Примечания книги: Теория государства - читать онлайн, бесплатно. Автор: Виталий Иванов

1

См., например: Еллинек Г.Общее учение о государстве. CПб., 2004. С. 383 – 420; Ильин И. А. Общее учение о праве и государстве//И. А. Ильин. Собр. Соч. В 10 т. Т. 4. М., 1994. С. 117 – 129.

2

Без государства нет нации. Можно, правда, говорить о «протонациях» – этнических, языковых и культурно-исторических общностях, проживающих на определенных территориях либо рассеянных, которые под руководством своихлидеров добиваются создания (воссоздания) государств для себя. Известны как успешные примеры (евреи и Израиль, поляки и Польша), так и неуспешные (курды, тамилы).

3

В доиндустриальную эпоху часто признавалась субъектность «народа».

4

См., например: Зорькин В. Д. Апология Вестфальской системы//Россия в глобальной политике. 2004. Т. 2. № 3. С. 1.

5

Schmit C. Politische Teologie: vier Kapitel zur Lehre von der Souveränität. Berlin, 2009. S. 13; Шмитт К. Политическая теология. Четыре главы к учению о суверенитете//К. Шмитт. Политическая теология. М., 2000. С. 15.

Впрочем, Александр Максутов утверждает, что точнее следовало бы перевести так: «кто принимает решения о введении чрезвычайного положения и на период его действия» (Гайда А. В., Максутов А. Б. Теология власти. Екатеринбург, 2001. С.79).

6

Schmit C. Politische Teologie. S.17; Шмитт К. Политическая теология. С. 22.

7

Согласно Шмитту, чрезвычайное положение означает «die Suspendierung der gesamten bestehenden Ordnung» («приостановление действия всего существующего порядка»). И далее: «Ist dieser Zustand eingetreten, so ist klar, daß der Staat bestehen bleibt, während das Recht zurücktrit. Weil der Ausnahmezustand immer noch etwas anderes ist als eine Anarchie und ein Chaos, besteht im juristischen Sinne immer noch eine Ordnung, wenn auch keine Rechtsordnung. Die Existenz des Staates bewährt hier eine zweifellose Überlegenheit über die Geltung der Rechtsnorm. Die Entscheidung macht sich frei von jeder normativen Gebundenheit und wird im eigentlichen Sinne absolut. Im Ausnahmefall suspendiert der Staat das Recht, kraf seines Selbsterhaltungsrechtes, wie man sagt. Die zwei Elemente des Begrifes „Rechts-Ordnung“ treten hier einander gegenüber und beweisen ihre begrifiche Selbständigkeit. So wie im Normal-fall das selbständige Moment der Entscheidung auf ein Minimum zurückgedrängt werden kann, wird im Ausnahmefall die Norm vernichtet. Trotzdem bleibt auch der Ausnahmefall der juristischen Erkenntnis zugänglich, weil beide Elemente, die Norm wie die Entscheidung, im Rahmen des Juristischen verbleiben. […] Es gibt keine Norm, die auf ein Chaos anwendbar ware. Die Ordnung muß hergestellt sein, damit die Rechtsordnung einen Sinn hat. Es muß eine normale Situation geschafen werden, und souverän ist derjenige, der defnitiv darüber entscheidet, ob dieser normale Zustand tatsächlich herrscht. Alles Recht ist «Situationsrecht». Der Souverän schaf und garantiert die Situation als Ganzes in ihrer Totalität. Er hat das Monopol dieser letzten Entscheidung. Darin liegt das Wesen der staatlichen Souveränität, die also richtigerweise nicht als Zwangs– oder Herrschafsmonopol, sondern als Entscheidungsmonopol… Der Ausnahmefall ofenbart das Wesen der staatlichen Autorität am klarsten. Hier sondert sich die Entscheidung von der Rechtsnorm, und (um es paradox zu formulieren) die Autorität beweist, daß sie, um Recht zu schafen, nicht Recht zu haben braucht» («Если это состояние наступило, то ясно, что государство продолжает существовать, тогда как право отходит на задний план. Поскольку чрезвычайное положение всегда есть еще нечто иное, чем анархия и хаос, то в юридическом смысле все же существует порядок, хотя и не правопорядок. Существование государства доказывает здесь на деле [свое] несомненное превосходство над действием правовой нормы. Решение освобождается от любой нормативной связанности и становится в собственном смысле слова абсолютным. В исключительном случае государство приостанавливает действие права в силу как принято говорить, права на самосохранение. Два элемента понятия „правопорядок“ здесь противостоят друг другу и доказывают свою понятийную самостоятельность. Подобно тому как в нормальном случае самостоятельный момент решения может быть сведен до минимума, в чрезвычайном случае уничтожается норма. Тем не менее исключительный случай также остается доступным для юридического познания, потому что оба элемента, как норма, так и решение, остаются в рамках юридического. […] Не существует нормы, которая была бы применима к хаосу Должен быть установлен порядок, чтобы имел смысл правопорядок. Должна быть создана нормальная ситуация, и сувереном является тот, кто недвусмысленно решает, господствует ли действительно это нормальное состояние. Всякое право – это «ситуативное право». Суверен создает и гарантирует ситуацию как целое в ее тотальности. Он обладает монополией этого последнего решения. В этом состоит сущность государственного суверенитета, который, таким образом, юридически должен правильно определяться не как властная монополия или монополия принуждения, но как монополия решения… Исключительный случай выявляет сущность государственного авторитета яснее всего. Здесь решение обособляется от правовой нормы и (сформулируем парадоксально) авторитет доказывает, что ему чтобы создать право, нет нужды иметь право» (Schmit C. Politische Teologie. S. 18—19; Шмитт К. Политическая теология. С.25—26).

Если говорить упрощенно, правопорядок производен от порядка, а порядок также определяется властью суверена. Сущность суверенитета состоит в монополии политических решений. Нагляднее и убедительнее всего это демонстрируется при чрезвычайном положении.

Собственно, на самом деле еще Жан Боден указывал, к примеру что суверен «не связан своим законом, так же как не связан клятвой, принесенной самому себе» (Bodin J. Les sixlivres de la République. P., 1608. L. I. Ch. viii. P. 133). А по утверждению Жан-Жака Руссо, «если бы суверен предписал себе такой закон, от которого он не мог бы себя освободить, – это противоречило бы самой природе Политического организма [государства. – В. И.]» (Rousseau J. – J. Contrat social: ou Principes du Droit Politique. Geneve, 1776. L. I. Ch. VII. P. 37; Руссо Ж.-Ж. Об Общественном договоре, или Принципы политического Права. Кн. 1. Гл. VII//Ж.-Ж. Руссо. Об общественном договоре. Трактаты. М., 2000. С.210). Аналогичные мысли можно найти и у Томаса Гоббса и пр. Так что Шмитт сформулировал свою доктрину не на пустом месте.

8

Соответствующее положение закреплено в Конституции России (ч. 1 ст. 3).

9

«Government is a contrivance of human wisdom to provide for human wants. Men have a right that these wants should be provided for by this wisdom. Among these wants is to be reckoned the want, out of civil society, of a sufcient restraint upon their passions. Society requires not only that the passions of individuals should be subjected, but that even in the mass and body, as well as in the individuals, the inclinations of men should frequently be thwarted, their will controlled, and their passions brought into subjection. Tis can only be done by a power out of themselves, and not, in the exercise of its function, subject to that will and to those passions which it is its ofce to bridle and subdue» («Государство – это мудрое изобретение человечества, предназначенное для обеспечения человеческих желаний. Люди имеют право на то, чтобы эта мудрость была направлена на удовлетворение их потребностей. Но государство требует, чтобы они сдерживали свои страсти и желания. Общество требует не только ограничения потребностей индивидуумов, но чтобы и в массе посягательства людей пресекались, их воля управлялась, а страсти сдерживались. Все это возможно только при наличии Власти, стоящей вне их, которая при выполнении своих функций не будет подвержена тем же страстям и желаниям, которые сама обязана подавлять и подчинять») (Burke E. Refections on the revolution in France: and on the proceedings in certain societies in London relative to that event. In a leter intended to have been sent to a gentleman in Paris. L., 1790. P. 88—89; Берк Э. Размышления о революции во Франции и заседаниях некоторых обществ в Лондоне, относящихся к этому событию. М., 1993. С.71).

10

Например, об этом писал, ссылаясь на римскую доктрину, Боден (Bodin J. Op. cit. L. I. Ch. viii. P. 127). Гуго Гроций (де Гроот) риторически вопрошал: «[…] quidni ergo populo sui juris liceat se unicuipiam, aut pluribus ita addicere, ut regendi suijus in eum plane transcribat, nulla ejus juris parte retenta?» («Так разве же не волен свободный народ также подчиниться кому угодно, одному или же нескольким лицам, перенеся таким образом на них целиком власть управления собой и не сохранив за собой ни малейшей доли этой власти?») (Grotii H. De Jure Belli et Pacis Libri Tres. Cambridge, 1853. L. I. Ch. III. § 8. P. 114; Гроций Г. О праве войны и мира. Три книги, в которых объясняются естественное право и право народов, а также принципы публичного права М., 1956. Кн. I. Гл. III. § viii. С. 128) и т. д.

11

У Гоббса теория абсолютного «народного представительства» изложена следующим образом. Множество людей становится одним лицом и, выражаясь современным языком, обретает субъектность, когда это множество представлено. Либо одним человеком. Либо коллективом людей. Единство лица обусловливается не единством представляемых, а единством представителя либо единством представителей, достигаемым при голосовании, которое выявляет позицию большинства, а значит, единую позицию представителей. «A commonwealth [выделено здесь и далее Гоббсом. – В. И.] is said to be instituted when a multitude of men do agree, and covenant, every one with every one, that to whatsoever man, or assembly of men, shall be given by the major part the right to present the person of them all (that is to say, to be their representative;) every one, as well he that voted for it as he that voted against it, shall authorize all the actions and judgements ofthat man, or assembly of men, in the same manner as if they were his own, to the end to live peaceably amongst themselves, and be protected against other men» («Мы говорим, что государство установлено, когда множестволюдей договаривается и заключает соглашение каждый с каждымо том, что в целях водворения мира среди них и защиты от других каждый из них будет признавать как свои собственные все действия и суждения того человекаили собрания людей, которому большинство дает право представлятьлицо всех (то есть быть их представителем) независимо от того, голосовал лион заили противних»). Таким образом, представитель полностью замещает представляемых и становится единственным выразителем их мнения. (Hobbes T. Leviathan, or the Mater, Form, and Power of a Commonwealth, Ecclesiastical and Civil. Oxford, 1998. P. 2. Ch. XVI, XVIII. P. 109, 115; Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского. Ч. II. Гл. XVI, xviii //Т. Гоббс. Соч. В 2 т. Т.2. М., 1991. С. 127, 134).

