго-Западную Русь. Самуил Величко, в начале XVIII века, т. е. во время войны Петра I с Карлом XII, проходивший с казацким войском Волынь и «тогобочную» Украину (лежавшую на западной стороне Днепра), говорит в своей летописи следующее:

Из всех славянских народов только русские сохранили свое самобытное развитие и выработали могущественную нацию.

Замечательно свидетельство барона Герберштейна об усердии, с которым отправлялась государева служба:

«Боярин» (в тесном смысле) означал высший придворный чин, за ним следовал «окольничий», потом «думный дворянин». Эти три статьи заседали в Боярской думе. Далее следовали чиновники, отправлявшие службу при царской особе, именно спальники, стольники, стряпчие, жильцы и проч. В такие должности обыкновенно поступали дети знатных людей, пока не переходили на высшую степень. Происхождение московских придворных чинов большею частью относится к удельному княжескому периоду.

В столице существовали особые высшие разряды торговых людей, именно: гости, гостинная сотня и суконная сотня; из них назначались смотрители («головы») при разных казенных сборах, например при таможнях, питейных домах, при соболиной казне и пр. В случае убытков или недоборов они отвечали собственным имуществом, поэтому служба их иногда была разорительна; зато им предоставлялись некоторые права и привилегии, например гости могли владеть населенной землей. Эти высшие торговые разряды пополнялись самыми богатыми людьми черных сотен московских и иногородних.

Котошихин написал свое сочинение в Швеции, после бегства из Москвы под влиянием своего нерасположения к московскому боярству, что ясно выражается в его тоне.

Важнейшие из них были следующие; 1) приказ Большого дворца, который заведовал приходами и расходами царского двора, 2) приказ Большой казны — вообще государственными доходами 3) Поместный — делами о поместьях и вотчинах, 4) Разрядный — служилым сословием, 5) Посольский — сношениями с иностранцами. Стрелецкий, Пушкарский, Судный, Разбойный и т. д. ведомства приказов вообще не были строго определены и разграничены между собою: иногда дела одного рода производились в разных приказах, и наоборот. Для разных областей существовали особые приказы, например Новгородская четверть, Казанского дворца, Сибирский, Малые России и др. Приказы, смотря по их важности, поручались боярину или дьяку, иногда с товарищами; иногда один и тот же боярин или дьяк заведовал несколькими приказами. Для наблюдения за употреблением вообще и за точным исполнением царских повелений Алексей Михайлович учредил еще приказ Тайных дел, где заседал дьяк с подьячими и куда бояре не допускались.

Ведомство губных старост в тесном смысле простиралось только на дела губные или уголовные, т. е. душегубство, разбой и воровство с поличным. Им предоставлена была поимка и суд разбойников и воров. Губные старосты вели себя не лучше других чиновников и притесняли жителей, так что последние иногда просили царя поручить губные дела воеводам.

Вот некоторые способы пытки: обвиняемому вбивали под ногти железные иглы, вешали над зажженным костром, били по обнаженной спине плетью, капали холодную воду на бритую голову и пр.

На восток по Оке и Волге шел путь в Астрахань, где постоянно жили купцы персидские, бухарские и армянские, торговавшие преимущественно шелковым товаром и бумажными тканями. На этом пути лежали важные пристани — Нижний и Казань. От Нижнего до Астрахани ежегодно весною и осенью ходили караваны казенных и купеческих судов. Но плавание их было небезопасно: все нижнее течение Волги представляло пустынную страну, в которой караваны часто подвергались нападению разбойничьих шаек и делались их добычею, несмотря на конвойные стрелецкие отряды. От Волги вверх по Каме отделялась главная сибирская дорога. По ней отвозили в Сибирь хлебные и военные запасы для служилых людей, а из Сибири привозили драгоценные меха. Главными торговыми пунктами в Западной Сибири были Верхотурье и Тобольск. Во второй половине XIII века служилые люди вместе с русскими промышленниками углублялись все далее и далее на восток; налагая дань (ясак) на мелкие туземные племена и местами воздвигая свои острожки, они расширили московские пределы до берегов Восточного океана и нижнего течения Амура. Тогда завязалась торговля с Китаем, а Нерчинск сделался важным пунктом этой торговли.

На запад от Москвы, в Литву и Польшу, главная дорога шла через Смоленск. Из Польши приводились лучшие лошади для царских конюшен. С юго-запада, из турецких владений, иногда приезжали в Москву греческие купцы с женскими украшениями, конским прибором, жемчугом, фруктами и пр. Прямой путь в Москву был для них небезопасен от запорожских казаков; поэтому купцы объезжали другою дорогою через польские владения. Самые торговые города на Юго-Западной Украине были Киев и Путивль. Южные кочевые народы, особенно ногайские татары, пригоняли в Московское государство огромные конские табуны, которые покупались большею частью для царской конницы.

На северо-западе пролегала дорога к Новгороду и Пскову. Торговля Новгорода с ганзейскими городами при Иване III почти прекратилась; она возобновилась при Василии II, но уже не в таких размерах, как прежде. Открытие Беломорского пути англичанами, погром Ивана Грозного, Смутное время, потеря балтийских берегов — одно за другим подрывали благосостояние Новгорода. Однако в XVII веке Новгород и Псков все еще были в числе самых промышленных и богатых русских городов. Сюда приезжали преимущественно шведы и немцы; отсюда шли пути за границу: к Нарвской пристани и к Риге.

Самый важный путь, Беломорский, шел от Москвы на торговые города Ярославль и Вологду, потом рекой Сухоною на Устюг и далее Северною Двиною до Архангельской пристани. К этой пристани со второй половины XVI века каждое лето приезжали европейские корабли с товарами. Сначала исключительными привилегиями пользовались англичане, которые завели свои фактории во многих внутренних городах России, но мало-помалу их соперниками на этом пути явились и другие купцы, именно голландские, немецкие и французские, а в царствование Алексея Михайловича, как известно, англичане лишились права на повсеместную беспошлинную торговлю и ограничены одним Архангельском.

Флетчер, английский посол при дворе Феодора Иоанновича, замечает в своих записках о России, что русский купец, раскладывая товары, боязливо осматривается на все стороны, не идет ли к нему царский чиновник, чтобы взять у него что получше, и притом даром. (Впрочем, записки Флетчера часто неосновательны и отличаются слишком мрачными красками; как иностранец, он не понимал многого в русской жизни.)

В Успенском соборе покоится прах московских митрополитов и патриархов. Вторая после Успения святыня Московского Кремля — Архангельский собор также первоначально был построен Иваном Калитою, а потом разобран и вновь сооружен Иваном III. Здесь находятся гробы великих князей и царей московских.

Рядом с двумя означенными школами некоторые археологи признавали существование третьей, строгановской, названной по имени ее покровителей — богатых купцов Строгановых. Иконы ее отличаются красотою отделки и большею живостью красок. Но эта иконопись в сущности принадлежит той же московской школе.

Раскольники старой веры вместе с «новыми», или исправленными, книгами отвергли и «новые иконы», т. е. писанные не по старым образцам. Точно так же при своем богослужении они не хотели подражать обычному церковному пению, которое было заимствовано из Греции (осьмигласное), но потом подверглось переменам. Раскольники приняли монотонное пение с носовыми звуками, считая его за старое греческое и называя «демественным».

Содержание лубочных картин было или религиозное (например, изображение Страшного суда с разнообразными муками в аду и сцены, взятые из Священной истории), или заимствованное из любимых повестей и сказок, или сатирическое. На картинах последнего содержания высказывался народный юмор в своих грубых, безыскусственных формах, например известная картина «Мыши кота погребают», изображения различных последствий пьянства и пр. Самым роскошным и нарядным образцом вкуса наших предков служил Коломенский дворец Алексея Михайловича, расположенный в 7 верстах от столицы на возвышенном живописном берегу Москвы-реки, посреди нескольких садов. Он был деревянный на каменном фундаменте и представлял группу пестрых зданий разнообразной величины и формы. Тут были все любимые украшения того времени: вышки, терема, чешуйчатые, бочкообразные кровли зеленого цвета с блестящими медными гребнями вдоль всей вершины, пирамидальные башенки и шатровые навесы над крыльцом с орлами и жестяными прапорами (флюгерами), разные фигурные ворота и двери, гульбища (т. е. балконы) с решетками из точеных баляс, слюдяные окна с позолотой и витыми столбиками по бокам и т. д. Иностранцы говорят, что этот дворец походил на красивую игрушку. Симеон Полоцкий воспел его в своих виршах. Он стоял до времен Екатерины II, когда за ветхостью был разобран. Сохранились его рисунки и планы.

При Алексее Михайловиче сделана попытка завести военный флот из судов, построенных по иностранным образцам. Именно на Оке были сооружены голландскими мастерами трехмачтовый корабль «Орел» и несколько мелких судов; их спустили по Волге в Каспийское море для охранения русской торговли от морских разбойников. Но «Орел» скоро был сожжен Стенькою Разиным, и, таким образом, попытка завести флот не имела успеха.

До какой степени язычество было еще сильно в народе (особенно там, где преобладало финское население), показывает грамота новгородского архиепископа Макария к духовенству Водской пятины в 1534 году.

Спустя 13 лет преемник Макария архиепископ Феодосии обращается к тому же духовенству и говорит о тех же самых обычаях. Стоглавый собор 1551 года также указывает на разные беспорядки в русском простонародье. В некоторые дни (например, в Иванов день) мужчины и женщины предавались необузданным играм и совершали разные языческие обряды. По селам ходили ложные пророки обоего пола, босые, с распущенными волосами, и рассказывали о разных видениях.

Патриарх Никон, бывший сам мордовского происхождения, особенно заботился о крещении и обрусении мордвы. С его благословения рязанский архиепископ Мисаил ревностно принялся за обращение касимовских татар и мордовского племени мокшан. Переезжая из одного места в другое, он проповедовал христианство и крестил язычников, заставляя при этом рубить их священные рощи и зажигать срубы на их кладбищах. Таким образом он обратил несколько тысяч человек. Но в одной мордовской деревне язычники встретили архиепископа с луками и дубинами в руках; когда же он, надев архиерейскую мантию, начал убеждать их к принятию крещения, мордва стала стрелять из луков, и архиепископ упал, смертельно раненный стрелою (1655). Над гробницею его в рязанском Архангельском соборе до сих пор хранится его окровавленная мантия.

Устав этого училища был составлен, однако, по образцу западных академий и, вероятно, написан под влиянием Феодорова наставника иеромонаха Симеона Полоцкого, который учился в польских академиях и был у нас представителем западного образования. Лихуды приехали уже после смерти Феодора, и здание для академии построено в Заиконоспасском монастыре. Игумен этого монастыря ученый Сильвестр Медведев, ученик и друг Симеона Полоцкого, надеявшийся сам быть главою академии, начал вражду с Лихудами и поднял с ними богословский спор о времени пресуществления в таинстве Евхаристии. Патриарх Иоаким не любил Медведева, считая его еще более Полоцкого наклонным к латинству. Письменный спор о пресуществлении кончился победою Лихудов; мнения Медведева признаны были московским Духовным Собором 1689 года за еретические (латинские), сочинение его осуждено на сожжение, и сам он приговорен к заточению. Впоследствии Лихуды по некоторым обвинениям подверглись преследованию й отставлены от академии. Из учеников этой академии вышли многие замечательные ученые и писатели русские (например, Магницкий, автор известной арифметики, современник Петра, Ломоносов, Кантемир, Бантыш-Каменский, митрополит Платон и др.). В XIX веке Московская академия перемещена в Троицкую лавру.