Определенно, для обретения субъектности народонаселению не нужно никакого представительства. Способность пользоваться предоставленными правами, предоставленными возможностями признавать или не признавать власть, соглашаться с ней или не соглашаться и есть субъектность.

Те, кого называют «представителями», могут на самом деле находиться в некоей зависимости от народонаселения, быть каким-то образом связаны его волей, современная демократия (которую, будем справедливы, Гоббс не мог и вообразить) предоставляет для этого немало нормативных и практических возможностей. Но эти властвующие не получают власть от народонаселения и не представляют его. Они устанавливают власть, берут власть, им ее дают (другие лидеры, правители, властвующие и пр.) – с согласия народонаселения либо без такового.

12

Для обеспечения этого были придуманы институты «императивного мандата», отзыва и пр.

13

Джон Локк, классик теории либерализма, утверждал: «Men being […] by nature, all free, equal, and independent, no one can be put out of this estate, and subjected to the political power of another, without his own consent. Te only way whereby any one divests himself of his natural liberty, and puts on the bonds of civil society [выделено здесь и далее Локком. – В. И.], is by agreeing with other men to join and unite into a community, for their comfortable, safe, and peaceable living one amongst another, in a secure enjoyment of their properties, and a greater security against any, that are not of it. Tis any number of men may do, because it injures not the freedom of the rest; they are lef as they were in the liberty of the state of nature. When any number of men have so consented to make one community or government, they are thereby presently incorporated, and make one body politic, wherein the majority have a right to act and conclude the rest» («Поскольку люди являются […] по природе свободными, равными и независимыми, то никто не может быть выведен из этого состояния и подчинен политической власти другого без своего собственного согласия. Единственный путь, посредством которого кто-либо отказывается от своей естественной свободы и надевает на себя узы гражданского общества, – это соглашение с другими людьми об объединении в сообщество для того, чтобы удобно, благополучно и мирно совместно жить… Это может сделать любое число людей, поскольку здесь нет ущерба для свободы остальных людей, которые, как и прежде, остаются в естественном состоянии свободы. Когда какое-либо число людей таким образом согласилось создать сообщество или государство, то они тем самым уже объединены и составляют единый политический организм, в котором большинство имеет право действовать и решать за остальных»). И еще: «Whosoever […] out of a state of nature unite into a community, must be understood to give up all the power, necessary to the ends for which they unite into society to the majority of the community unless they expresly agreed in any number greater than the majority. And this is done by barely agreeing to unite into one political society, which is all the compact that is, or needs be, between the individuals, that enter into, or make up a common-wealth. And thus that, which begins and actually constitutes any political society, is nothing but the consent of any number of freemen capable of a majority to unite and incorporate into such a society. And this is that, and that only which did, or could give beginning to any lawful government in the world („[…] все, кто из естественного состояния объединяется в сообщество, отказываются в пользу большинства этого сообщества от всякой власти, необходимой для осуществления тех целей, ради которых они объединились в общество… И все это совершается посредством одного лишь согласия на объединение в единое политическое общество, а это и есть весь тот договор, который существует или должен существовать между личностями, вступающими в государство или его создающими. И таким образом, то, что является началом всякого политического общества и фактически его составляет, – это всего лишь согласие любого числа свободных людей, способных образовать большинство, на объединение и вступление в подобное общество. И именно это, и только это, дало или могло дать начало любому законному правлению в мире») (Locke J. The Two Treatises of Civil Government. L., 1821. B. II. Ch. VIII. § 95, 99. P. 269 – 270, 272; Локк Д. Два трактата о правлении. Кн. II. Гл. VIII. § 95, 99//Д. Локк Соч. В 3 т. Т. 3. М., 1988. С.317, 319).

Иначе говоря, по Локку согласие народонаселения на передачу власти, создающее государство, есть первичное согласие, и из него он вывел вторичное согласие подчиняться государству. Мысль о том, что народ согласию подчиняться не может, и не должно предшествовать никакое согласие на передачу власти (каковой «еще» просто нет!), ему и другим либералам, естественно, органически чужда. Не вполне понимают они или не хотят понять и то, что вопрос о «законности» властвования не стоит связывать с вопросом о самой природе власти и властвования.

Показательная цитата из Декларации независимости США 1776 г.: «We hold these truths to be self-evident, that all men are created equal, that they are endowed by their Creator with certain unalienable Rights, that among these are Life, Liberty and the pursuit of Happiness. That to secure these rights, Governments are instituted among Men, deriving their just powers from the consent of the governed, That whenever any Form of Government becomes destructive of these ends, it is the Right of the People to alter or to abolish it, and to institute new Government, laying its foundation on such principles and organizing its powers in such form, as to them shall seem most likely to efect their Safety and Happiness» («Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью. Для обеспечения этих прав людьми учреждаются правительства, черпающие свои законные полномочия из согласия управляемых. В случае, если какая-либо форма правительства становится губительной для самих этих целей, народ имеет право изменить или упразднить ее и учредить новое правительство, основанное на таких принципах и формах организации власти, которые, как ему представляется, наилучшим образом обеспечат людям безопасность и счастье») (http://www.archives.gov/exhibits/charters/declaration_transcript.html; www.hist.msu.ru/ER/Etext/indpndnc.htm).

14

Франк С. Л. Духовные основы общества. Введение в социальную философию.// С. Л. Франк Духовные основы общества. М., 1992. С. 138.

15

Принято переводить термин «Mehrwert» как «прибавочная стоимость». Но переводивший цитируемый текст Шмитта Александр Филиппов предпочел другую версию.

16

Шмитт К. Разговор о власти и доступе к властителю //Социологическое обозрение. 2007. Т. 6. №2. С. 29.

17

Об этом см. Также главу IV.

18

Шмиттом была предложена довольно оригинальная теория, противопоставляющая представительство (Repräsentation) и тождество (Identität). Она достойна того, чтобы воспроизвести ее здесь относительно подробно.

«Staat ist ein Zustand, und zwar der Zustand eines Volkes. Aber das Volk kann auf zwei verschiedene Weisen den Zustand politischer Einheit erreichen und halten. Es kann schon in seiner unmitelbaren Gegebenheit – kraf einer starken und bewußten Gleichartigkeit, infolge fester natürlicher Grenzen oder aus irgendwelchen anderen Gründen – politisch aktionsfähig sein. Dann ist es als realgegenwärtige Größe in seiner unmitelbaren Identität [выделено здесь и далее Шмиттом. – В. И.] mit sich selbst eine politische Einheit. Dieses Prinzip der Identität des jeweils vorhandenen Volkes mit sich selbst als politischer Einheit beruht darauf, daß es keinen Staat ohne Volk gibt und ein Volk daher als vorhandene Größe immer wirklich anwesend sein muß. Das entgegengesetzte Prinzip geht von der Vorstellung aus, daß die politische Einheit des Volkes als solche niemals in realer Identität anwesend sein kann und daher immer durch Menschen persönlich repräsentiert werden muß. Alle Unterscheidungen echter Staatsformen welcher Art sie auch sein mögen, Monarchie, Aristokratie und Demokratie, Monarchie und Republik, Monarchie und Demokratie usw., lassen sich auf diesen entscheiden Gegensatz von Identität und zurückführen. […]

In der Wirklicher des politischen Lebens gibt es ebensowenig einer Staat, der auf alle Strukturelemente des Prinzips der Identität wie einer Staat, der auf alle Strukturelemente der Repräsentation verzichten könnte. Auch da, wo der Versuch gemacht wird, unbedingt eine absolute Identität zu realisieren, bleiben Elemente und Methoden der Repräsentation unumgänglich, wie umgekehrt keine Repräsentation ohne Identitätsvorstellungen möglich ist. […]

Es gibt zunächst keinen Staat ohne Repräsentation. In einer restlos durchgeführten unmitelbaren Demokratie, in der das «ganze Volk», d. h. alle aktiven Staatsbürger, auf einem Platz wirklich versammelt ist, entsteht vielleicht der Eindruck, hier handele das Volk selbst in seiner unmitelbaren Anwesenheit und Identität als Volk und von eine Repräsentation könne mehr die Rede sein. […] In Wahrheit handeln äußerstenfalls nur alle erwachsenen Angehörigen des Volkes und nur dem Augenblick, in welchem sie als Gemeinde oder als Heer versammelt sind. Aber auch alle aktiven Staatsbürger zusammengenommen, sind nicht als Summe die politische Einheit des Volkes, sondern repräsentieren die politische Einheit, die über eine räumlich zusammengebrachte Versammlung und über den Augenblick der Versammlung erhaben ist. […] Noch viel mehr muß es sich einer modernen Demokratie, in welcher ohne Volksversammlung in geheimer Einzelabstimmung gewählt oder abgestimmt wird, ohne weiteres aufdrängen, daß der einzelne Stimmberechtigte der Idee nach nicht für sich als Privatperson stimmt, daß der einzelne Wahlkreis nicht einen Sonderbezirk innerhalb des Staates darstellt und daß (bei Verhältniswahlsystem mit Listen) die einzelne Parteiliste staatrechtlich nicht ihrer selbst willen da ist, sondern nur als Mitel, um eine Repräsentation der allein wesentlichen politischen Einheit zu erreichen […] Wenn die stimmberechtigten Staatsbürger nicht einen Abgeordneten wählen, sondern bei einem Volksentscheid einem sog. Real-Plebiszit, in der Sache selbst entscheiden und auf eine ihnen vorgelegte Frage mit «Ja» oder «Nein» antworten, ist allerdings das Prinzip der Identität am meisten verwirklicht. Aber auch dann bleiben immer noch Elemente der Repräsentation wirksam, weil auch hier fngiert werden muß, daß der einzelne stimmberechtigte Staatsbürger als «citoyen», nicht als Privatmann und Privatinteressent aufrit; er muß als «Vertreter des Ganzen», nicht seiner Privatinteressen, gedacht werden. Eine restlose, absolute Identität des jeweils anwesenden Volkes mit sich selbst als politischer Einheit ist an keinen Ort in keinem Augenblick vorhanden. Jeder Versuch, eine reine oder unmitelbare Demokratie zu verwirklichen, muß diese Grenze der demokratischen Identität beachten. Sonst würde unmitelbare Demokratie nichts anders bedeuten als Aufösung der politischen Einheit. […]

In gleicher Weise gibt es keinen Staat ohne Strukturelemente des Prinzips der Identität. Das Formprinzip der Repräsentation kann niemals rein und absolut, d. h. unter Ignorierung des immer irgendwie vorhandenen und anwesenden Volkes durchgeführt werden. Das ist schon deshalb unmöglich, weil es keine Repräsentation ohne Öfentlichkeit, keine Öfentlichkeit ohne Volk gibt».

(«Государство есть состояние, причем состояние народа. Однако народ может двумя различными способами добиться и сохранить состояние политического единства. Он может быть политически дееспособен уже в своей непосредственной данности – в силу сильной и осознанной однородности, вследствие устойчивых природных границ и по каким-либо иным причинам. Тогда он является политическим единством в качестве реально существующей в настоящем величины в своем непосредственном тождестве с самим собой. Этот принцип тождества конкретно наличного народа с самим собой как политическим единством основан на том, что не существует государства без народа и потому народ всегда должен действительно присутствовать в качестве наличной величины. Обратный принцип исходит из установки, что политическое единство народа как таковое никогда не может быть наличным в реальном тождестве и потому всегда должно представляться людьми персонально. Все различения подлинных государственных форм, какого бы рода они ни были: монархия, аристократия и демократия, монархия и республика, монархия и демократия и т. п., могут быть сведены к этому решающему противоречию тождества и репрезентации. […]

В действительности политической жизни столь же не существует государства, способного отказаться от всех структурных элементов принципа тождества, сколь и государства, способного отказаться от всех структурных элементов принципа репрезентации. Даже там, где предпринимается попытка безусловно реализовать абсолютное тождество, неизбежными остаются элементы и методы репрезентации, как и наоборот – никакая репрезентация невозможна без представлений о тождестве.

Прежде всего без репрезентации не существует никакого государства. В до конца реализованной непосредственней демократии, при которой в одном месте действительно собирается „весь народ“, то есть все активные граждане государства, вероятно, возникает впечатление, что здесь действует сам народ в своей непосредственной наличности и тождестве как народ и что уже не может идти речи о репрезентации. […] В действительности в крайнем случае действуют лишь все взрослые члены этого народа и лишь в тот момент, когда они собираются вместе в качестве общины или в качестве войска. Но даже все активные граждане государства, вместе взятые, не являются в качестве суммы политическим единством народа, но репрезентируют политическое единство, которое возвышается над пространственно объединенным собранием и над моментом собрания. […] А в современной демократии, при которой выборы или голосование происходят без народного собрания посредством тайного всеобщего голосования, еще в большей степени необходимо настаивать на том, что согласно идее отдельный избиратель голосует не за себя как частную личность, что отдельный избирательный округ представляет не отдельную территорию внутри государства и что (при пропорциональных выборах по спискам) отдельный партийный список с точки зрения государственного права наличествует не ради себя самого, а лишь как средство добиться репрезентации собственно значимого политического единства. […] Если обладающие правом голоса граждане государства не избирают отдельного депутата, а в случае референдума, так называемого реального плебисцита, решают по самому существу вопроса и отвечают на предложенный им вопрос посредством «да» или «нет», тогда максимально реализуется принцип тождества. Но даже в этом случае всегда остаются действенными элементы репрезентации, поскольку и здесь должно осуществляться то, что каждый обладающий правом голоса гражданин государства выступает как «citoyen», а не как частное лицо и частный интересант; он должен мыслиться как «независимый», как «не связанный указаниями и поручениями» и как «представитель целого», а не своих частных интересов. Окончательного, абсолютного тождества соответственно наличествующего народа с самим собой как политическим единством никогда и нигде не существует. Любая попытка осуществить чистую или непосредственную демократию должна учитывать эту границу демократического тождества. Иначе непосредственная демократия означала бы не что иное, как распад политического единства. […]

Равным образом не существует государства без структурных элементов принципа тождества. Репрезентационный принцип формы никогда не может быть осуществлен чисто и абсолютно, то есть игнорируя всегда каким-либо образом наличный и присутствующий народ. Это невозможно уже потому что нет репрезентации без общественности, а общественности – без народа») (Schmit C. Verfassungslehre. Berlin, 2003. S. 205 – 208).

Шмитт, как можно убедиться, рассуждал тоньше и, главное, «диалектичнее», чем современные теоретики прямой (непосредственной) и представительной демократии. Конечно, даже такая теория годится больше для обоснования власти, а не для ее объяснения. Вместе с тем если к объяснению власти подойти опять же диалектически, то можно сделать вывод, что для подчинения народонаселения власти необходимо теоретическое представление о тождестве, то есть о способности народонаселения действовать «в своей непосредственной данности». И в реальности подчинение осуществляется через репрезентацию, то есть представительство политического единства народонаселения определенным числом политически активных граждан. Например, избирателями, явившимися на избирательные участки. Таким образом, народонаселение представляют не президенты, губернаторы, депутаты, а те, кто приходит их выбирать. То есть народонаселение теоретически субъектно в своем всеобщем политическом единстве, а практически эту субъектность реализуют представители.

19

Еллинек Г. Указ. Соч. С. 415.

20

Св. Иоанн Златоуст в своем комментарии к данному фрагменту Евангелия указывает: «„Ибо нет власти не от Бога“, – говорит (апостол). Как это? Неужели всякий начальник поставлен от Бога? «Не то говорю я», отвечает (апостол). У меня теперь идет речь не о каждом начальнике в отдельности, но о самой власти. Существование властей, при чем одни начальствуют, а другие подчиняются, и то обстоятельство, что все происходит не случайно и произвольно, так чтобы народы носились туда и сюда, подобно волнам, – все это я называю делом Божьей Премудрости. Потому (апостол) и не сказал, что нет начальника, который не был бы поставлен от Бога, но рассуждает вообще о существе власти и говорит: «Нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены». […] А безначалие везде есть зло, и бывает причиной беспорядка. Апостол, сказав, откуда возникают власти, присовокупил: «Посему противящийся власти противится Божию установлению» (Рим. 13:2). Смотри, куда он ведет дело, чем устрашает и как доказывает, что повиноваться – наша обязанность. Чтобы верующие не сказали: ты нас унижаешь и делаешь презренными, подчиняя начальникам тех, которые должны получить небесное царство, (апостол) доказывает, что и в настоящем случае он подчиняет их не начальникам, но опять Богу, так как подчиняющийся властям повинуется Богу. Впрочем, (апостол) не говорит это в таких, например, словах: кто слушается начальников, тот повинуется Богу, но устрашает противоположным и то же самое подтверждает с большей силой, сказав: кто не повинуется начальнику, тот противится Богу, узаконившему это. И он везде старается внушать это, то есть, что мы не дарим властям повиновение, но исполняем долг» (Св. Иоанн Златоуст. Беседы на Послание к Римлянам. Беседа 23 //http://www.ispovednik.ru/zlatoust/Z09_2/Z09_2_23.htm).

21

«Tey conceive that He who gave our nature to be perfected by our virtue willed also the necessary means of its perfection. He willed therefore the state – He willed its connection with the source and original archetype of all perfection» (Burke E. Op. cit. P. 146).

22

В любом случае нельзя забывать, что собственно «левиафановская» доктрина Гоббса по своему содержанию и духу нехристианская.

23

«Кто верит во всемогущего доброго Бога, не может объявить власть злой и даже нейтральной. […] Примечательно, что тезис о злой власти распространяется именно начиная с XIX века. Мы-то ведь думали, что если власть не происходит ни от Бога, ни от природы, но представляет собой нечто такое, о чем люди условливаются между собой, то проблема власти будет решена или же лишена своей остроты. Чего же еще бояться человеку, если Бог мертв, а волком не напугать даже ребенка? Но именно с того времени, как это очеловечивание власти, видимо, завершилось, то есть со времени Французской революции, неотвратимо все более распространенным становится убеждение, что власть сама по себе есть зло. Выражение „Бог мертв“ и выражение «Власть сама по себе есть зло» возникают в одно время и в одной ситуации. И означают они, по сути, одно и то же» (Шмитт К. Разговор о власти и доступе к властителю. С. 34—35).

24

Идея целостности государства была блестяще разработана Георгом Вильгельмом Фридрихом Гегелем (кстати, убежденным монархистом). Приведу только одну цитату: «Aber Volkssouveränität, als im Gegensatze gegen die im Monarchen existierende Souveränität [выделено здесь и далее Гегелем. – В. И.] genommen, ist der gewöhnliche Sinn, in welchem man in neueren Zeiten von Volkssouveränität zu sprechen angefangen hat, – in diesem Gegensatze gehört die Volkssouveränität zu den verworrenen Gedanken, denen die wüste Vorstellung des Volkes zugrunde liegt. Das Volk, ohne seinen Monarchen und die eben damit notwendig und unmitelbar zusammenhängende Gliederung des Ganzen genommen, ist die formlose Masse, die kein Staat mehr ist und der keine der Bestimmungen, die nur in dem in sich geformten Ganzen vorhanden sind – Souveränität, Regierung, Gerichte, Obrigkeit, Stände und was es sei mehr zukommt. Damit, daß solche auf eine Organisation, das Staatsleben, sich beziehende Momente in einem Volke hervortreten, hört es auf, dies unbestimmte Abstraktum zu sein, das in der bloß allgemeinen Vorstellung Volk heißt» ([…] в новейшее время о народном суверенитете обычно стали говорить как о противоположном существующему в монархе суверенитете, —в таком противопоставлении представление о народном суверенитете принадлежит к разряду тех путаных мыслей, в основе которых лежит пустое представление о народе. Народ, взятый без своего монарха и необходимо и непосредственно связанного именно с ним расчленения целого, есть бесформенная масса, которая уже не есть государство и не обладает больше ни одним из определений, наличных только в сформированном внутри себя целом, не обладает суверенитетом, правительством, судами, начальством, сословиями и чем бы то ни было. В силу того, что в народе выступают такие относящиеся к организации государственной жизни моменты, он перестает быть той неопределенной абстракцией, которую только в общем представлении называют народом») (Hegel G. W. F. Grundlinien der Philosophie des Rechts. Berlin, 1821. S. 287 – 288; Гегель Г. В. Ф. Философия права. М., 1990. С. 320—321).

Если заменить «монарх» на «государственный аппарат» или «властвующих», то суть принципиально не изменится.

25

Николай Устрялов писал, что «для суверенитета государства безразлично […] какими органами он осуществляется: монархом ли, аристократией, парламентом или советом депутатов. Власть государства – одно, а государственный строй – другое. Если первая всегда равна себе, принудительна, верховна, непроизводна и абсолютна, то второй, конкретно воплощая первую, складывается в зависимости от политических условий жизни страны. Органов государства много, суверенитет его – „един, неотчуждаем, неделим“» (Устрялов Н. В. Элементы государства// http://www.zhurnal.ru/magister/library/philos/ustryalov/ustry002.htm).

Необходимо только одно принципиальное уточнение: определение государственной власти как «непроизводной» следовало бы интерпретировать как указание на ее непроизводность от любых человеческих, земных инстанций.