Вообще направление этих идеальных женщин аскетическое; проникнутые глубокою верой, они отказывают себе в удовольствиях жизни и ведут постоянную борьбу со своими страстями (которые олицетворялись обыкновенно в образе дьявола).

Каким образом наши предки смотрели на отношения жены к мужу и вообще на отношения семейства к своему главе, ясное понятие дает книга Домострой (составление ее не совсем верно приписывалось священнику Благовещенской церкви Сильвестру — тому самому, который играл важную роль в царствование Ивана IV). Домострой поучает домовладыку; как ему устроить свое хозяйство, обращаться с женой и воспитывать детей. Между прочим, он советует: если жена, сын или дочь не слушают мужа, или отца, или мать, то наедине «постегать плетью, а кулаком или палкою не бить, чтобы не изуродовать человека или не расстроить его здоровье».

Театральные представления у нас имели, как и на Западе, сначала религиозный характер. В Малороссию перешли из Польши «мистерии» или драмы, содержание которых заимствовалось из Священной истории; они разыгрывались обыкновенно при духовных школах воспитанниками или бурсаками. Бурсаки ходили часто по домам богатых граждан и пели под их окнами духовные кантаты и вирши, за что получали деньги и съестные припасы; а во время святок носили с собой вертепы (двух- или трехэтажные ящики), в которых показывали Христа в яслях и окружавшие Его лица. К этим вертепным представлениям начали присоединяться потом и разные драматические сценки из народной жизни; здесь главными действующими лицами являлись бедняк Цыган, трусливый Еврей, хвастливый Поляк и удалой Запорожец. Это были куклы, двигающиеся на проволоках, а разговоры или «диалоги» вел за них человек, скрытый за сценою (театр марионеток). В Московской Руси также встречаются уличные представления кукол или марионеток вместе с учеными медведями.

Замечателен в Московском государстве (взятый из Византии) драматический обряд «пещного действия»: перед Рождеством Христовым в некоторых больших городах в соборном храме во время заутрени церковнослужители, распевая священные гимны, представляли трех библейских отроков, вверженных в пылающую печь и спасенных ангелом. Эта печь состояла из деревянной башенки и озарялась удобовоспламеняемою травою.

К религиозным обрядам принадлежала и величественная процессия Вербного воскресения, заимствованная также из Византии: патриарх, сидя на коне, напоминал Христа, вступившего торжественно в Иерусалим на осле; царь держал за повод его коня, а впереди ехала нарядная верба, около которой стояли мальчики в белых одеждах и пели стихиры.

Памятниками письменности в древней России и вместе важным материалом для ее истории служат также многочисленные грамоты: уставные, договорные, жалованные, духовные, правые и др. Самое богатое собрание таких грамот и актов заключается в изданиях Археографической комиссии, которая была учреждена в 1834 году для печатания исторических материалов.

Драгоценный источник для истории допетровской России, для знакомства с ее нравами и обычаями представляют еще записки иностранцев, довольно многочисленные в XVI и XVII веках. Составители этих записок отчасти посещали Россию в качестве послов и путешественников, каковы барон Герберштейн, Поссевин, Флетчер, Олеарий, барон Мейербарг (австрийский посол при Алексее Михайловиче), архидиакон Павел, спутник патриарха антиох. Макария; отчасти находились в московской или польской службе, каковы Маржерет (французский офицер в гвардии Бориса Годунова и Лже-димитрия I), Коллинс (английский врач при дворе Алексея Михайловича), ученый серб Крижанич и пр.

Для истории Юго-Западной России из иностранных источников замечательно «Описание Украины» Боплана, из русских «Летопись» Величка, который был канцеляристом Малороссийского войска (в конце XVII и начале XVIII века). Из польских источников для Литовской Руси наиболее заслуживает внимания «Хроника» Стрыйковского (в XVI веке).

В XVII веке обнаружилась потребность в обзоре целой русской истории; потребность эта сознается сначала в Малороссии. В Киеве был напечатан свод летописных и других сказаний о русской старине, доведенный до времен Феодора Алексеевича. Свод назван «Синопсис» (Сокращение), он приписывается архимандриту Киево-Печерской лавры Иннокентию Гизелю и долго (до времен Ломоносова) был единственным учебником русской истории.

В конце XVII века появляются и слабые начатки самостоятельной русской повести романтического содержания. Любопытный образчик ее представляет повесть о Фроле Скобееве («Очерк литературной истории старинных повестей и сказок русских» — сочинение Пыпина).

На княжем пиру богатырь ест и пьет сообразно с своею непомерною силой.

Ему наливают

Чару зелена вина в полтора ведра

И турий рог меду сладкого в полтретья ведра.

Принимает чару единой рукой;

Выпивает ее единым духом.

Например, вот каким образом Голубиная (или Глубинная) книга рассказывает о происхождении мира:

У нас белый свет от Господа,

Солнце красное от лица Божьего,

Светел месяц от грудей Божиих,

Звезды светлые от риз Божиих,

Ночи темные от дум Господних —

Страдание этой разгульной натуры от старого народного порока, пьянства, с большою силой высказалось в песне о Горе-Злосчастье. Добрый молодец ушел из дому без благословения родителей. Является Горе-Злосчастье, олицетворенное в виде какого-то злого демона, искушает молодца, заставляет его пропить все имение и потом скитаться по свету, не переставая его всюду преследовать. Молодец решился броситься в реку — Горе его не допустило; захотел воротиться на родину — оно ему загородило путь. Это неотвязное преследование, по обычаю народных песен, изображается поэтическими оборотами:

Полетел молодец ясным соколом,

А Горе за ним белым кречетом.

Молодец полетел сизым голубем,

А Горе за ним серым ястребом.

Молодец пошел пеш дорогою,

А Горе под руку под правую —

Измученный преследованием злого Горя, молодец спасается наконец в монастырь — по понятиям благочестивых людей верное убежище от мирских зол, куда демон Горе за ним не посмел следовать.

Это был человек хитрый, довольно образованный и отличавшийся страстью к женщинам. Есть известие (в мемуарах польского шляхтича Паска), что в молодости Мазепа служил при дворе польского короля Яна Казимира, что один пан, оскорбленный им, схватил Мазепу, привязал его нагого на спину коня и пустил в поле. После того Мазепа скрылся, а спустя несколько лет появился на Украине в войске гетмана Дорошенка. Он потом изменил Дорошенку и предался гетману Самойловйчу. У последнего Мазепа учил детей и с помощью его получил важную должность войскового писаря, но изменил Самойловйчу и был одним из главных виновников его падения. Избранию Мазепы гетманом способствовал князь Голицын, которого он сумел обойти.

Замечательны особенно большие маневры, известные под именем «Кожуховского похода» (1694). В нескольких верстах от столицы, на берегу Москвы-реки, за деревнею Кожухово, сооружено было земляное укрепление, обнесенное валом и рвом. Полки стрелецкие должны были защищать это укрепление под начальством боярина Бутурлина; а полки потешные и солдатские осаждали его под начальством боярина Ромодановского. После нескольких дней осады укрепление было взято приступом.

В городе Коппенбурге (недалеко от Ганновера) Петр посетил курфюрстину ганноверскую Софью-Шарлотту и дочь ее Софью, курфюрстину бранденбургскую. Вот как потом отозвались о нем обе курфюрстины в своих письмах:

Когда на московских площадях начали приготовлять множество виселиц, патриарх Адриан, как рассказывают, явился к Петру с иконою Богоматери и умолял его о пощаде осужденных. Царь с гневом ответил ему: «Зачем подвигнул ты святую икону? Удались и поставь ее на свое место. Знай, что я чту Бога и Пресвятую Богородицу не менее тебя, но знай также и то, что долг мой охранять народ и наказывать злодеяние». Трупы казненных стрельцов оставались неубранными целые пять месяцев к ужасу народа. Красная площадь была покрыта обезглавленными, а стены Белого и Земляного города унизаны повешенными. На Девичьем поле некоторые стрельцы висели против самых окон царевны Софьи с челобитными грамотами в руках.

Сподвижники отвечали Петру в том же смысле. Между прочим, боярин Стрешнев писал:

В следующем 1704 году русские взяли приступом и Нарву, под которою прежде потерпели известное поражение. Разгоряченные храбрым сопротивлением солдаты предались грабежу и убийствам в завоеванном городе. Царь и его генералы с трудом остановили их. Вошедши после того в дом бургомистра, Петр бросил на стол свою окровавленную шпагу и сказал: «Не бойтесь, это не шведская, а русская кровь, пролитая для вашей защиты».

Посредницею в тайных сношениях Мазепы с Лещинским была княгиня Дольская, кума гетмана. Долго гетман ограничивался в переписке с нею неопределенными выражениями и выжидал, что покажут обстоятельства. Дольская искусно затронула его слабую струну: под видом дружбы она известила его, что однажды была на пиру вместе с фельдмаршалом Шереметевым и еще другим русским генералом и будто бы тут оба они сообщили ей, что Меншиков роет яму под Мазепою и хочет, свергнув его, сам сделаться гетманом на Украине. Мазепа встревожился и стал доступнее польским внушениям. Его тайные сношения с врагами России не укрылись от некоторых казацких старшин и, между прочим, от генерального войскового судьи Кочубея. У последнего была дочь Матрена, крестница гетмана. Овдовев, Мазепа вздумал жениться во второй раз и, несмотря на преклонные лета, сделал предложение своей крестнице. Родители отказали на основании церковного запрещения, но дочь их, следуя сердечной склонности или честолюбивому желанию сделаться гетманшею, убежала из отцовского дома к гетману. Хотя Мазепа и возвратил ее к родителям, но последние считали себя опозоренными и с тех пор сделались заклятыми врагами гетмана. Кочубей вместе с бывшим полтавским полковником Искрою донес царю о том, что Мазепа замышляет измену. И прежде бывали подобные доносы, но оказывались ложными. Уже более двадцати лет гетман верно служил русскому государю, поэтому Петр отнесся недоверчиво к доносчикам и велел Головкину и Шафирову расспросить их под пыткою. Престарелый Кочубей не выдержал мучений и объявил, что донес на гетмана по злобе, а Искра признался, что последовал внушениям Кочубея. После того они оба отправлены к Мазепе, который стоял лагерем недалеко от Белой Церкви, и здесь были всенародно казнены.

Рассказывают, будто Петр, находясь в критическом положении на берегу Прута, написал в сенат письмо, в котором приказывал в случае его плена не исполнять его повелений, пока он сам не явится в Россию, а в случае погибели выбрать из своей среды достойнейшего ему в преемники. Это письмо недостоверно: законным наследником в то время был царевич Алексей Петрович.

Около этого времени (1717) Петр совершил путешествие во Францию, где он хотел заключить союз с герцогом Орлеанским, который управлял государством в малолетство Людовика XV. В Париже Петр обратил на себя внимание французов простотою в одежде и образе жизни и чрезвычайною любознательностью, с которою относился к произведениям промышленности, искусств и т. п. Рассказывают, что, увидав статую Ришелье, он воскликнул: «Великий человек, я отдал бы тебе одну половину моего царства, с тем чтобы ты научил меня управлять другою».

Присоединяя к России Лифляндию, Эстляндию и остров Эзель, Петр подтвердил их прежнее устройство и привилегии дворянства и городов; первому оставлены его сеймы или ландтаги и владение, наделенное землею, вторым — их магистраты, гильдии, цехи и пр.

Один из указов Петра (1721) замечателен следующими словами, которые обнаруживают слабую попытку облегчить положение крестьянского сословия:

Коллегии были следующие: Иностранных дел, Военная, Адмиралтейская, Вотчинная, Юстиц-, Мануфактур-, Берг-, Коммерц-, Камер- и Штате-коллегии (последние две финансовые). При открытии коллегий нужны были люди, знающие, как вести дело. Поэтому Петр приказывает приглашать на службу в Россию иностранных юристов, а так как они не знали русского языка и нуждались в переводчиках, то он поручает набирать в Австрии писцов из чехов и моравов, которые могли бы скоро научиться по-русски. Чтоб приготовить собственных чиновников для производства дел в коллегиях, в 1716 году отправлено было в Кенигсберг для обучения сорок молодых подьячих. Кроме того, шведским пленным, успевшим освоиться с русским языком, также предложено было вступить в службу при коллегиях.

Основание столицы в болотистой и пустынной местности, отдаленной от средины государства, стоило огромных усилий и пожертвований. Для постройки города ежегодно в течение многих лет из дальних областей вызывались десятки тысяч рабочих, часть которых погибала в Петербурге от трудов и болезней; царь иногда останавливал каменные работы во всем государстве, приказывая высылать всех каменщиков на берега Невы; несколько раз вода затопляла город, и надобно было поднимать почву насыпями.

Беркгольц, камер-юнкер голштинского герцога, живя несколько лет в России, вел дневник (с 1720 по 1725 год), который знакомит нас с обычаями того времени. Описывая ассамблеи, он в заключение говорит:

Ясно, что отчуждение женщин от мужского общества и грубость последнего не могли уничтожиться так скоро. Кроме того, Петр по поводу разных торжественных случаев устраивал маскарады и процессии, в которых шуты играли видную роль. Придворные торжества и спуски новых кораблей праздновались обыкновенно веселыми попойками, на которых никто не имел права отказываться от беспрерывных тостов. Царь учредил даже особое общество или «всепьянейшую коллегию» из 12 кардиналов с князем-папою во главе: они должны были на царских праздниках пить больше всех. Этому учреждению Беркгольц придает значение сатиры.

Из его сочинений наиболее известны «О знамениях пришествия антихристова», написанное в опровержение раскольничьих проповедей книгописца Талицкого, который в реформах Петра видел признак пришествия антихриста (Талицкий был казнен), потом «Камень веры». Это сочинение направлено против протестантских мнений, которые распространял в Москве лекарь Тверитинов с товарищами («Камень веры» был напечатан уже по смерти Петра). Петр впоследствии охладел к Яворскому, заметив в нем более наклонности к старине, чем к преобразованиям, и обратил свое доверие на Феофана Прокоповича.

Современник Петра торговый человек Посошков в своем сочинении «О скудости и богатстве» говорит: «У нас в России сельские попы питаются своею работою и ничем от пахотных мужиков не отличаются; мужик за соху и поп за соху, мужик за косу и поп за косу, а Церковь святая и духовная паства остаются в стороне. От такого их земледелия многие христиане умирают без покаяния и причащения».

Посошков со свойственною ему резкостью такими словами жалуется на отсутствие правосудия и на притеснения простому народу:

Безграмотность крестьян, по словам Посошкова, служила для них источником бед; многие люди приезжали в деревни, объявляли крестьянам ложные указы и подвергали их незаконным поборам. О трудностях, с которыми должен был бороться Преобразователь, Посошков говорил:

Вторая половина XVII века была именно тем моментом в истории, когда на континенте Европы происходило сильное стремление к развитию государственной централизации и регулярных армий. Главным представителем этого стремления явился Людовик XVI во Франции.

О том, как сам Петр смотрел на результаты своей деятельности для России и вообще на европейскую цивилизацию, можно судить отчасти по следующему известию Вебера, который был в Петербурге при Петре в качестве брауншвейгского резидента и издал потом сочинение под заглавием: «Преобразованная Россия» (Das veranderte Russland).

В 1714 году однажды царь праздновал спуск вновь построенного корабля. На палубе этого корабля он сидел окруженный своими министрами, Генералами и некоторыми «старыми русскими людьми» (т. е. старыми боярами, которые не совсем охотно следовали за его нововведениями). Обратясь к последним, царь сказал:

Далее царь говорил, что теперь очередь дойдет до России, если они (т. е. присутствующие) будут помогать ему в его предприятиях и оказывать безусловное повиновение. (Мысль с кругообразном движении наук сообщена Петру Лейбницем.)

Главным пороком в этом полуобразованном обществе была привычка обогащаться на счет казны, брать взятки и, смотря по личным расчетам, скрывать правду от царя. Иногда Петр, разгневанный частыми обманами, сурово карал сановников, уличенных в лихоимстве и грабительстве (например, он казнил обер-фискала Нестерова и велел повесить сибирского губернатора князя Гагарина). Своих приближенных он по большей части наказывал штрафом или дубинкою из собственных рук.

Татищев в предисловии к своей «Русской истории» рассказывает о князе Якове Долгоруком следующее:

В 1717 году Петр на одном пиру разговаривал с вельможами о делах своего отца и о патриархе Никоне. Тогда граф Мусин-Пушкин начал унижать Алексея Михайловича в сравнении с Петром. Государь этим огорчился и, встав от стола, сказал: «Ты хулою дел отца моего, а лицемерною мне похвальбою более меня бранишь, нежели я терпеть могу». Потом подошел к князю Долгорукому и, встав у него за стулом, говорил: «Ты меня больше всех бранишь и так тяжко спорами досаждаешь, что я часто едва могу терпеть, но как рассужу, то и вижу, что ты меня и государство истинно любишь и правду говоришь, для того я тебя искренно благодарю; ныне же я тебя спрошу и верю, что о делах отца моего и моих нелицемерно скажешь». «Изволь, государь, сесть, а я подумаю», — отвечал Долгорукий. Потом, подумав немного и разглаживая по привычке свои длинные усы, он начал так: «Главные дела государей три. Первое — внутренняя расправа и главное ваше есть правосудие. В сем отец твой более, нежели ты, сделал… Другое — военные дела. Отец твой много через оные хвалы удостоился и пользу великую государству принес; тебе устроением регулярных войск путь показал, да по нем несмысленные все его учреждения разорили, что ты почитай все вновь делал и в лучшее состояние привел… Третье — в устроении флота, в союзах и поступках с иностранцами ты далеко большую пользу государству и себе честь приобрел, нежели отец твой, и сие все сам, надеюсь, за право примешь». Петр, выслушав все терпеливо, поцеловал Долгорукого и сказал: «Благий рабе верный, в мале был если верен, над многими тя поставлю».

Толстой участвовал в стрелецком бунте в пользу царевны Софьи; впоследствии сумел избежать наказания и, чтобы угодить царю, отправился в числе молодых людей, посланных учиться за границу, когда ему было 40 лет. (Точно так же Шереметев поехал учиться, имея уже 45 лет.) Потом Толстой возвысился покровительством своего родственника генерал-адмирала Апраксина и подарками влиятельным лицам. Канцлер (т. е. заведовавший иностранными сношениями) Головкин, известный своей скупостью, за деньги доставил ему важный пост русского посланника в Константинополе. Возвратясь из Турции, Толстой дал Меншикову 20 000 рублей и при помощи его сделался одним из самых приближенных лиц к царю. Впрочем, Петр не забывал его участия в стрелецком бунте и не совсем верил в его искреннюю преданность. Рассказывают, что не раз во время веселых попоек царь сдергивал с Толстого огромный парик (бывший тогда в моде) и, потрепав его по голове, приговаривал: «Голова, голова, кабы не так умна ты была, давно бы ч отрубить тебя велел».

Между русскими иерархами времен Петра замечательны еще св. Митрофан, епископ Воронежский, и Иов, митрополит Новгородский. Последний на счет архиерейских доходов заводил в Новгороде училища, больницы и сиротские приюты.

Вот еще некоторые из наиболее замечательных преобразований и начинаний Петра Великого.

Отменен правеж, вместо того предписано должников отсылать на работы. Для умножения казенных доходов введена гербовая бумага. (Сумма государственных доходов в конце этого царствования простиралась до 10000000 рублей.) Дома в городах и селах для безопасности от пожаров предписано строить по плану, в известном расстоянии друг от друга. Запрещено хоронить покойников ранее трех дней и погребать внутри города. В столицах заведены аптеки и в них определены цены на медикаменты. Усилены виноделие и шелководство в Южной России. Начались конские заводы и разведение табаку. Введено улучшенное овцеводство и скотоводство (холмогорский скот). Начали издаваться печатные ведомости о современных событиях для всеобщего сведения (с 1703 года). Заведен в Москве первый публичный театр. Построением дворцов по иностранным образцам, выпиской картин и статуй началось пересаждение изящных искусств из Западной Европы в Россию. (В это время явился замечательный русский живописец Никитин.)

Замечательна судьба одного из самых доверенных лиц Петра Великого, Феодосия Яновского, бывшего при вступлении на престол Екатерины новгородским архиепископом и первенствующим членом Синода. Его погубили гордость и неуступчивость. За оскорбительные слова против императрицы он подвергся розыску Тайной канцелярии, сослан в монастырь святого Николая на устье Северной Двины и посажен в тесное заключение под именем «чернец Федоса». Его должность занял более гибкий и дальновидный Феофан Прокопович.

Царствование Екатерины I было обеспокоено появлением на Востоке двух самозванцев, которые выдавали себя за царевича Алексея Петровича. Оба они потом казнены в Петербурге.