26

Формулировка предложена Шмиттом, правда, он употребил ее в контексте своей теории тождества и репрезентации (Schmit C. Verfassungslehre. S.207).

Николай Алексеев, заостряя (сознательно или нет?) децизионистскую теорию Шмитта, писал, что «суверенитет […] в его единственно возможном научном истолковании является понятием, выражающим иерархичность отношений между официальными носителями власти в государстве и утверждающим, что в этих отношениях должна быть некая высшая точка, некий высший центр действия, обладающий способностью последних решений» (Алексеев Н. Н. О гарантийном государстве//Н. Н. Алексеев. Русский народ и государство. С.540).

Такой «высшей точкой» теоретически может быть глава государства (если он правитель не только формальный, но и фактический). А обычно в таковом качестве выступает правящая группа, состоящая из официальных и неофициальных лиц. При этом помимо прямой власти правителя или правящей группы есть власть косвенная, осуществляемая их окружением. Она вносит весьма существенную лепту.

Об этом писал и тот же Шмитт: «Даже самый абсолютный монарх вынужден опираться на сообщения и донесения и зависит от своих советников. Несчетное множество известий и фактов, предложений и предположений наваливается на него день за днем, час за часом. Из этого бесконечного бушующего моря истины и лжи, действительного и возможного даже самый умный и могущественный человек может набрать в лучшем случае лишь несколько капель. […] Кто докладывает властителю или сообщает ему информацию, тот уже имеет свою долю власти, все равно, будь он министр, уполномоченный визировать [документы], или же некто, умеющий косвенным образом склонить к себе слух властителя. Довольно того, что он сообщает впечатления и мотивы тому человеческому индивиду, в руках которого на мгновение оказывается решение. Так всякая прямая власть сразу же подвергает себя непрямым влияниям. […] даже самый мудрый институт, самая хорошо продуманная организация не смогут полностью искоренить это предпространство, никакой приступ ярости […] не смогут устранить его окончательно. Самое предпространство обойти не удастся. […] В любом случае в ходе мировой истории в этом пред пространстве власти составлялось пестрое и смешанное общество. Здесь собираются „косвенные“. Здесь мы встречаем министров и послов в роскошных мундирах, но также духовников и личных врачей, адъютантов и секретарш, камердинеров и любовниц. Здесь старый Фредерсдорф, камердинер Фридриха Великого, стоит подле благородной императрицы Августы, Распутин – рядом с кардиналом Ришелье, а серый кардинал – с какой-нибудь Мессалиной. Иногда в этом предпространстве находятся разумные и мудрые мужи, иногда – выдающиеся менеджеры или верные мажордомы, порой – глупые карьеристы и шарлатаны. Вдруг предпространство оказывается действительно официальной государственной палатой, в которой для доклада собираются достойные господа в ожиДании, когда их пропустят дальше. Но частенько это не более чем приватный кабинет. […] Чем больше власть концентрируется в определенном месте, у определенного человека или группы людей, как на верхушке, тем больше обостряется проблема «коридора» и доступа к этой верхушке. И тем яростнее, отчаяннее и молчаливее становится тогда борьба меж теми, кто оккупировал предпространство и контролирует «коридор». Эта борьба в тумане непрямых влияний столь же неизбежна, сколь и сущностна для любой человеческой власти. […] Каждое усиление прямой власти сгущает и уплотняет марево непрямых влияний» (Шмитт К. Разговор о власти и доступе к властителю. С. 31 – 32).

27

Многие западные теоретики утверждали и утверждают, что государство есть якобы продукт исключительно Европейского прогресса, да и в самой Европе оно-де зародилось лишь примерно в XIV, XV, XVI или даже XVII в. (каждый считает по-своему) – в результате успешной борьбы французской, английской и некоторых других монархий с имперским и папским универсализмом и феодальным и коммунальным партикуляризмом. Такого заблуждения не избежал, в частности, Шмитт (Шмитт К. Левиафан в учении о государстве Томаса Гоббса. Смысл и фиаско одного политического символа. СПб., 2006. С. 151 – 152; Он же. Номос Земли в праве народов jus publicum europaemum. СПб., 2008. С.47). Данная концепция в ее современном изводе подробно и популярно расписана Мартином ван Кревельдом. Впрочем, он еще достаточно «умерен» и утверждает, что «Европейское» государство было с переменным успехом «экспортировано» в другие регионы мира (Кревельд М. Ван. Расцвет и упадок государства. М., 2006. С. 81 –157, 325—411).

Другие авторы более радикальны. Так, Ларри Алан Зидентоп не только уверяет, что государства не было нигде: ни в древности, ни в средневековье, ни даже в XVII—XVIII вв. (!); по его мнению, государство непременно «предполагает равноподданическое положение всех его подданных как основу их специфических прав и обязанностей, обеспеченных правовой санкцией», оно может быть основано только на идеях эгалитаризма и индивидуализма. А потому соответственно, государства и сейчас нет по сути нигде, кроме как на Западе. Зидентоп убежден, например, что выражение «исламское государство» внутренне противоречиво, поскольку в нем смешаны «несовместимые понятия» (Зидентоп Л. Демократия в Европе. М., 2004. С. 101, 103—104, 110).

28

Марк Блок так писал о западноЕвропейских государствах-королевствах времен феодализма: «[…] и город, и деревня, сколько бы ни было споров, кому они принадлежат, зависели всегда только от одного из спорящих королевств, тогда как внутри них один господин мог вершить верховный суд, другой распоряжаться своими сервами, третий иметь цензитариев и собирать с них арендную плату, четвертый собирать десятину. Другими словами, и земля, и человек могли иметь множество хозяев, и это было нормально, но король был всегда один» (Блок М. Феодальное общество. М., 2003. С. 374).

29

См., например: Кревельд М. Ван. Указ. Соч. С. 510 – 512.

30

Шмитт так кратко изложил концепцию Бодена: «Подлинный суверен не знает над собой никого, кроме Бога» (Шмитт К. Диктатура. От истоков современной идеи суверенитета до пролетарской классовой борьбы. М., 2005. С. 45).

31

В «шмиттовской» чрезвычайной ситуации правитель или правители объективно обязаны выйти за рамки действующего правопорядка ради сохранения государства. «Законничество» (следование нормам, уже неэффективным и объективно неприменимым) будет не просто неуместным, но безнравственным и прямо преступным.

32

Неомарксисты Антонио Негри и Майкл Хардт, впечатлившись масштабом и результатами глобализации, выдвинули концепцию «Empire». Они описывают ее как «де-центрированный и детерриториализованный, то есть лишенный центра и привязки к определенной территории [курсив Негри и Хардта. – В. И.], аппарат управления, который постепенно включает все глобальное пространство в свои открытые и расширяющиеся границы». «Аппарат управления» образуют ряд «национальных и наднациональных органов», то есть властные аппараты ведущих держав, в первую очередь западных (но не только западных!), международных организаций (Всемирная Торговая Организация и пр.) и, конечно, транснациональные корпорации. Они объединены единой логикой управления и выступают носителями «глобальной формы суверенитета» [курсив мой. – В. И.]. «Империя становится политическим субъектом, эффективно регулирующим эти глобальные обмены, суверенной властью, которая правит миром. […] Различные национальные цвета на карте мира времен традиционного империализма размываются и сливаются в радугу глобальной империи» (Хардт М., Негри А. Империя. М., 2004. С. 11 – 12).

Проблема «Империи», на мой взгляд, в том, что она, если угодно, «недостаточно субъектна». Коллективный носитель власти, властитель должен быть более-менее консолидирован, а здесь же предлагается поверить в довольно рыхлого, распыленного «суверена». Да, глобализация создала глобальную элиту, которая вполне объединена представлениями о некоей «единой логике управления». Да, государства «десуверенизуются», точнее, продолжают «десуверенизовываться». Однако они все же остаются и в обозримой перспективе останутся основными политическими акторами, что бы ни утверждали их либеральные и левые «могильщики». Не стоило бы преувеличивать степень готовности и способности межгосударственных объединений создавать эффективные механизмы глобального управления. Накопленный опыт достаточно противоречив, и это, пожалуй, комплиментарная оценка. А те же транснациональные корпорации, несмотря на реальные и приписываемые амбиции, нуждаются в государствах, сообща формирующих глобальные, но неоднородные рынки (труда, капитала). Или, если угодно, задающие эту «неоднородность». Корпорации существуют (и зарабатывают свои прибыли) главным образом за ее счет. Они, несомненно, системно влияют на политику правительств, но не способны, да и, по большому счету, не стремятся их подменять.

С другой стороны, в мире достаточно сил, заинтересованных в успехе «глобально-имперского» проекта, вполне «угаданном» Хардтом и Негри, сил, много делающих и уже сделавших для его воплощения. И из идейных соображений, и из сугубо корыстных Новую Вавилонскую башню они никогда не построят, но нельзя игнорировать сам факт строительства. Кризис, начавшийся в 2008 г., безусловно, заставил их внести коррективы в свои планы. Но только коррективы…

33

Маритен Ж. Человек и государство. М., 2000. С. 54 – 55.

34

Bodin J. Op. cit. L. I. Ch. viii. P. 124.

35

Rousseau J. – J. Op. cit. L. II. Ch. IV. P. 63.

36

См. подробнее: Хеншелл Н. Миф абсолютизма. Перемены в преемственности развития западноЕвропейской монархии раннего Нового времени. М., 2003. С. 145 – 148.

37

Норберто Боббио писал, что государство с неограниченной властью есть «è lo stato nella sua essenza, lo stato al momento della sua origine ideale dal caos dello stato di natura» («государство по существу государство в момент его идеального возникновения из хаоса естественного состояния») (Bobbio N. La crisi della democrazia e la lezione dei classici//N. Bobbio, G. Pontara, S. Veca. Crisi della demiocrazia e neocontratualismo. Rome, 1984. P. 15 – 16). Добавлю – теоретическая фантазия.

38

Циньский Китай, организованный на основе доктрины легизма, был не только «абсолютным», но и «предельно правовым» государством.

39

Один из ведущих советских юристов-государствоведов сталинского призыва Иосиф Левин высказался, по-моему довольно откровенно: «[…] абсолютного суверенитета никогда не было и не могло быть. Это – категория метафизического порядка или плод воображения. Границы суверенитета [выделено мной. – В. И.] существовали всегда; они определялись экономическими условиями, развитием международного общения государств и морально-политическими требованиями исторической эпохи. Эти границы менялись вместе с изменением всех этих факторов» (Левин И. Д. Суверенитет. М., 2003. С.15)

40

Ислам также по общему правилу рассматривает власть как богоустановление. «Поистине, Аллах дарует Свою власть, кому пожелает» – так сказано в Коране (2:248). Там же: «О Боже, царь царства! Ты даруешь власть, кому пожелаешь, и отнимешь власть, от кого пожелаешь, и возвеличиваешь, кого желаешь, и унижаешь, кого желаешь» (3:25).

41

Хархордин О. Что такое «государство»? Русский термин в Европейском контексте//Понятие государства в четырех языках/Под ред. О. Хархордина. СПб. –М., 2002. С. 173—174.

42

Собственническое отношение к государству у правителей и иных властвующих часто проявлялось и в последующие эпохи, включая нашу. Видимо, это нечто имманентное государственной власти. В этой связи криминализация коррупции или по крайней мере отдельных ее видов представляется делом как минимум неоднозначным.

Известны примеры чрезвычайно коррумпированных правителей, поддерживавших свои государства в практически «идеальном» состоянии («идеальном», понятно, не относительно каких-то универсальных образцов, а относительно состояния государств, имевших схожие стартовые условия, проблемы и пр.) Я имею в виду в частности Эль-Хаджа Омара Бонго Ондимбу, успешно правившего Габоном в 1967 – 2009 гг. И прославившегося поистине эпической коррумпированностью.

43

Первый международно-правовой акт, содержание которого нам известно, – Договор о мире, дружбе и союзе, заключенный примерно в 1270 г. До н. э. фараоном Рамсесом II и хеттским правителем Хатуссили.

44

Нас учат, что в IV в. Римская Империя была разделена на Восточную и Западную. И что Западная Римская Империя прекратила свое существование в v в. Однако, во-первых, в IV в. Империя не делилась и оставалась единой, хотя и управлялась двумя автономными друг от друга соимператорами. Во-вторых, в v в. была ликвидирована не Западная Римская Империя (каковая есть не более чем выдумка историков), а императорская власть на Западе. Империя сохранила единство. Восточный римский император остался один. Крещеные конунги и рексы варваров, расселившихся по римским владениям, рассматривались как субправители. И многие из них действительно признавали формальное верховенство императора. Другое дело, что о фактическом подчинении зачастую и речи не шло. В этой связи, пожалуй, можно говорить, что тогда имелись две римские империи – «малая» и «большая». Первая – государство императора, то, которое мы называем Византией. Вторая – христианский мир, сообщество, включавшее Византию и остальные христианские государства и «недогосударства». В нем император был не правителем, а духовно-политическим, сакральным лидером, по возможности арбитром и т. д.

В VI в. при Юстиниане I Великом (527—565 гг.) «малая» Империя вернула себе непосредственный контроль над частью западных территорий. Однако о том, чтобы восстановить государство в прежних границах, и речи не могло быть.

К концу VII в. Византия, ослабевшая из-за религиозных и политических смут, потеряла почти три четверти своей территории в войнах с арабами, германцами, славянами и пр. В viii в. Императоры Исаврийской династии сумели остановить растаскивание «малой» Империи. Однако, будучи еретиками, они развязали иконоборческий террор, что привело к новому кризису. От Констатинополя начал дистанцироваться Римский (Западный) Патриархат, тогда еще православный, выступавший единственной интеграционной силой на Западе. Одновременно имперские владения на Апеннинах взялись захватывать лангобардские рексы. Рим их тоже, конечно, интересовал. Западные патриархи (римские папы), в свою очередь, стали искать помощи и защиты у франкских правителей, весьма усилившихся к тому времени. Их тесное сотрудничество в конечном счете вылилось в присоединение Рима к франкским владениям и «восстановление» на Западе императорской власти.

В 800 г. В Риме папа Лев III (795—816 гг.) короновал императорской короной rex FrancorumКарла I Великого (771—814 гг.), к тому времени объединившего под своей рукой значительную часть Западной Европы (и в том числе завоевавшего Лангобардию). Карл получил титул Imperator Romanorumи «право» считаться преемником римских императоров не только на Западе, но и на Востоке. Это обосновывалось тем, что на момент его коронации в Константинополе не было императора (в 797 г. был свергнут Константин VI, трон захватила его мать Ирина; римская же традиция, как и тогдашняя христианская, исключали принадлежность верховной власти женщине). Однако Карл, вполне осознавая как минимум недостаточную легитимность своей коронации, долгое время предпочитал официально называть себя то «управляющим Империей августом», то «королем франков, управляющим Галлиями, Германией и Италией», и пр. А когда спустя годы все же решился использовать императорский титул, старательно избегал ссылок на «римство». Тем более что еще 802 г. В Константинополе пришел к власти Никифор ι (802—811 гг.). В самой Византии законность нового титула Карла то признавали, то не признавали. С существованием в мире второго императора там окончательно смирились лишь спустя века.

Императорский титул не доставил Карлу Великому никакой дополнительной власти в его государстве – он и так, будучи «только» рексом, являлся фактически суверенным правителем. Новых владений коронация в Риме ему тоже не добавила (бывшую столицу августов прихватил еще его отец Пипин III Короткий). Regnum Карла был и остался субъектом, членом «большой» Империи. С другой стороны, повысился его персональный статус в ней. Было сакрально подтверждено и закреплено лидерство франкского монарха на Западе, установлено его формальное верховенство над всеми западными правителями как в светских, так и в духовных делах.

Обретение Западом собственного императора совместилось с началом духовного и политического размежевания с Византией из-за спора о flioque, выливавшегося во взаимные обвинения в ереси (Карл, кстати, был убежденным пропагандистом flioque) и пр.

Пока франкское государство объединяло большую часть Западной Европы, проблем с реализацией императорских прав, обязанностей и претензий практически не возникало. Но уже внуки Карла разделили королевство на три части, новые королевства потом тоже дробились. И те короли, которые получали императорский титул с середины IX в., имели куда меньшие ресурсы и влияние, чем Карл.

В этих условиях на лидерство и даже верховенство на Западе стали претендовать и папы.

Папа, формально избиравшийся римским духовенством и аристократией, был предстоятелем западной церкви. Однако он ее практически не контролировал – инвеститура (утверждение, введение в должность и владение соответствующими землями) епископов и аббатов практически повсеместно осуществлялась королями (земли же церковь держала от них). Они также часто определяли кандидатов на епископские должности, участвовали в церковных выборах и т. д. Кроме того, безусловно признаваясь сакральными фигурами, короли в целом управляли церковными делами в пределах своих владений, сочетали светскую власть с духовной.

Правда, папа автономно правил Римом и некоторыми другими территориями, последовательно входившими в состав королевств Карла и его потомков (Каролингов).

Но главный ресурс папы, понятно, составляла отнюдь не его светская автономия. Он обладал общепризнанным духовным авторитетом и он короновал императора. Более того, от папы теоретически зависел сам выбор императора. То есть он мог короновать любого западного короля, которого нашел пригодным для императорской миссии. Николай I Великий (858—867 гг.) даже выдвинул папоцезаристскую доктрину, согласно которой папа, будучи якобы одновременно rex et sacerdos, передает императору свою светскую власть, включая военную. То есть папа стоит выше императора. Со всеми вытекающими последствиями.

Дробление франкского государства (и увеличение числа королей) действительно было дало папам возможность выбирать угодных им императоров. Однако в конце IX – начале χ в. Запад и непосредственно Италию сотрясали постоянные междоусобицы. Само папство в этот период сделалось «призом» в борьбе итальянских аристократических родов. В итоге он достался Теофилактам, представители этого рода правили Римом и распоряжались папским престолом и авторитетом до середины X в. Дальше центральной Италии их интересы обычно не простирались.

В 961 г. Восточнофранкский, то есть германский, король Оттон I Великий из дома Людольфингов (936—973 гг.) по призыву теофилактского папы Иоанна XII (937 – 963 гг.) предпринял поход в Италию. Он установил контроль над северными и центральными регионами страны и уже в 962 г. был коронован в Риме imperator Romanorum et Francorum. В исторической литературе утверждается, что Оттон Великий сформировал Sacrum Imperium Romanum, объединив Восточнофранкское, то есть Германское, и Итальянское королевства (в дальнейшем в эту империю влили еще и Бургундское королевство). Хотя данное название вошло в употребление не раньше XIII в. И первоначально оно применялось не к германо-итальянскому государству а к «большой» Империи. Сам Оттон I же, по всей видимости, не претендовал ни на что большее, чем на посильное восстановление status quo времен Карла Великого. А вот уже его внук Оттон III (983 –1002 гг.) мечтал о лидерстве в «большой» Империи, грезил об ее «renovatio», именовал себя Romanorun imperator augustum, то есть аналогично византийскому императору.

При преемниках Оттона Великого постепенно закрепился следующий порядок. Во главе государства, устроенного как феодальная федерация, стоял выборный монарх, носивший титул короля римлян (rex Romanorum, в исторических источниках этого монарха также называют германским королем, римско-германским королем и пр.). Он и только он имел право претендовать на императорский статус, получение которого по-прежнему зависело от воли папы. А тот мог отказаться короновать короля или обставить коронацию некими условиями. (Этот порядок в основе своей функционировал до XVI в., когда папы разрешили королям римлян одновременно именоваться избранными императорами и использовать императорский титул, не будучи коронованными папами). Король выбирался правителями наиболее значительных немецких субъектов имперской федераци – курфюрстами (династическую преемственность, однако, часто соблюдали; императоры при жизни могли добиться избрания своих сыновей или других наследников королями римлян, то есть соправителями, с XV в. королевский статус стал de facto наследоваться представителями дома Габсбургов). Германо-итальянскому монарху выборному, зависящему от папы, было объективно трудно добиваться сакрально-политического лидерства в западном мире и тем более верховенства над ним. Даже такой выдающийся император, как Фридрих I Барбаросса из дома Гогенштауфенов (1152—1190 гг.), реализовывал свои претензии лишь частично. Для прочих универсальное лидерство и верховенство оставалось недостижимой мечтой.

Идея единства «большой» Римской Империи умирала по мере углубления духовного раскола между Византией и Западом. В конечном счете Запад стал считать себя отдельной (а после Великого раскола в 1054 г. – единственной истинной) христианской общностью.

Основанное Оттоном государство оказалось прочнее, чем королевство Карла. И оно вполне сгодилось на роль новой «малой» Империи, которая-де должна была водительствовать в христианском мире (вместо Византии, якобы погрязшей в ереси). Отсюда, в частности, концепция «translatio imperii», мол, империя передавалась «по эстафете» от римлян к грекам-византийцам, затем прошла через франков и в конце концов досталась немцам. Далее в этой сноске я буду говорить об Империи, имея в виду уже только германо-итальянскую феодальную федерацию.