Такое явление, как Бирон, указывает обратную сторону Петровых реформ; он слишком широко раскрыл двери немецкому наплыву. Спустя 5 или 6 лет по смерти Преобразователя во главе Русского государства уже стал ничтожный временщик из немцев. Немецкая партия была особенно сильна тем, что русские вельможи нисколько не отличались единодушием. Многие знатные люди в эту эпоху не стыдились унижаться перед гордым временщиком и раболепно заискивать его расположения. Самые забавы того времени, например обилие шутов в домах знатных людей, еще более усиливают мрачный характер эпохи. Замечательны маскарад и свадьба одного придворного шута, устроенные зимою 1740 года для развлечения скучающей императрицы. На этот маскарад с разных концов России вызваны были инородцы в своих национальных костюмах, а для новобрачных выстроен ледяной дом со всеми принадлежностями, сделанными также изо льда. Поздравительные стихи для них поручено было сочинить секретарю Академии наук и придворному поэту Тредьяковскому, который известен в русской литературе как неутомимый труженик науки, но бездарный, жалкий стихотворец. Его роль придворного поэта не отличалась от роли шута. Как бесцеремонно знатные люди обходились в то время с незнатными писателями и учеными, показывают отчасти жестокие побои, которые публично нанес Тредьяковскому во время приготовлений к маскараду кабинет-министр Волынский, распорядитель этого комического праздника. Тредьяковский пришел к Бирону с жалобой. Но тут его встретил Волынский и избил в самом доме герцога. Это очень оскорбило Бирона, который был уже вооружен против Волынского Остерманом. (Незадолго до того Волынский подал императрице записку, в которой порицал поведение вельмож, особенно Остермана.) Бирон на коленях упросил императрицу предать суду Волынского. Вместе с некоторыми близкими людьми он был обвинен в замыслах против правительства и казнен.

Радость о падении немецко-лютеранской партии с особою силою отразилась в речах духовных ораторов, произносимых в торжественные дни. В течение первых лет царствования Елисаветы эти речи преимущественно прославляли ее за освобождение России от правителей-иностранцев (Бирона, Миниха, Остермана и др.), угнетавших русский народ и особенно православное духовенство. Таковы в особенности речи Амвросия Юшкевича, Кирилла Флоринского и Дмитрия Сеченова.

При петербургском дворе тогда сильно интриговал французский посол маркиз Шетарди, который прежде усердно хлопотал о возведении на престол Елисаветы, а теперь вмешивался в отношения России к Швеции. Бестужев перехватывал тайные депеши иностранных послов, писанные цифрами, заставлял их переводить и показывал императрице. Таким образом ему удалось перехватить переписку Шетарди, в которой находились невыгодные отзывы об Елисавете и говорилось о подкупе Лестока в пользу Франции. После этого Шетарди был под конвоем выслан за границу, а Лесток потом удален из Петербурга.

Во время этой войны в действующей армии обнаружилась сильная нелюбовь русских солдат к офицерам-иноземцам. Один из этих иноземцев русской службы, Манштейн, рассказывает в своих записках следующее. Когда армия стояла около Выборга, в русский лагерь приехали два шведа с письмами к главнокомандующему. Солдаты Преображенской и Семеновской гвардии вдруг объявили, что иноземцы вошли в сношения с неприятелем и хотят изменить. Тотчас собралось несколько сот бунтовщиков, которые решили истребить всех иноземцев. В эту критическую минуту генерал Кейт бросается в толпу, схватывает одного из предводителей и приказывает священнику приготовить его к смерти. Пораженная ужасом толпа рассеялась, и зачинщики были строго наказаны.

Семилетняя война стоила русским до 30000000 рублей и до 300000 человек (все народонаселение России было с небольшим 10 000 000 мужского пола). Эта война послужила, впрочем, хорошею школою для нашей армии; в ней развились таланты наших будущих полководцев, каковы Румянцев и Суворов.

Но рядом с такими нравами встречаются и отрадные примеры. Образцом супружеской добродетели является княгиня Наталья Долгорукова, дочь Шереметева, знаменитого фельдмаршала петровских времен; она сделалась женою князя Ивана Долгорукова, любимца Петра II, разделяла с ним жестокие страдания ссылки и после его казни кончила свои дни в монастыре. Она оставила записки о своей жизни.

Во времена Елисаветы развитию роскоши между дамами высшего слоя способствовал также пример императрицы: она любила одеваться пышно и по нескольку раз в день меняла свой костюм. После кончины государыни в ее гардеробе, говорят, нашли более 15000 платьев и соответствующее количество других принадлежностей туалета. При ней развитие вкуса сделало заметные успехи. Так, Петербург в ее царствование украсился великолепными зданиями, сооруженными по планам итальянского архитектора графа Растрелли; между ними первое место занимает Зимний дворец, построенный в конце елисаветинского царствования.

До какой степени взятки были обычаем чиновников, показывает следующий случай. Зять Данилова после смерти своего брата сделался наследником богатого имения, но другие родственники вступили с ним в спор, и только за деревню в 50 душ крестьян секретарь Вотчинной коллегии решил дело в пользу зятя. Последний, получив имение, перестал уже прилежно заниматься службою, а так как дворянин тогда не мог выйти в отставку по своему желанию, то он брал из полка годовые отпуска, за которые платил полковому секретарю подарками, каждый раз душ двенадцать крестьян с женами и детьми. Полковой же писарь был совестливее своего секретаря: «Он брал только по одному человеку за пачпорт».

В каком беззащитном положении часто находились сельские жители относительно разбойничьих шаек, дает понятие следующий рассказ в записках княгини Натальи Долгорукой.

После воцарения Анны Ивановны семейство Долгоруких получило приказ удалиться на житье в свои дальние деревни. Долгорукие отправились большим обозом в сопровождении значительной дворни.

Для примера укажем сатиру: «На зависть и гордость дворян злонравных». Некто Аретофиль (т. е. любящий добродетель) встречает печального дворянина и спрашивает, почему он

Задумчив, как тот, что чин патриарха достати

Ища, конной свой завод раздарил некстати?

Цугом ли запрещено ездить, иль богато

Платье носить, иль своих слуг пеленать в злато?

Карт ли не стало в рядах, вина ль дорогова? —

Оказывается, что дворянин в горе от зависти: люди, вышедшие из низкого звания, получают чины и деревни, а он, будучи потомком знатных и славных предков, остается в тени. Аретофиль доказывает ему, что действительно предки его были славны своими заслугами, но что сам он мастер только по части карт, иностранных вин и модных нарядов. Под искавшим патриаршего сана разумеется Георгий Дашков, архиепископ ростовский.

Впрочем, некоторые книги старообрядцев в XVIII веке были напечатаны в западнорусской типографии, находившейся при Супральском Благовещенском монастыре (в то время в Великом княжестве Литовском, в Гродненском повете, теперь Белостокского уезда Гродненской губернии). Этот монастырь основан в конце XV века знатною литовскою фамилией Зодкевич, тогда еще православной, а в XVIIвеке он обращен в базильянский (т. е. униатский).

Замечательна попытка подпоручика Мировича. Занимая однажды караул в Шлиссельбургской крепости, он вздумал освободить из нее Иоанна Антоновича и провозгласить его императором. Но Иоанн Антонович был убит, а мятежный подпоручик сложил свою голову на плахе (1764).

Отец Суворова сначала не одобрял наклонностей сына и нередко выражал неудовольствие на его неловкость, застенчивость и привычку прятаться в свою комнату. Рассказывают, однажды его посетил сосед по имению, старый артиллерийский генерал Ганнибал. (Этот Ганнибал был родом из Абиссинии, в детстве приобретен Петром Великим и помещен в русскую военную службу. Ганнибалом Петр назвал его как африканца в память знаменитого героя древности.) В разговоре с ним хозяин не скрыл своего неудовольствия на сына. Гость отправился наверх, в комнату молодого Александра посмотреть, чем он занимается. Тут, когда он увидал книги, карты и планы, в которые погружен был мальчик, Ганнибал пришел в удивление и посоветовал отцу предоставить свободу влечениям сына. Впоследствии, достигши значительных чинов, Суворов мало-помалу начал играть роль чудака: вел оригинальный образ жизни, позволял себе в обращении с другими много странностей, говорил русскими загадками и прибаутками и под видом шутки часто высказывал жестокую правду. Этою ролью чудака, как думают, он хотел, с одной стороны, обратить на себя внимание Екатерины, а с другой — отклонить действие зависти и придворных интриг.

Вот что сама императрица писала (Н.И. Панину) о состоянии, в котором она нашла Россию при вступлении своем на престол:

Именно по одному депутату: от сената, синода, всех коллегий и канцелярий, от каждого города, от дворянства каждого уезда, от однодворцев каждой провинции, также от пахотных солдат и других служилых людей, от государственных крестьян, от казацких войск и даже от инородцев (не кочующих). Депутаты должны были иметь не менее 25 лет от роду; им назначено жалованье и даны некоторые привилегии; они избирались баллотировкою по большинству голосов; избиратели снабжали их письменными наставлениями. Число депутатов было 565.

В уездах заведены уездные суды для дворян, городовые магистраты для купцов и мещан, нижние расправы для инородцев и государственных крестьян, казначейство для сбора и хранения доходов и нижние земские суды для полиции. Из уездных учреждений дела могли переходить в высшие инстанции, т. е. в губернские учреждения: верхний земский суд, губернский магистрат и верхнюю расправу. Кроме того, в губернских городах установлены: уголовная палата — для уголовного судопроизводства, гражданская — для гражданского, казенная — для государственных доходов, губернское правление — с исполнительною и полицейскою властью. Потом следуют: совестные суды, дворянская опека, сиротские суды и приказы общественного призрения (см.: Полное Собрание законов. Указ от 7 ноября 1775 года).

Из монументальных построек екатерининского времени замечательно здание сената в Московском Кремле с его изящною круглой залой; оно сооружено по планам архитектора Казакова. (Другой отличный архитектор того времени был Баженов.) В Петербурге Екатерина заложила Исаакиевский собор (день праздника преподобного Исаакия был днем рождения Петра I; собор окончен при Александре II). На площади против этого собора она воздвигла памятник Петру Великому, изображающий императора на коне; подножием ему служит гранитная скала (открыт в 1782 году). В гигиеническом отношении это царствование ознаменовано введением в России оспопрививания, чему подала пример сама императрица.

Между тем как елисаветинские колонисты-славяне давно слились с русскою народностью, екатерининские колонисты-немцы, поощряемые большими земельными наделами и разными льготами, упорно сохраняют свою обособленность и свою немецкую народность.

Порошин, один из учителей наследника престола Павла Петровича, рассказывает в своих записках, что однажды за обедом у его высочества зашла речь о деле известного кабинет-министра Волынского. Никита Иванович Панин (главный воспитатель наследника) заметил, что недавно читал это дело и что его чуть не разбил паралич, такое сильное впечатление произвели на Панина мучения, которые претерпел Волынский. В другой раз за обедом тот же граф Панин, сравнивая прежние времена с екатерининскими, привел следующий пример: «Один генерал, был одно время у гетмана (Разумовского), рассуждал, какие недотыки ныне люди стали, нельзя выбранить, а бывало-де палочьем дуют, дуют, да и слова сказать не смеешь».

К разряду сатирических изданий можно, отнести и «Письмовник» Курганова, составленный из оригинальных и переводных анекдотов, остроумных изречений, наставлений и т. п. Этот «Письмовник» явился дальнейшим развитием прежних сборников вроде «Пчелы» и сделался в конце XVIII века любимою народною книгой. Автор его, Курганов, был сын унтер-офицера и около 50 лет служил преподавателем при Морском кадетском корпусе.