Зависимость от папства императоры компенсировали активным участием в выборах и смещениях пап (Иоанна XII Оттон Великий, кстати, сместил за предательство). Более того, Конрад II (1024 – 1039 гг.), чтобы поднять свой престиж, объявил себя «Vicarius Christi» (прежде «заместителями Христа» назывались только папа и другие епископы) и т. д.

Но в 1073 г. Святой престол захватил (именно захватил) амбициозный кардинал Гильдебранд, принявший имя Григория VII (1073—1085 гг.). Его энергии хватило на то, чтобы запустить радикальную реформу римской церкви (иногда ее резонно называют «Papstrevolution»), одной из составляющих которой стало лишение королей права инвеституры и пр., а императоров – также права как-либо участвовать в выборах пап (к тому времени уже был введен формальный порядок выборов пап собранием кардиналов). Он также утверждал, что все христианские государи, включая императора, должны безусловно повиноваться папе и что тот вправе низлагать их. Папство решило лишить монархов права управлять церковью в их собственных владениях (в обоснование указывалось, кроме прочего, на тот факт, что ни император, ни короли не являлись клириками) и чуть ли не опустить их до уровня сугубо светских правителей и одновременно заявило претензию на универсальное верховенство как в духовных, так и в светских делах, на собственную вселенскую теократию. Была предпринята попытка развернуть на базе церкви папистскую государственную организацию. Григорий νII, забыв поучения апостола, дошел до того, что объявил королевскую власть чуть ли не порождением сатаны: «Кто не знает, что короли и князья ведут свое начало и происхождение от тех, которые не знали ничего о Боге, но с гордостью, хищничеством, коварством, убийством, короче, преступлениями всякого рода приобрели власть от князя века сего, именно – от дьявола, чтобы со слепою страстью и невыносимой неправдой господствовать над подобными себе?» (цит. по: Стасюлевич М. М. История средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых. В 2 т. Пг., 1915. Т. II. C.786). Добиваясь покорности от монархов, папы, начиная с упомянутого Гильдебранда-Григория, использовали свое право на интердикт (отлучение от церкви).

В последующие века папы перманентно боролись с королями-императорами и другими монархами за верховенство, за инвеституру, за итальянские земли и пр. Императоры отвечали, в том числе теологически-идеологически. Фридрих Барбаросса и его придворные разработали доктрину, согласно которой император обладал божественным мандатом (выборность этому нисколько не мешала, якобы мандат просто передавался через электоров), выступал «заместителем Христа», а коронация его папой носила ритуальный, едва ли не технический характер, и, следовательно, ни о каком подчинении императора папе не могло быть речи. Аналогичные концепции составлялись и при английском дворе (см.: Андреева Л. А. Сакрализация власти в истории христианской цивилизации. Латинский Запад и православный Восток. М., 2007. С. 105 – 106, 110 – 111). Французский король Луи IX Святой (1226—1270 гг.) провозглашал: «li rois ne tient de nullui fors de Dieu et de lui» («король является держателем лишь у Бога и самого себя») (см. подробнее: Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992. С.248) и т. д.

Папы добились частичной передачи себе инвеституры (по конкордатам XII в. С императором, королями Англии и Франции они закрепили за собой ее духовный компонент, т. е. полномочие утверждать епископов как пастырей и т. д.), существенно усилили свой контроль над церковью. Отдельные короли стали признавать себя папскими вассалами. Понтификам удавалось играть значительную роль в переделах территорий и корон. Наиболее преуспел в этом деле Иннокентий III (1198—1216 гг.), который сумел закрепить за собой и своими преемниками титул «Vicarius Christi» (лишив его остальных католических епископов) и внедрить концепцию «богочеловечества» пап. Он писал, что Империя находится в распоряжении папства «principaliter et finaliter». Потому что папы произвели ее «translatio» и потому что они императоров благославляют, коронуют и инвестируют (см. Бойцов М. А. Величие и смирение. Очерки политического символизма в средневековой Европе. М., 2009. С.217 – 218). Его продолжатель Бонифаций VIII (1294—1303 гг.) сам не стеснялся называться «императором» и публично надевать на себя знаки императорского достоинства. В 1302 г. Он издал буллу «Unam Sanctam», в которой свел в единую доктрину все старые и новые пап о цезаристские идеи. Во владении церкви якобы находятся два меча, духовный и светский. Первым она пользуется сама, а второй передает королям и воинам. Поэтому светская власть обязана во всем слушаться церковь, быть ей поднадзорной и подсудной. И вообще: подчиненность всякого человеческого существа папе есть необходимое условие для спасения души!

Однако никакой вселенской теократии у них все же не получилось. Проект похоронили уже в начале XIV в. Причем не императоры, а французские короли. Те в 1309 г. Навязали понтификам свой патронат (папская резиденция даже была перенесена в Авиньон, «пленение» продолжалось почти 70 лет).

Впрочем, на базе папских владений удалось создать независимое от Империи Stato Ecclesiastico (оно пережило два подъема – в XII—XIII вв., а затем в XV—XVI вв.).

Как бы то ни было, но в процессе отстаивания своих универсалистских претензий и «собИрания земель» папство многократно дискредитировало себя, окончательно впало в ересь и натурально переродилось. Это стало одним из факторов, спровоцировавших в XVI в. Реформацию, покончившую с духовной монополией католицизма на Западе…

Империя проиграла еще раньше. Борьба с папством и его союзниками отняла слишком много сил. Шаг за шагом были потеряны многие итальянские владения и ряд других территорий. С конца XIII в. Sacrum Imperium Romanum, если угодно, перестала быть империей, начала съеживаться в сугубо немецкое королевство. Престиж королей-императоров, подорванный папской агитацией, сильно упал. Габсбурги Максимилиан I (1486 – 1519 гг.) и Карл V (1519 – 1558 гг.) пытались реанимировать имперский проект и централизовать феодальную (точнее, уже постфеодальную) федерацию. Им многое удалось. Но из-за Реформации Империя утратила церковное единство. Религиозные конфликты и войны воспрепятствовали дальнейшей централизации и т. д. После Тридцатилетней войны (1618—1648 гг.) она стала превращаться в полуфедеративное-полуконфедеративное объединение (см. Далее).

Но вернемся назад. В XI—XII вв. частичная десакрализация королевских монархий, «общее» сужение королевской власти в отношении церкви, усилия пап по превращению последней в общезападную государственную организацию спровоцировали компенсационную (и во многом подражательную) экспансию королей на другие политические организации – вассальные владения, городские коммуны и пр., опосредованно поспособствовали ограничению и в перспективе преодолению партикуляризма, то есть стимулировали централизацию и укрепление западноЕвропейских государств (Сицилии, Франции, Англии) и их прав о порядков (см. подробнее: Берман Г. Дж. Западная традиция права: эпоха формирования. М., 1994. С. 378 – 383). Тогда же начала постепенно складываться доктрина суверенитета.

Одной из первых «букв» в ее сложном «алфавите» стал принцип «rex est imperator in regno suo» (известны другие версии формулировки, не меняющие сути) – «король есть император в своем королевстве», из которого следовало королевское полновластие. Принято считать, что его разработали в XII—XIII вв. католические канонисты и глоссатор Ацо (см., например: The Cambridge history of medieval political thought. 350 –1450. Cambridge, 1988. Р. 363). Этот принцип «затачивался» против императоров, а в конечном счете оказался обращен и против пап. Первым монархом, который применил его в своей правотворческой практике, был король Сицилии Федериго I из дома Гогенштауфенов (1198 – 1250 гг.), один из самых последовательных борцов с папством. На этом принципе основан его Liber augustalis (Мельфийские конституции) 1231 г. (см., например: Kantorowicz E. H. Te king's two bodies. A study of mediaeval political theology. Princeton, 1997. P. 97—98). Надо, впрочем, учесть, что Федериго I одновременно был королем римлян (с 1212 г.) и императором (с 1220 г.) – под именем Фридриха II. В дальнейшем на принцип «rex est imperator in regno suo» опирались и другие монархи. Наиболее прославился король Франции Филипп IV Красивый (1285 – 1314 гг.), именно ему выпало «наказать» распоясавшегося Бонифация VIII и «пленить» папство. Заслугу внедрения принципа «rex est imperator in regno suo» иногда ошибочно приписывают его легистам.

45

В X в. Английские короли Этельстан (924—939 гг.) и Эдгар (959—975 гг.) называли себя императорами. Их примеру последовал Кнуд I Великий (1016—1035 гг.), со временем ставший королем также Дании и Норвегии. В X—XII вв. короли Астурии, Леона, Кастилии и Наварры использовали титул Imperator totius Hispaniae. Объявляя себя императорами, короли закрепляли свое верховенство, соответственно, в Англии или Испании и свою независимость.

С XVI в. Русские монархи стали титуловаться царями. Царский («цезарс-кий») титул был равен императорскому.

46

Мирные договоры были подписаны 24 октября 1648 г. В Мюнстере и Оснабрюке.

47

Франция и Швеция территориально приросли за счет Империи. От последней также были окончательно отторгнуты Швейцария и северные Нидерланды.

48

Прокопьев А. Ю. Германия в эпоху религиозного раскола. 1555—1648 гг. СПб., 2002. С. 330.

49

В XVIII в. это стало свершившимся фактом. Вольтер заявлял, натурально издеваясь, что она, дескать, уже и не «священная», и не «римская», и не «империя». А Самуэль фон Пуфендорф и вовсе назвал ее «монстром»…

В 1804 г. Император Франц II, реагируя на учреждение императорского правления в республиканской Франции и захватнические планы Наполеона I относительно Германии, провозгласил себя императором в своих наследственных владениях (Австрии, Богемии, Венгрии и пр.). Таким образом, он создал новое государство (Австрийскую Империю). Точнее завершил создание – фактически его сформировали в XVII—XVIII вв. А в 1806 г., будучи совершенно бессильным остановить наполеоновскую экспансию, Франц II распустил Sacrum Imperium Romanum (в его последнем манифесте говорится про Deutsches Reich).

50

В международном праве различается официальное признание de jure(полное и окончательное признание), выражающееся, в первую очередь, в установлении дипломатических отношений (обмене дипломатическими представительствами и пр.), признание de facto, как правило, не влекущее установления дипломатических отношений, реализуемое путем участия признаваемых субъектов в международных конференциях, многосторонних договорах, международных организациях, и признание ad hoc – временное или разовое признание.