Образцом безыскусственного, но сильного красноречия Тихона могут служить его проповеди, сказанные по следующему поводу. В Воронеже исстари был обычай ежегодно перед заговением Петрова поста отправлять народное празднество в память Ярила (языческого бога весны). Празднество это сопровождалось непристойными игрищами, кулачным боем и отзывалось вообще языческим характером. В 1765 году, в первый день Петрова поста, Тихон явился на самой площади и посреди бесчинствующей толпы и силою своего слова прекратил игрища. В ближайший воскресный день он назначил торжественное богослужение в соборном храме и тут произнес к народу увещание, растрогавшее слушателей до глубины души. Упомянутое празднество с тех пор не возобновлялось.

Платон из Троицкой лавры, где он был тогда архимандритом, вызван в Петербург, назначен законоучителем наследника престола Павла Петровича и тут часто говорил проповеди в придворной церкви. После одной такой проповеди императрица, растроганная до слез, сказала: «Отец Платон делает из нас все, что хочет; хочет он, чтобы мы плакали, мы плачем». Особенно поразил он своих слушателей похвальным словом Петру Великому, сказанным по случаю победы русского флота над турецким в 1770 году.

Когда главнокомандующий столицею граф Салтыков покинул зачумленный город, суеверная чернь возмутилась и умертвила архиепископа Амвросия за то, что он хотел снять с Варварских ворот Боголюбскую икону Богоматери (сюда собирались толпы народа, отчего зараза распространялась еще более). Московское возмущение было остановлено энергичными усилиями генерала Еропкина и окончательно усмирено присланным из Петербурга князем Григорием Орловым.

По некоторым известиям, мятеж против архиепископа был возбужден раскольниками-федосеевцами (одна из беспоповщинских сект), которые в то время под видом карантина и погребения зачумленных основали у ворот Москвы свой особый приют — Преображенское кладбище. Эта раскольничья община, устроенная наподобие монастыря, укрепилась преимущественно трудами своего попечителя, хитрого, лукавого купца Ильи Ковылина. (К тому же времени относится и начало поповщинского Рогожского кладбища в Москве.)

По желанию Потемкина императрица (в 1787 году) в сопровождении многочисленной и блестящей свиты совершила путешествие в Тавриду; в Каневе ее встретил польский король, потом к ее свите присоединился австрийский император Иосиф II. Обстановка этого путешествия, устроенная могущественным любимцем, отличалась театральным характером. Так, например, когда раззолоченные яхты со свитою императрицы плыли по Днепру, то на берегах, дотоле пустынных и безлюдных, виднелись цветущие селения, толпы народа в праздничном наряде, маневрирующие войска и пр. Все это было устроено наскоро, и народ собран из дальних мест. Между прочим, из Москвы и других городов Потемкин велел привезти массы товаров в Херсон, чтобы открыть там великолепный базар. На обратном пути он устроил под Полтавой маневры, изображавшие знаменитую Полтавскую победу Петра I. Путешествие это описано в мемуарах австрийского князя де Линя и французского посланника графа Сегюра, находившихся в свите Екатерины.

Когда совершалось в Москве коронование Екатерины, Конисский присутствовал на этом торжестве и сказал речь, в которой красноречиво изложил бедственное положение православия в Западной России сравнительно с Восточною. «Здесь, — говорит он, — светильник веры, от дней Владимировых зажженный, блистает доселе; у нас светильник оный свирепствующие от Запада вихри на многих местах совсем прекратили. Здесь храмы Господни славословием имени Его свободно гремят; у нас храмы Божий множайшие отняты, прочие опустошены и запечатаны, разве сов и вранов гнездящихся гласы издают». Однако и при таких страданиях белорусский народ разделяет с великорусским радость события (т. е. восшествия на престол Екатерины) и утешается сквозь слезы. «А для чего так?» — спрашивает себя оратор. И тотчас отвечает: «Надежда избавления веселит нас». (Историческое известие об унии. Соч. Бантыш-Каменского. Москва, 1795.)

На Заднепровской Украине, в польских владениях, старинная религиозная и национальная вражда православного русского населения с польским дворянством разгорелась в это время с особою силой. Запорожцы и гайдамаки снова выступили ожесточенными мстителями за угнетение низших классов. Главным предводителем их явился Максим Железняк, запорожец в бывший послушник Чигиринского Матренинского монастыря. (Игумен этого монастыря Мельхиседек Яворский, подобно Григорию Конисскому, был ревностным поборником православия против унии и католичества.) Железняк собрал многочисленную толпу из запорожцев и гайдамаков и открыл губительный поход по Киевскому воеводству, разоряя местечки, села и помещичьи замки, истребляя шляхту и жидов (1768). Самым ужасным делом этого восстания была так называемая Уманская резня. Город Умань принадлежал графу Потоцкому, который содержал здесь отряд казаков для защиты своих владений. Но эти казаки, руководимые своим сотником Гонтою, перешли на сторону Железняка, вместе с ним взяли город и вырезали почти всех жителей. Мятежники провозгласили Железняка украинским гетман ном, силы его увеличивались новыми толпами. Польское правительство, отвлекаемое конфедерацией, могло выставить против него только слабый отряд. На помощь полякам Екатерина велела идти генералу Кречетникову. Мятеж был усмирен, и казаки подверглись разным казням. Но запорожцы и после того почти каждое лето совершали разбойничьи набеги на Уманыцину. Эти времена известны в народе под именем «кодиевщины» и «палинщины». (Последнее слово происходит от имени Палея, одного из малороссийских полковников, известного своей непримиримою враждой к полякам во времена Петра Г.)

В том же 1773 году появилась знаменитая папская булла, упразднившая Иезуитский орден. По воле Екатерины эта булла не была объявлена в присоединенных белорусских провинциях, и орден продолжал там существовать (до 1820 года). Вообще Екатерина стремилась освободить по возможности католические области своей империи от непосредственного влияния Римской курии; с этою целью она хотела сосредоточить их церковное управление в руках особого иерарха и назначила епископом католических церквей в России умного, просвещенного Сестренцевича, которого потом возвела в сан митрополита. Но цель не была достигнута, и орден принес России немало вреда.

Государственные и удельные крестьяне разделены на волости, не более 3000 душ в каждой. Для сбора податей, хозяйственных распоряжений и для суда маловажных проступков учреждено везде волостное правление; оно состояло из членов, выбранных «миром», а именно волостного головы, старосты главного селения и волостного писаря. В каждом селении старосты и десятские составляли местную полицию.

В некоторых установлениях Екатерины II император Павел произвел значительные перемены. Замечательна, между прочим, перемена в западнорусских провинциях, возвращенных от Польши. Екатерина ввела в них свое учреждение о губерниях 1775 года. А Павел I восстановил там некоторые установления польского периода, например трибунал (высшее судебное место), суды гродские и подкоморские; во всем западном крае снова был введен в действие Литовский статут; многие польские дворяне возвращены из ссылки и получили обратно конфискованные имения. (Костюшко получил свободу и поселился потом в Швейцарии.) Указом 1796 года восстановлено и старое, обособленное от России устройство балтийских или остзейских провинций, в которых Екатерина также ввела свои губернские учреждения.

В это время по военной части доверием императора пользовался Аракчеев, который служил в гатчинском войске Павла Петровича (когда он был великим князем) и обратил на себя внимание необыкновенною точностью и ревностью по службе.

Уже в XVI веке русские владения на юго-востоке, у Каспийского моря, достигли устьев реки Терека. При Иване IV здесь является городок Терке, средоточие терских казаков. Впоследствии казачьи станицы расселились вверх по Тереку и образовали пограничную военную линию (Кизлярско-Моздокскую). В конце XVIII века, после присоединения Крыма, когда остаток запорожцев переселился на Кубань и образовал так называемое Черноморское войско, от устьев Кубани вверх по ней русское правительство также поселило ряд казачьих станиц. Терские и кубанские станицы составили одну Кавказскую военную линию, которая имела своим назначением оборону русских пределов в той стороне от набегов воинственных кавказских горцев (черкесы, кабардинцы, осетины, чеченцы, лезгины).

Грузия (у греков и римлян — Иверия, у византийцев — Георгия) уже до Рождества Христова составила особое царство. Блестящею эпохою грузинского народа считается царствование Тамары в конце XII и начале XIII века. Она вступила в брак с Юрием, сыном Андрея Боголюбского, но этот брак был неудачен. В ее время жил знаменитый поэт Руставели, автор поэмы «Барсова кожа». Но потом наступают бедственные времена. В царской семье Багратидов происходят раздоры и междоусобия за престол, и Грузия распадается на разные владения, или части, каковы Карталиния и Кахетия в бассейне реки Куры, Имеретия, Мингрелия и Гурия в бассейне Риона, Сванетия и Абхазия в горных областях Кавказского хребта. Неоднократные нашествия татаро-монголов опустошают страну. Потом грузины постоянно должны были отстаивать свою самобытность и свое христианство от сильных мусульманских соседей, персиян и турок; те и другие приходили разорять ее и нередко налагали свое иго на ее разрозненные части. Поэтому уже с XVI века грузинские цари начали искать покровительства и помощи у единоверных им государей русских. Не раз они предлагали свое подданство, чтобы получить помощь против персидских шахов или соседних турецких пашей, татарских ханов, лезгин и других дагестанских горцев. Но отдаленность и громадный хребет с его хищными племенами долго мешали более тесным связям Грузии с Россией.

Ираклий II, царь Кахетии и Карталинии (с столицею Тифлисом), был русским союзником при Екатерине II во время первой турецкой войны и по Кучук-Кайнарджийскому миру Турция отказалась от притязаний на зависимость Грузии. После того он особым договором признал себя русским вассалом. Недовольный тем персидский шах Ага-Магомет-хан во главе сильного войска сделал вторжение в Грузию и страшно опустошил ее, разорил и самый Тифлис (1795). В следующем году, как известно, Екатерина II отправила против персиян войско с графом Зубовым; но Павел I, вступив на престол, воротил это войско. По смерти Ираклия II (1798) сын его Георгий XII, находясь в очень стесненных обстоятельствах и в раздоре со своими родственниками, обратился к императору Павлу с просьбою принять Грузию в свое подданство и прислать русские полки для ее внешней обороны и водворения внутреннего спокойствия. Император изъявил свое согласие, но во время этих переговоров скончались Георгий XII, а затем Павел I. Поэтому формальное присоединение Грузии к России совершилось уже при Александре I в 1801 году. Главнокомандующий военною Кавказскою линией был назначен и правителем Грузии. Сначала это был генерал Кноринг, но действия его не были удачны по умиротворению страны, волнуемой разными царевичами, не хотевшими отказаться от своих притязаний на престол и искавшими помощи у своих мусульманских соседей. Поэтому на его место был назначен (1803) главнокомандующим князь Цицианов, который сам был знатного грузинского происхождения, а свой военный талант развил под начальством Румянцева и Суворова. Князь Цицианов повел дела искусно и энергично. Он не только в значительной степени умиротворил Грузию, но и склонил ко вступлению в подданство Дадьянов, владетелей Мингрелии, подготовил присоединение Имеретии, Гурии и Абхазии, отбил вторжения лезгин, расширил наши закавказские владения покорением нескольких ханств (Ганжинского, Карабахского и др.) и нанес целый ряд поражений персиянам, так как они не хотели признать присоединение Грузии к России и начали с нами войну. Но эту войну докончили преемники Цицианова, а сам он пал, вероломно застреленный бакинским ханом в ту минуту, когда тот должен был вручить ему ключи от своей крепости (1806).

История Отечественной войны 1812 г.//Сочинение генерал-майора М. Богдановича; Мемуары графа Толя; Сочинения об этой войне А. Попова.

22 июня в Вилковишках Наполеон издал пышную прокламацию к своей армии. «Солдаты, — говорил он, — вторая польская война началась. Первая окончилась под Фридландом и в Тильзите… Россия увлекается роком! Она не избегнет судьбы своей. Неужели она полагает, что мы изменились? Разве мы уже не воины аустерлицкие? Вторая польская война будет столь же славна для Франции, сколько и первая, но мир, который мы заключим, будет прочен и прекратит пятидесятилетнее кичливое влияние России на дела Европы».

Суворов о своем любимце Кутузове отзывался так: «Умен, очень умен; его и Рибас не обманет». (Рибас был адмирал, известный своим хитрым, изворотливым умом.)

В своих печатных объявлениях (афишах) Ростопчин приглашал московских жителей к поголовному ополчению против врага, стараясь при этом выражаться простонародным языком. Например, в объявлении от 30 августа сказано:

В то время из Кремля выступил московский гарнизон и пошел через город с музыкой, что при тогдашних печальных обстоятельствах было очень некстати и возбудило ропот между солдатами и жителями. Пылкий Милорадович обратился с упреком к генералу (немцу), который командовал гарнизоном. «Если гарнизон при сдаче крепости получает дозволение выступить свободно, — отвечал простодушный генерал, — то выходить с музыкой, так сказано в регламенте Петра Великого». «Да разве есть в регламенте Петра Великого что-либо о сдаче Москвы? — вскричал Милорадович. — Прикажите замолчать вашей музыке».

Посланный Кутузовым полковник Мишо привез государю донесение об оставлении Москвы. Александр I был тронут рассказами полковника о бедствиях столицы и армии. «Скажите всем, — заметил он, — что если у меня не останется ни одного солдата, я созову мое верное дворянство и добрых поселян и буду сам ими предводительствовать. Когда будут истощены все усилия, я отращу себе бороду и лучше соглашусь скитаться в пустынях Сибири, нежели подписать постыдные условия».

А именно: министерство военное (генерал Вязьмитинов), морское (адмирал Мордвинов), иностранных дел (канцлер граф Воронцов), внутренних дел (граф Кочубей), юстиции (Державин), финансов (граф Васильев), коммерции (граф Румянцев) и народного просвещения (граф Завадовский). Собрание, или комитет, министров составило потом высшее административное учреждение, которое должно было объединять деятельность различных министерств.

Чтобы привлечь слушателей во вновь открытые университеты, постановлено при производстве в чины коллежского асессора и статского советника требовать свидетельство об окончании университетского курса или соответствующего экзамена. Многих молодых людей эта мера заставила учиться, но для старых чиновников она была слишком трудна (впоследствии ее постепенно отменили).

Из других сторон обширной деятельности Сперанского замечательны его финансовые меры. Положение русских финансов было очень затруднительно, особенно со времен Континентальной системы. По поручению государя Сперанский составил план финансовой системы на новых началах. Манифестом (2 февраля 1810 года) ассигнации были признаны государственным долгом, новые выпуски их положено прекратить, а взамен только усилить налоги и на будущее время пред каждым годом обнародовать роспись государственных доходов и расходов. Учреждена особая касса для погашения государственных долгов. Наступившая затем война с Наполеоном потребовала напряжения всех материальных сил государства, и потому финансовые преобразования по большей части не были приведены в исполнение. Сперанскому справедливо поставляют в упрек то, что он немало помог шведским выходцам Спренгпортену и Армфельду, которые склонили государя образовать особое от России Великое княжество Финляндское и присоединить к нему Выборгскую губернию.

Самым красноречивым противником нововведений Сперанского и защитником старых форм явился историк Карамзин в своей записке «О старой и новой России», где он говорил, что начатые формы не согласны с характером русской государственной жизни. Карамзину покровительствовала сестра императора Екатерина Павловна, супруга принца Ольденбургского, который занимал должность генерал-губернатора тверского, новгородского и ярославского. В 1811 году, в бытность государя в Твери, Карамзин был представлен ему великою княгиней и подал свою записку. Государю она не понравилась. Впоследствии Александр полюбил Карамзина и приблизил его к себе в качестве историографа.

Кроме того, император Александр восстановил Российскую академию (основанную Екатериной II и пришедшую в упадок при Павле I), усилил средства Академии наук и Академии художеств, основал Царскосельский лицей и пр. Далее, отменено запрещение (изданное при Павле I) ввозить в Россию иностранные книги и открывать частные типографии, выдан новый цензурный устав и пр.

Пример государя возбудил соревнование во многих его подданных и вызвал значительные пожертвования в пользу науки и народного образования. Так, Демидов пожертвовал капитал для основания и содержания лицея в Ярославле; граф Безбородко (брат знаменитого дипломата) основал лицей в Нежине; дворянство Слободско-Украинской (Харьковской) губернии предложило 400 000 рублей для учреждения университета в Харькове.

В начале царствования Александра I совершено русскими моряками первое кругосветное плавание, именно от Российско-Американской компании при содействии правительства отправлено было к берегам Северной Америки два корабля под командою генерал-лейтенанта Крузенштерна (1801). Эта экспедиция окончилась благополучно и воротилась через три года. Потом совершено еще несколько кругосветных плаваний под командой Коцебу и Пшовина.

Уничтожение крепостного права было любимою мыслью Александра Павловича в первые годы его царствования, но он подчинился мнению тех сановников, которые говорили, что крестьяне еще недостаточно приготовлены к уничтожению крепостной зависимости и что быстрый переход к свободе опасен для спокойствия и целости империи.

В 1801 году Александр I отменил Тайную экспедицию, учрежденную при Екатерине II для розысков по политическим проступкам, и дела этого рода приказано производить общим судебным порядком.

Означенное особое отделение составило Второе отделение его императорского величества канцелярии. Вслед за тем учреждено Третье отделение, которое заменило собою министерство полиции, упраздненное в конце царствования Александра I. Управление Третьим отделением вверено шефу корпуса жандармов. В это царствование основано в Петербурге Высшее училище правоведения, долгое время состоявшее на попечении принца Петра Георгиевича Ольденбургского (сына Екатерины Павловны). Он ведал, сверх того, воспитательные учреждения императрицы Марии, или так называемое Четвертое отделение.

Происходившие не из дворян обер-офицеры и гражданские чиновники с IX до V класса составили сословие личных дворян, которые не могли владеть крепостными людьми, а низшие гражданские чиновники (с XIV класса до IX) пользуются правами почетных граждан.

В первые минуты восстание было незначительно, и большая часть польских войск еще оставалась верна правительству; но польские офицеры, приближенные к великому князю, уверяли, что смятение на улицах произошло «от ошибочного мнения народа и войска, будто русские напали на поляков и умерщвляли их и, дабы укротить их, лучше всего невмешательством русских доказать им неосновательность этой клеветы». Русские в эту ночь действительно были удержаны от энергичных действий, а на следующий день восстание уже приняло обширные размеры. Великий князь собрал русские полки в одном ближнем селении. Сюда явилась к нему для переговоров польская депутация (князья Чарторыйский и Любецкий, граф Островский и Лелевель). После разных объяснений депутаты потребовали уступки прежде бывших польских провинций. Великий князь, как бы изумленный таким странным требованием, несколько времени не отвечал ни слова, а потом холодно сказал: «Я не уполномочен братом моим договариваться об этом предмете» («История польского восстания и войны 1830 и 1831 годов» Ф. Смита).

Замечательные эпизоды этой войны составляют предприятия на Волынь и Литву.

Тайные общества и постоянные сношения с варшавскими революционерами заранее подготовили умы польско-католического дворянства в наших западных губерниях: шляхетская молодежь ожидала только появления польских войск, чтобы выступить открыто, и обещала поднять всю страну. С этой целью на Волынь и Подолию был отправлен из Царства Польского отряд генерала Дверницкого. Но надежды на сильное восстание в этих провинциях были совершенно обмануты. Русские крестьяне нисколмсо не пристали к мятежу и даже показывали против него враждебное настроение. Вооружились только небольшие отряды, направленные панами из своей дворни и из мелкой шляхты. Притом Дверницкий встретил на Волыни искусного противника в лице генерала Ридигера. Польский генерал вскоре принужден был броситься к австрийской границе и перейти в Галицию, где отряд его был обезоружен австрийцами.

Гораздо значительнее было движение в Литве, особенно в северной ее части, т. е. Жмуди или Самогитии. Здесь польские помещики успешно вербовали в свои банды единоверных с ними литовских крестьян; помещикам помогали и католические ксендзы, злоупотреблявшие своим влиянием на местное сельское население. Повстанские банды начали свирепствовать против всего русского, а в случае поражения в открытой битве они находили убежище в своих обширных непроходимых лесах. Из царства на помощь литовскому мятежу был отправлен корпус регулярных польских войск под начальством Гёлгуда. Он подступил к самой столице Литвы, Вильне, но был отбит. Экспедиция Гёлгуда окончилась так же неудачно, как и предприятие Дверницкого.

Далее, относительно западных губерний замечательна следующая мера. Чтобы оградить сельское население, русское и по большей части православное, от угнетения польско-католическим дворянством, изданы инвентарные положения; они приводили в известность повинности крестьян и право владельцев на крепостную работу. Инвентари введены сначала в Киевском генерал-губернаторстве (в 1847 году трудами генерал-губернатора Бибикова); в губерниях же белорусских и литовских введение их замедлилось до нового царствования. Инвентарные правила не были исполняемы добросовестно польскими помещиками в юго-западном крае, и отношения к ним крестьян оставались почти прежние. В связи с этими отношениями произошло движение последних во время Крымской войны в Киевской губернии, где еще жили воспоминания о старом казачестве; в 1855 году (по поводу манифеста о ратниках) крестьяне целыми селениями изъявили желание записаться в казаки.

В 1844 и 1845 годах в Балтийском, или Остзейском, крае среди угнетенных немцами Крестьян, эстов и латышей, произошло сильное движение из лютеранства в православие в надежде на покровительство верховной власти. Но влияние помещиков, т. е. немецких баронов, в Петербурге превозмогло, и движение это было прекращено суровыми правительственными мерами. Из остзейских генерал-губернаторов того времени особою преданностью немцам отличался князь Суворов, внук знаменитого полководца.