51

Тут уместно процитировать Гегеля: «[…] ein Staat ist folglich gegen den anderen in souveräner Selbständigkeit. Als solcher für den anderen zu sein, d. i. von ihm anerkannt zu sein, ist seine erste absolute Berechtigung. Aber diese Berechtigung ist zugleich nur formell und die Forderung dieser Anerkennung des Staats, bloß weil er ein solcher sei, abstrakt; ob er ein so an und für sich Seiendes in der That sei, kommt auf seinen Inhalt, Verfassung, Zustand an, und die Anerkennung, als eine Identität beider enthaltend, beruht ebenso auf der Ansicht und dem Willen des anderen» («[…] каждое государство обладает суверенной самостоятельностью по отношению к другому. Быть таковым для другого, то есть быть признанным им, есть его первое абсолютное право. Но вместе с тем это право лишь формально, и требование государством этого признания только потому, что оно есть государство, абстрактно; есть ли оно в самом деле нечто в себе и для себя сущее, зависит от его содержания, строя, состояния, и признание как содержащее в себе тождество обоих моментов столь же зависит от воззрения и воли другого государства»). И далее (в примечании): «Sowenig der Einzelne eine wirkliche Person ist ohne Relation zu anderen Personen […], so wenig ist der Staat ein wirkliches Individuum ohne Verhältnis zu anderen Staaten… Die Legitimität eines Staats und näher, insofern er nach außen gekehrt ist, seiner fürstlichen Gewalt ist einerseits ein Verhältnis, das sich ganz nach innen bezieht (ein Staat soll sich nicht in die inneren Angelegenheiten des anderen mischen), – andererseits muß sie ebenso wesentlich durch die Anerkennung der anderen Staaten vervollständigt werden. Aber diese Anerkennung fordert eine Garantie, daß er die anderen, die ihn anerkennen sollen, gleichfalls anerkenne, d. i. sie in ihrer Selbständigkeit respektieren werde, und somit kann es ihnen nicht gleichgültig sein, was in seinem Innern vorgeht» («Так же как единичное, человек не есть действительное лицо вне его отношения к другим лицам […], так и государство не есть действительный индивид вне его отношения к другим государствам… Легитимность государства и, конкретнее, поскольку оно обращено вовне, легитимность его государевой власти есть, с одной стороны, отношение, которое полностью обращено вовнутръ (государство не должно вмешиваться во внутренние дела другого государства), с другой стороны, эта легитимность должна столь же существенно быть дополненной признанием других государств. Но это признание требует гарантии, что государство в свою очередь признает государства, которые должны признать его, то есть будет уважать их самостоятельность, а тем самым им не может быть безразлично то, что происходит внутри его») (Hegel G. W. F. Op. cit. S. 337—338; Гегель Г. В. Ф. Указ. Соч. С. 365).

52

Здесь я использовал (усилив) некоторые формулировки Юргена Хабермаса. Оригинальный текст такой: «Суверенно лишь такое государство, которое может внутри себя поддерживать спокойствие и порядок, а вовне de facto защищать свои границы. Во внутренних делах оно должно умело подавлять конкурирующие проявления силы, а в международных утверждать себя в качестве равноправного конкурента» (Хабермас Ю. Вовлечение другого. Очерки политической теории. М., 2001. С.201 – 202).

Нужно учитывать, что Хабермас, будучи критиком суверенитета, в этом тезисе излагал, разумеется, не свою точку зрения, а некое «общее мнение» (основанное, по его уверениям, на идеях Карла Генриха Маркса и Максимилиана Карла Эмиля Вебера). Как и в случае Маритена, неприятие идеи суверенитета не помешало выделить суть и облечь ее в емкие формулировки…

53

«„Гуманитарное вмешательство“, одностороннее или многостороннее, государственное или межправительственное, осуществляется с использованием вооруженных сил или дипломатического давления [выделено мной. – В. И.] для прекращения существенных нарушений прав человека, ставящих под угрозу жизнь множества людей» (Беттати М. Право на вмешательство – смысл и значение// http://www.hrights.ru/text/b6/Chapter7.htm).

Доктрина гуманитарных вмешательств основывается на специфическом толковании Устава ООН 1945 г. (http://www.un.org/ru/documents/charter/index.shtml) и Декларации Генеральной Ассамблеи ООН о принципах международного права, касающихся дружественных отношений между государствами в соответствии с Уставом ООН 1970 г. (http://daccessdds.un.org/doc/RESOLUTION/GEN/NR0/351/54/IMG/NR035154.pdf?OpenElement). «Все Члены Организации Объединенных Наций воздерживаются в их международных отношениях от угрозы силой или ее применения как против территориальной неприкосновенности или политической независимости любого государства, так и каким-либо другим образом, несовместимым с Целями Объединенных Наций» – гласит п. 4 ст.2 Устава. А в Декларации говорится, что «ни одно государство или группа государств не имеет права вмешиваться прямо или косвенно по какой бы то ни было причине во внутренние или внешние дела любого другого государства. Вследствие этого вооруженное вмешательство и все другие формы вмешательства или всякие угрозы, направленные против личности государства или против его политических, экономических и культурных основ, являются нарушением международного права». Утверждается, что Устав и Декларация запрещают вмешательство, направленное против территориальной целостности и политической независимости. А вмешательство с целью защиты прав человека, в первую очередь права на жизнь, не только не запрещено, но, по сути, предписано всем корпусом «право-человеческих» международных актов. «Гуманитарная катастрофа» (голод, эпидемия, геноцид и пр.) никогда не может считаться чисто внутренним делом того или иного государства. И международное сообщество (читай – державы) обязано вмешиваться ради ликвидации ее последствий, предотвращения эскалаций.

На практике, естественно, гуманитарные вмешательства осуществлялись и осуществляются не только и подчас не столько ради борьбы с гуманитарными катастрофами, но и для решения политических и экономических задач и /или поддержания державного статуса.

54

Можно называться империей и таковой не являться и, соответственно, не принимать этого названия, но быть империей по факту. Например, Бразилия с 1822 по 1889 г. Именовала себя империей, по сути, не имея для этого оснований. Франция в XVII—XX вв. была империей вне зависимости от того, называлась ли она королевством, республикой или империей.

55

См. подробнее: Гринин Л. Е. Национальный суверенитетв век глобализации//Суверенитет. Трансформация понятий и практик/Под ред. М. В. Ильина, И. В. Кудряшовой. М., 2008. С. 120—121.

56

Oppenheim L. International Law. A Treatise. Vol. I. Peace. New Jersey. 2005. P. 135.

57

http://www.oas.org/juridico/english/treaties/a-40.html.

58

В настоящее время в ООН входит 192 государства-члена.

59

http://www.un.org/russian/question/faq/fs2.htm.

60

Там же.

61

В 1973 г. В ООН были приняты Германская Демократическая Республика (ГДР) и Федеративная Республика Германия (фрг). Этому предшествовала официальная договоренность руководства ссср, США, Великобритании и Франции о согласованной поддержке заявок ГДР и фрг. При этом, к примеру США признали ГДР только в 1974 г.

62

Тезис о том, что членство в ООН является «квалифицирующим» признаком формального государства, находит свое подтверждение применительно к Израилю, который состоит в Организации, хотя и не признается большинством арабских и мусульманских государств.

63

При созДании ООН по совокупности политических причин в ее состав были приняты ряд «негосударств»—Украина и Белоруссия (субъекты ссср), Австралия, Канада, Новая Зеландия и Южная Африка (британские доминионы), Индия (британское владение) и Филиппины (американская commonwealth). Членство в Организации не сделало их государствами, поскольку таковыми они никем не признавались. То есть формальный государственный статус принятия в ООН окончательно конституирует тогда, когда он «предварительно» конституирован признанием другими государствами, в первую очередь державами (и когда полностью оформлено отделение от «материнского» государства, от метрополии). Но это признание не может быть произвольным. Оно должно опираться на нормы международного права, в том числе на Устав ООН, фиксирующий принцип территориальной целостности и нерушимости границ государств (п. 4. Ст.2).

На процессе против бывшего президента Югославии и Сербии Слободана Милошевича в Международном уголовном трибунале по бывшей Югославии обвинение опиралось на Конвенцию Монтевидео, доказывая государственный статус Хорватии в октябре 1991 – мае 1992 г., то есть между вступлением в силу Декларации о независимости этой бывшей югославской республики и ее принятием в ООН. Таким образом, обосновывался международный характер югославо-хорватского конфликта. Судьи согласились с обвинением. Между тем самопровозглашенная Хорватия была признана США и пр. В нарушение Устава ООН. Другое дело, что потом это беззаконие было легализовано решением о ее принятии в Организацию. В любом случае до мая 1992 г. Хорватия формально не являлась государством.

64

Вадим Цымбурский, отталкиваясь от открытой в спорах юристов диалектики факта суверенитета и его внешнего признания, предложил различать «суверенитет факта» (когда реальное властвование закладывает основу внешнего признания суверенитета) и «суверенитет признания» (когда суверенная власть создается признанием со стороны инстанций, на которые не распространяется, – создается как власть формально самостоятельная по отношению к этим инстанциям, имеющая свои «неотъемлемые права», т. е. когда суверенитет рассматривается как функция международного права). «В играх политического суверенитета […] то или иное право на суверенность берет верх не потому что „так должно быть“, а лишь постольку поскольку мобилизация и конъюнктура дают результат, подходящий под фрейм суверенитета в том или другом из описанных воплощений: с конвертацией или «факта» в «признание», или «признания» в «факт». На языке политики как таковом, если не подменять его языком юриспруденции, бессмысленно утверждать, что суверенитет должен возникать из реальной власти или из принятия субъекта в круг суверенов – политик знает, что на практике бывало, и бывает, и будет как первое, так и второе, по обстоятельствам места и времени» (Цымбурский В. Л. Идея суверенитета в российском, советском и постсоветском контексте www.intelros.ru/subject/karta_bud/2445-v.l.—cymburskijj.—ideja-suvereniteta-v.html).

На мой взгляд, однако, конвертировать «признание» в «факт» невозможно. «Факт» – он или есть, или его нет. Если политическая организация, пусть даже признанная государством другими государствами и принятая в ООН, не способна подтвердить свои претензии на фактический суверенитет или тем более вообще не претендует на него, то о государстве в полном смысле говорить не придется. Например, признание Косово государством со стороны США и др. Не сделало его государством, точнее, сделало только формальным государством. И то не в полной мере, ведь в ООН оно не принято и вряд ли будет принято.