Начиная войну, император Николай рассчитывал на содействие Австрии; но главный министр ее князь Шварценберг заметил тогда: «Мы удивим мир своею неблагодарностью». Русским министром иностранных дел в то время был недальновидный граф Носсельроде (родом немец), находившийся под влиянием австрийской политики князя Меттерниха. Наполеон III питал личное неудовольствие против Николая I за то, что последний считал его узурпатором и не хотел признать равным себе государем, законно занимавшим французский престол.

Указом 1839 года установлена была ценность упавших ассигнаций, а именно 3 1/2 ассигнационного рубля приравнено к 1 серебряному. Вскоре потом прежние ассигнации изъяты из обращения и заменены новыми деньгами (государственными кредитными билетами). Относительно таможенных пошлин Канкрин держался покровительственной системы: изданный при нем тариф возвысил таможенные пошлины на заграничные товары, что имело весьма благое влияние на нашу фабричную промышленность. К сожалению, он и управляющий путями сообщения граф Клейнмихель противились своевременному построению в России сети железных дорог, недостаток которых был одною из причин наших военных неудач в Крымскую кампанию.

Из преемников Ермолова наиболее замечателен князь Воронцов, воспитанный в Англии (отец его был там послом при Екатерине II) и, к сожалению, слишком пристрастный к инородцам. А из генералов, отличившихся в борьбе с горцами, выдвигаются Вельяминов, Пассек, Слепцов, Клугенац, князь Долгоруков-Аргутинский, Грабе и др. Вообще Кавказ долго служил боевой школой, где образовались многие наши военные таланты.

Некоторые из профессоров особенно благотворно действовали на своих слушателей изящным изложением науки и возвышенным благородством своего характера; таковы Грановский в Москве и Мейер в Казани.

Сатирический смех Крылова по большей части вызывался каким-либо типичным частным случаем или общественным явлением. Так, знаменитая басня «Квартет» написана по поводу четырех членов одного учреждения, о которых возник вопрос, в каком порядке их рассадить. Для характеристики общественной недобросовестности замечательна басня «Купец», а против плохих писателей, угощающих публику своими длинными, скучными произведениями, написана «Демьянова уха».

Впоследствии русская наука (следуя за движением германской науки) начала тщательно собирать и изучать эти народные умственные богатства. Замечательны собрания русских былин, песен и сказаний Кирши Данилова, Киреевского, Рыбникова, Афанасьева и Шеина.

Пушкин, подобно Грибоедову, рано погиб для отечественной литературы. Он был убит на дуэли одним иностранцем. Точно так же окончил свою жизнь молодой поэт Лермонтов, сильный талант которого много обещал в будущем. Из других поэтов, принадлежащих тому же времени, наиболее выдаются Дельвиг, Языков, Баратынский и Кольцов (последний был сын воронежского мещанина, поэт-прасол). Из писателей малороссов кроме Гоголя заслуживают особенного внимания его современники: Котляревский («Наталка-Полтавка» и переделка «Энеиды»), Квитка (писавший под псевдонимом Основьяненко) и поэт Шевченко. Между русскими художниками первой половины XIX века приобрели наибольшую известность: живописец Брюллов, воспитанник и профессор Петербургской Академии художеств (его картина «Последний день Помпеи»), живописец Иванов («Явление Христа народу»), а также композиторы Бортнянский (церковное пение), Глинка (его опера «Жизнь за царя») и Львов (русский гимн). К тому же времени относится небольшая картина Федотова («Сватовство майора»), положившая начало реальному направлению в русской живописи.

Лучшим представителем нашей сцены в первой половине XIX века явился артист московского Императорского театра Щепкин, который от декламаторского направления предыдущей эпохи перешел к большой простоте и естественности в сценическом искусстве. Из сценических артистов еще замечательны были два трагика: Каратыгин в Петербурге и Мочалов в Москве.

Татищев был из числа молодых людей, отправленных Петром I учиться за границу; потом он управлял горными заводами и был астраханским губернатором. На занятия русскою историей навело его составление полной русской географии, предпринятое ученым графом Брюсом, под начальством которого он служил некоторое время. Татищеву историческая наука обязана открытием «Русской Правды» и «Судебника» Ивана IV.

Для истории XVIII и XIX веков значительное количество изданных материалов заключают в себе «Сборник Русского исторического общества» в Петербурге (вышло более 130 томов), а также журналы «Русский архив» Бартенева и «Русская старина» Семевского.

В числе вопросов, которые по преимуществу служили предметом разногласия в русской исторической литературе, важное место занимает вопрос о достоверности летописных источников для первоначальной русской истории; достоверность эту более всех отвергала так называемая скептическая школа ученых (представитель ее был московский профессор Каченовский). Замечательный также предмет разногласия представляла реформа Петра Великого; особенно критически отнеслась к этой реформе школа славянофилов (Хомяков, К. Аксаков, Киреевский и др.).

В следующем 1856 году император соизволил учредить под своим председательством Комитет о крепостном состоянии (в котором заседали министр внутренних дел Ланской, юстиции граф Панин и генерал-адъютант Ростовцев, начальник военно-учебных заведений). В том же году последовал высочайший рескрипт от 20 ноября на имя генерал-губернатора губерний Виленской, Ковенской и Гродненской. Так как в этих трех губерниях существовали дворянские комитеты для рассмотрения инвентарных правил, то рескрипт разрешил дворянам приступить к составлению проектов об улучшении крестьянского быта и повелевал учредить для того кроме губернских комитетов общую дворянскую комиссию в городе Вильне. Основанием этих проектов должно было служить следующее положение: помещики сохраняют право собственности на свою землю, но помещичьи крестьяне приобретают посредством выкупа свою усадебную оседлость и такое количество пахотной земли, какое нужно для обеспечения их быта и выполнения их повинностей. Немедленно дворянство других губерний, начиная с Петербургской, Нижегородской, Московской и пр., просило и получило всемилостивейшее разрешение открыть в каждой губернии комитеты об улучшении крестьянского быта на тех же основаниях. Выработанные губернскими комитетами проекты поступали в упомянутый главный Комитет по крестьянскому делу, а для составления из них систематического свода и обработки проектов общего положения учреждена при этом Комитете редакционная комиссия под председательством генерал-адъютанта Ростовцева в J 859 году. Для участия в этих работах были на некоторое время вызваны из 45 губерний представители от дворян-землевладельцев. Составленные в редакционной комиссии положения поступили на рассмотрение Государственного совета. Все эти работы производились при непосредственном участии самого государя.

Объявление бывшим крепостным крестьянам положений в некоторых, впрочем немногих, местностях не обошлось без волнений, возбужденных людьми злонамеренными, которые смущали крестьян, толкуя о какой-то другой, «чистой воле». Но только в двух местностях (в Казанской и Пензенской губерниях) подобным злоумышленникам удалось довести крестьян до открытого неповиновения, для усмирения которого пришлось прибегнуть к оружию. Немало затруднений встретило потом составление уставных грамот, которые производились по обоюдному согласию крестьян с помещиками; тут большую услугу оказала просвещенная деятельность мировых посредников.

Наделение крестьян землей (притом не в личную собственность, а в общинную) только первое время действовало удовлетворительно. Через два, три поколения вместе с умножением населения в некоторых местностях естественно возникло так называемое малоземелье, которое осложнилось большою чересполосицей и, кроме того, дроблением земли между членами сельской общины на крайне узкие, длинные полосы, неудобные для обработки. А главное, по своей культурной отсталости (недостаток сельскохозяйственных машин, искусственного удобрения и травосеяния, сохранение трехпольной системы и вообще плохая обработка земли) крестьянское земледелие не давало и половины того, что оно могло бы дать при лучшем состоянии культуры.

К концу этой эпохи Россия имела железных дорог уже более чем на 20 000 верст протяжения. Строились они обыкновенно акционерными обществами, но правительство гарантировало им известный доход. Эта быстро возникшая железнодорожная сеть составляет заслугу бывшего министра финансов Рейтерна; к сожалению, вместо поощрения русских железных заводов рельсы и вагоны выписывались из-за границы. Вообще при этом министре водворились внешние займы, весьма обременительные для наших финансов, и низкие таможенные пошлины, особенно на привозное железо и машины; такие пошлины препятствовали развитию отечественного производства. Отсюда явилась настоятельная нужда в более покровительственной системе тарифа, без которой это развитие чрезвычайно затруднительно вследствие подавляющей иноземной конкуренции. Весьма тяжело отозвался на русской промышленности и беспошлинный привоз иностранных товаров в Россию через Финляндию, наделенную исключительным привилегированным положением в ущерб коренным русским областям.

В эту эпоху на поприще изящной словесности (беллетристики) особенно выдвинулись следующие писатели, большею частью начавшие свою деятельность еще в предыдущее царствование: С. Аксаков («Семейная хроника»), Тургенев («Записки охотника», «Дворянское гнездо», «Отцы и дети»), Гончаров («Обломов», «Обрыв»), Достоевский («Записки из мертвого дома»), драматург Островский («Свои люди — сочтемся», «Гроза», «Бедность не порок»), Писемский (роман «Тысяча душ», драма «Горькая судьбина»), Мельников («В лесах» и «На горах» — художественные очерки из мира русских раскольников), граф А. Толстой (исторический роман «Князь Серебряный», драма «Смерть Ивана Грозного»), граф Л.Толстой (исторический роман «Война и мир»), сатирик Салтыков («Губернские очерки» под псевдонимом Щедрина), драматург Аверкиев «Каширская старина»), поэты Майков, Полонский и отчасти Некрасов. Сатирик Салтыков явился представителем реального, или обличительного, направления в литературе.

Из писателей-публицистов (т. е. обсуждающих текущие политические и общественные вопросы) в первую половину этого периода самое видное место занял М.Катков, издававший с 1856 года в Москве литературно-политический журнал «Русский вестник» и, кроме того, получивший в свое ведение (прежде университетскую) ежедневную газету «Московские ведомости» в товариществе с профессором Московского университета Леонтьевым. (Особенно отличились они ревностною защитой строгой классической школы.) На поприще публицистики заслуживают еще внимания И. Аксаков и Ю. Самарин (представители московских славянофилов), а также И. Данилевский, философ-натуралист (противник теории Дарвина). Из петербургских ежедневных газет во вторую половину того же периода выдвинулось своим распространением «Новое время». Но литературные нравы сей ежедневной печати страдали грубостью и неуважением к личности. Некоторые ее органы проявили, сверх того, легкомысленное, противонациональное направление, несогласие с отечественным строем и русскими интересами.

На поприще изящных искусств выдвинулись живописцы: Айвазовский (преимущественно своими морскими видами), 1е («Тайная вечеря»), Верещагин (туркестанские сцены), Крамской (портретист), Шишкин (пейзажист), Перов (жанрист), Репин, Васнецов (расписание Владимирского собора в Киеве) и пр. Из уроженцев западного края замечательны еще живописец Семирадский и скульптор Антокольский. Из композиторов и артистов музыки — Серов (его опера «Рогнеда») и два брата Рубинштейны (основавшие музыкальные консерватории в Петербурге и Москве), а также Чайковский (его оперы «Евгений Онегин», «Черевички» и др.). Из сценических артистов — Мартынов и Самойлов (в Петербурге), Садовский, Шумский и Самарин (в Москве).

Из монументальных построек этого царствования кроме окончания Исаакиевского собора в Петербурге доведен также до окончания величественный храм Спасителя (в Москве). Он был заложен в память Отечественной войны 1812 года Александром I на Воробьевых горах по проекту архитектора Видберка, но при Николае I перенесен внутрь города с изменением плана в византийском стиле и строился под руководством архитектора Тона (строителя Кремлевского дворца). В конце царствования Александра II построено в Москве здание Национального Исторического музея по рисункам художника Шервуда (поборник возрождения русского стиля). Самый роскошный музей — это в Петербурге при Императорском Эрмитаже. Дальнейшее развитие русского стиля представляют московские Торговые ряды архитектора Померанцева. Самому царю-освободителю потом в Московском Кремле воздвигнут памятник по проекту художника Жуковского (сын поэта), а в Петербурге сооружен изящный храм на месте его мученичества.

На поприще медицины в этот период наибольшую известность приобрели Пирогов, Боткин и Захарин, на поприще химии — Менделеев, на поприще естествознания — московские профессора Щуровский и Богданов (основатели Политехнического музея в Москве).

Представителем такого грубого поклонения чувственности и нигилизма явился в особенности Чернышевский в своем романе «Что делать?». Последний напечатан в журнале «Современник». Этот журнал когда-то основан поэтом Пушкиным, а потом сделался органом легкомысленного, отрицательного направления, почему подвергся закрытию. Впрочем, нашлись другие органы, которые продолжали его направление. А некоторые яростные социалисты и нигилисты удалились за границу и оттуда с помощью разных изданий и агентов пытались распространять свои лжеучения. Образцом для этих отщепенцев послужил русский эмигрант Герцен, посвятивший свое богатство и свое литературное дарование на служение идеям социализма.

Сверх того, лицей Безбородко в Нежине преобразован в Филологический институт, лицей Демидовский в Ярославле — в Юридический факультет; в Петербурге также устроен (собственно, возобновлен) высший Педагогический институт для приготовления преподавателей среднеучебных заведений; в Москве основана Земледельческая академия; решено открыть университет в Западной Сибири, в городе Томске.

Всеобщая воинская повинность побудила к выселению многих немецких колонистов Южной России, особенно менонитов. А в западных губерниях она встретила немалое затруднение со стороны евреев, уклоняющихся от этой повинности.

Мечты эти главным образом поддерживались польскою эмиграцией преимущественно из Парижа (где она сосредоточивалась вокруг князя Адама Чарторыйского, умершего в 1861 году). Эта эмиграция посредством заграничных органов печати и своих агентов, рассеянных в крае, усердно старалась воспрепятствовать примирению поляков с Россией и преследовала тех из них, которые обнаруживали наклонность к этому примирению, объявляя их изменниками «ойчизны». Важный толчок революционному движению польских умов дали события в Италии, которая с помощью Наполеона III изгнала австрийцев из Ломбардии и начала дело своего объединения. Поляки, вступая на путь революции, также возлагали свои надежды на помощь Наполеона. Средоточием движения в самом Царстве Польском сделалось варшавское Земледельческое общество, учрежденное с разрешения правительства (1857 года) для улучшения сельского хозяйства. Это общество со своим председателем графом Замойским во главе, не ограничиваясь народным хозяйством, старалось захватить в свои руки народное образование, которое с помощью дешевых газет и книг, назначенных для простого народа, пыталось направить к целям революционным. Ревностным пособником этих целей явилась значительная часть ксендзов, или католических священников.

При императоре Николае I было окончено подчинение большей части киргизских орд, кочующих в северной части Туркестана. Это подчинение повело к войне с Кокандским ханством, в которой кокандцы понесли несколько поражений. Между прочим, генерал Перовский отнял у них на Сыр-Дарье крепость Ак-Мечеть, которая переименована была в Петровск (1853). Но граница наша в этих степных краях оставалась открытою на большом протяжении: она подвергалась нападениям хищных кочевников-туркмен и враждебным действиям трех мусульманских ханств: Кокандского (лежащего на правой или нагорной стороне Сыр-Дарьи), Бухарского (между Сыр- и Аму-Дарьями) и Хивинского (на левой стороне Аму-Дарьи). Поэтому предложено было выставить линию укреплений, которая с одной стороны велась бы от Оренбургского генерал-губернаторства, а с другой — от Западно-Сибирского. (Между прочим, первым выстроен Джулек на Сыр-Дарье, повыше Петровска, а вторым — укрепление Верное за рекою Или, у подошвы хребта Тиан-Шанского.) Оставалось занять еще некоторый промежуток, чтобы соединить Сибирскую линию с Оренбургскою. С этой целью в 1864 году отправлены два отряда: из Западной Сибири под начальством Черняева, из Оренбургского края под начальством Веревкина. Первый взял одну кокандскую крепость (Аулиету), а второй овладел кокандским городом Туркестаном. Таким образом, граница русская сомкнулась. Однако враждебные действия хана кокандского заставили русских продолжать свое наступательное движение вверх по Сыр-Дарье. Уже в следующем 1865 году генерал Черняев с 2000 человек взяли приступом большой укрепленный город Ташкент, вмещавший до 100000 жителей. Тогда против русских выступил эмир бухарский, подстрекаемый турецкими и английскими агентами; война с ними была также победоносна. Главные его силы разбиты генералом Романовским (при Иджаре): русские взяли несколько бухарских крепостей (Ходжент, Ура-Тюбе, Джизак) и, наконец, овладели древним славным городом Самаркандом. Эмир должен был смириться.

Продолжавшиеся после того набеги и грабежи теке, самого воинственного из туркменских племен, заставили русское правительство снарядить новую экспедицию для наказания этих разбойников. Поход в Ахал-Текинский оазис 1879 года не достиг цели по малочисленности отряда. На следующий год снаряжена новая экспедиция под начальством генерала Скобелева. Он взял главное укрепление текинцев — Геок-Тепе и разорил гнездо хищников (12-го января 1881 года).

Айгунекий договор ратификован китайским правительством только в 1860 году благодаря искусным настояниям нашего посла Н.П. Игнатьева.

Главное наше затруднение в последней турецкой войне состояло в отсутствии русского броненосного флота на Черном море. Хотя Россия в 187! году и воротила себе право иметь военный флот на этом море, но еще не успела здесь приготовить такую силу, которая могла бы успешно бороться с многочисленными панцирными кораблями неприятеля, которые были вооружены при помощи Англии и даже снабжены отчасти английскими моряками. (В сущности Англия, прикрываясь мнимым нейтралитетом, вела с нами усердную войну под турецким знаменем и в изобилии снабжала турок боевыми снарядами и скорострельным оружием.) Русские силы на Черном море в этой войне ограничивались несколькими крейсерами (деревянными пароходами), которые, имея при себе миноносные лодки, производили отважные поиски у неприятельских берегов и делали нападения на турецкие суда. Тем не менее турки сохранили свое преобладание на море и под конвоем броненосцев беспрепятственно провозили по нему массы войск из Азии в Европу и обратно, смотря по мере надобности, тогда как русские должны были вести совершенно отдельные действия на двух театрах войны, европейском и азиатском. Две наши действующие армии не имели прямого сообщения между собою, и, кроме того, необходимость оборонять черноморские берега от внезапных нападений с моря все время заставляла держать значительные отряды во многих пункхах. Благодаря этой возможности постоянно получать подкрепления морем турецкий главнокомандующий в Малой Азии (Мухтар-паша) остановил движение русских к Эрзеруму. Мы даже принуждены были на время снять осаду Карса и отступить к своим пределам. Когда ожидаемые подкрепления прибыли, Кавказская армия снова двинулась вперед; помощник великого князя главнокомандующего, генерал (потом граф) Лорис-Меликов разбил Мухтара при Авлиаре (в начале 1878 года) и возобновил осаду Карса.

Эти адские деяния врагов России вызвали учреждение Верховной распорядительной комиссии, в руках которой сосредоточены были высшая полицейская власть и ведение делами политического свойства. Во главе комиссии поставлен один из главных героев русско-турецкой войны, граф Лорис-Меликов. Впрочем, уже в августе того же 1880 года комиссия была упразднена. Вместе с тем упразднено и Третье отделение канцелярии его величества как особое учреждение, ведавшее политические проступки. Оно составило департамент государственной полиции при министерстве внутренних дел. Назначенный министром внутренних дел, граф Лорис-Меликов продолжал свою умиротворительную деятельность по отношению к беспокойной молодежи, подстрекаемой зловредными агитаторами и сбитой с толку радикальной частью печати. Многие молодые люди, высланные в дальние губернии, были прощены. Некоторое время казалось, что это умиротворение достигло цели. Но то было заблуждение; враги притаились, чтобы, усыпив бдительность, вернее поразить драгоценную жертву.

Вследствие возвышения наших пошлин на произведения германских заводов и фабрик прусское правительство стало. сильно повышать свои пошлины на русский хлеб. Отсюда в 1893 году возникла таможенная война между Германией и Россией. Она окончилась в начале 1894 года невыгодным для нас торговым договором, заключенным на десять лет. По этому договору министр финансов Витте провел очень значительные уступки немцам, понизив пошлины на их железные машины и каменный уголь (хотя эти две отрасли составляют основу европейской промышленности и материальной культуры). Подобный же торговый договор был заключен и с Австрией. В 1894 году под руководством того же министра введена была так называемая винная монополия, т. е. казенная продажа питей.

Особенно замечательны посещение французской военной эскадрой Кронштадта в 1891 году и ответное посещение русской эскадрой Тулона в 1893 году, сопровождавшееся восторженным приемом, который ясно обнаружил взаимные симпатии двух великих наций и их обоюдное стремление к прочному союзу.

Подробнее об этих событиях см. в «Руководстве ко Всеобщей истории». Часть третья.

Из числа инородцев внешними и внутренними затруднениями России особенно воспользовались финляндцы. После убийства генерал-губернатора Бобрикова финляндцы добились еще большей политической самостоятельности, проявили еще большую вражду к русским и стали деятельно помогать революционной партии в Петербурге. По их примеру поляки также начали враждебные действия против русского правительства, домогаясь такой же политической самостоятельности, или автономии. Тому же примеру последовали народности Закавказья, где вместе с движением против русского владычества произошли взаимные кровавые столкновения, в особенности между армянами и татарами. А грузины стали добиваться церковной автокефалии, т. е. права иметь во главе своего духовенства экзархом тифлисским не русского, а грузина (подобно тому как армяне имеют своего эчмиадзинского католикоса, или первосвященника, который пользуется не церковным только, но и политическим значением главы армянского народа). Наиболее деятельные и предприимчивые армяне заняли на Кавказе господствующее положение в торговле и промышленности.

Примечания книги: Краткие очерки русской истории - читать онлайн, бесплатно. Автор: Дмитрий Иловайский

Онлайн книга - Краткие очерки русской истории

Автор книги - Дмитрий Иловайский