65

В 2008 г. Россия признала формальный суверенитет АбхАзии и Южной Осетии, бывших грузинских автономий. Если у первой еще есть некоторые ресурсы для самостоятельного, то есть собственно государственного существования, то у второй таковые полностью отсутствуют. Однако в сложившейся тогда ситуации у нас просто не было иного выбора. В начале 1990-х гг. эти территории законно отделились от Грузии (до того как та стала государством), отстояли свою независимость от нее в вооруженных конфликтах и в конечном итоге стали фактическими российскими протекторатами (продолжая официально признаваться мировым сообществом территориальными единицами Грузии). Значительная часть их жителей получила наше гражданство. Попытка Грузии в августе 2008 г. Силовым образом восстановить свой контроль над Южной Осетией вылилась в акты агрессии и геноцида – ее вооруженные силы атаковали наших миротворцев, дислоцированных в Цхинвале, совершили многочисленные убийства мирных российских и южноосетинских граждан и пр. Последующие события, вошедшие в историю как «Принуждение к миру», или Пятидневная война, создали новую политическую реальность, нуждавшуюся в соответствующем правовом оформлении. Россия, по понятным причинам, не могла включить Южную Осетию, а тем более Абхазию в свой состав. Но и продолжать номинально признавать их составными частями Грузии тоже было нельзя. Чтобы легализовать постоянное присутствие российских войск и пр., пришлось признать фактические протектораты формальными государствами.

66

Предвижу возражения относительно процветающего Тайваня. Допустимо, конечно, полагать, что проблем у него нет. Но только сам Тайвань так, разумеется, не считает. Иначе бы с 1993 г. не предпринимал регулярные попытки вернуться в ООН и не тратил бы огромные средства на фактическую покупку признания у разных мелких государств.

67

Через состояние «несуверенного государства», а значит, во всех смыслах «негосударства», в свое время прошли британские протектораты и доминионы (так, Канада стала членом ООН в 1945 г., но окончательную политическую независимость от Лондона обрела лишь в 1982 г.) и аналогичные владения других колониальных империй и т. п. «Несуверенное государство возможно только в союзе с суверенным [то есть с собственно государством. – В. И.], его территория и население должны поэтому занимать двойственное положение: они всегда должны в то же время составлять территорию и население другого государства» – так очень точно высказался Еллинек по поводу современных ему (конец XIX в.) протекторатов и пр. Одновременно он, правда, ошибочно указал на возможность, если угодно, «суверенной зависимости», когда метрополии, протектору предоставлены «только установленные договором полномочия», а не «господство» (Еллинек Г Указ. Соч. С.706).

Вообще, рассуждения о возможности «внутреннего суверенитета» при отсутствии «внешнего», хотя бы «частичного», представляются верхом абсурда. Если нет «внешнего суверенитета», то нет и «внутреннего» – нет никакого суверенитета. Нет государства. Есть территориальное образование, находящееся под властью государства, но по какой-то причине не включенное в его состав или включенное на неких специфических условиях или уже выводимое из его состава государства (как те же доминионы) либо объективно не способное к государственному существованию, но по совокупности исторических и политико-конъюнктурных причин принимаемое за государство.

68

«Der Bund kann durch Gesetz Hoheitsrechte auf zwischenstaatliche Einrichtungen übertragen», то есть «Федерация может законом передавать свои суверенные права межгосударственным учреждениям» – гласит п. 1 ст. 24 Основного Закона Федеративной Республики Германии (фрг) 1949 г. (http://www.gesetze-im-internet.de/bundesrecht/ gg /gesamt.pdf; http://www.constitution.garant.ru/DOC_3864885.htm). Государство провозгласило свое право отказываться от государственного статуса…

Прямо противоположный подход изложен в ст. 152 Иранской Конституции 1979 г. (http://mellat.majlis.ir/archive/1383/10/15/law.htm): «Внешняя политика Исламской Республики Иран основана на отрицании всяческого господства над Ираном либо со стороны Ирана, сохранении независимости во всех сферах и территориальной целостности, защите прав всех мусульман и непринятии на себя обязательств перед гегемонистскими державами и на мирных взаимоотношениях с государствами, не имеющими враждебных намерений в отношении Ирана». И далее: «Запрещается заключать любой договор, который привел бы к установлению иностранного господства над природными и экономическими ресурсами, культурой, армией и другими сферами жизни государства» (ст. 152 – 153).

69

Провалы референдумов по утверждению Договора о введении Конституции для Европы (т. н. «Евроконституции») —в Нидерландах и Франции в 2005 г. И Лиссабонского договора о внесении изменений в Договор о Европейском союзе и Договор об учреждении Европейского сообщества – в Ирландии в 2008 г. привели было к консервации «промежуточного» статуса ЕС. Впрочем, в 2009 г. Ирландия переголосовала и Лиссабонский договор ввели в действие…

70

Это бы усложнило, «утяжелило» описания правления, не добавив ничего по сути.

71

Аристотель. Политика. Кн. ш. // Аристотель. Соч. В 4 т. Т. 4· М.; 1984· С. 457; Платон. Государство. Кн. viii.//Платон. Собр. Соч. В 4 т. Т.з· М., 1994· С. 327—329; Полибий. Всеобщая история. Т. н. Кн. vi. Спб.; 1995· С. 8—9·

72

…

73

…

74

В классическом русском переводе «res publica» переводится как «государство». – В. И.

75

Tvlli Ciceronis M. De Re Pvblica. L. I. Romae, 1822. P. 69 – 72; Цицерон. О государстве. Кн. I//Цицерон. Диалоги: О государстве; О законах. М., 1994. С. 20—21.

76

Олег Хархордин доказывает, что для Цицерона res publica – это «материальные вещи и места в общей собственности» и правовой порядок, обеспечивающий populus’у контроль за ними и реальный доступ «к процессам совещания по поводу принятия и применения законов, которые обязательны для всех граждан» («[…] существует связь, объединяющая толпу или сборище в народ, то есть более или менее существует согласие по поводу тех законов, которые связывают всех и позволяют гражданам как городу распоряжаться своей судьбой и своим достоянием»). В обоснование приводятся, в том числе, цицероновские тезисы об отсутствии республики в Сиракузах при тирании Дионисия в 405—367 гг. До н. э. (когда «народу» не принадлежало ничего, когда сам народ принадлежал правителю) и в Афинах при «олигархии Тридцати» в 404 – 403 гг. До н. э. (когда «народу» опять же не принадлежало ничего, когда городом правили беззаконно). «У Цицерона то, что связывает граждан воедино в res publica, часто называется vinculum iuris, узами закона, и логика здесь достаточно прямолинейна: если нет vinculum iuris, уз закона, то нет и iuris consensus, согласия в вопросах права, что является определяющим признаком populus’а, – то есть тогда мы имеем вместо него некое собрание людей, толпу. Если нет populus’а, то нет и речи о том, владеет или не владеет он своей res – значит, нет res publica» (Хархордин. О. Была ли res publica вещью? //http://www.intelros.ru/2007/12/23/oleg_kharkhordin_byla_li_ respublicaveshhju. html). С Хархординым можно было бы полностью согласиться, если бы Цицерон не упоминал о populus’е в дионисийских Сиракузах (Tvlli Ciceronis M. Op. cit. L. III. P.262) и пр. То есть, по его мнению, «уз закона», «согласия в вопросах права», общей собственности и, следовательно, республики там не было в помине, а populus имелся. Налицо противоречие, причем не у Хархордина (его можно упрекнуть, вероятно, лишь в невнимательности), а у самого Цицерона. Поскольку он же в своем общем определении республики указал, что populus немыслим без «согласия в вопросах права» и т. д. Придется предположить, что Цицерон был близок к признанию, что populus все же может быть организован и управляться «нереспубликански». Но это сугубая спекуляция, разумеется.

77

В 212 г. принцепс Каракалла (211—217 гг.), стремясь повысить доходы казны, предоставил римское гражданство практически всем свободным жителям Империи.

78

Tvlli Ciceronis M. Op. cit. P. 113—116.

79

Tvlli Ciceronis M. Op. cit. P. 116.

80

См., например: Фриц К. фон. Теория смешанной конституции в античности. Критический анализ политических взглядов Полибия. СПб., 2007. С. 231.

81

Вернер Шюрбаум так пересказывает цицероновское учение: […] когдаpopulusявляется coetus multitudinis iuris consensu et utilitatis communione sociatus […], когда обеспечиваются imperiumправительства, auctoritasэлиты, выражающийся в consilium, и libertasнарода, то тогда остается пространство для самых разных форм государственного устройства: regnum, optimatium dominatus, civitas popularisили же смешанная форма – все это возможные и легитимные формы res publica. Шюрбаум соглашается с Фульвио Кроснара, который обосновал непрерывность существования понятия res publica до XI в. Он писал, что государственная история Рима началась с res publica regia. Та затем трансформировалась в res publica consolare(именно ее во всех классических работах и всех учебниках называют собственно республикой). В императорскую эпоху сменилось несколько res publicae (Шюрбаум В. Цицерон: De re publica // Res publica: история понятия / Науч. Ред. О. В. Хархордин. С. 201—202).

82

Павел Орозий (начало V в.) утверждал, что готы из-за своего варварства совершенно не способны соблюдать законы, а потому республика у них невозможна (Орозий П.История против язычников. СПб., 2009. C.505). То есть за варварами и язычниками он не признавал способности к цивилизованной государственной организации.

83

Папа Григорий I Великий (590 – 604 гг.), в православной традиции именуемый Григорием Двоесловом, в письме к императору Фоке (602 – 610 гг.) подчеркивал принципиальное различие между языческими монархами (reges gentium) и императорами республик (reipublicae imperatores), поскольку первые господствуют над рабами, а императоры подлинных республик (vero reipublicae) правят свободными (цит. по: Pirenne H. Mohammed and Charlemagne. N.-Y., 2001. P. 144; см. Также: Ильин М. В. Слова и смыслы. Опыт описания ключевых политических понятий. М., 1997. С. 261).

84

По определению Шмитта, «всеобъемлющее международно-правовое единство» Европейского раннего Средневековья (Шмитт К. Номос Земли. С. 31).

85

Дочери Венецианских патрициев, вступавшие в брак с представителями монарших родов, получали почетный титул Figlia adotiva della Repubblica (дочь Республики).

86

Суть республиканской позиции заключалась в том, что res publica мыслилась единственной формой правления, при которой города могут иметь надежду «остаться в свободном состоянии», указывает Квентин Скиннер (Скиннер К. Te State//Понятие государства в четырех языках. С. 35).

87

«Монархия представлялась республиканским идеологам чреватой узурпацией главою (capo) политического тела всего общего блага…, тогда как республика мыслилась как справедливое распределение остающегося при этом целостным общего блага между множеством, лучшими и властителем. Республика тем самым связывалась со смешанным правлением» (Ильин М. В. Указ. Соч. С.267).

88

В этой связи порой приходилось определять Священную Римскую Империю, правитель которой был выборным, как «полуреспублику».

89

Machiavelli N. Il Principe. Cap. I// N. Machiavelli. Il Principe e Discorsi sopra la prima Deca di Tito Livio. Firenze, 1857. P. 5; Макиавелли Н. Государь. Гл. I // Н. Макиавелли. Сочинения исторические и политические. Сочинения художественные. Письма. М., 2009. С.59.

90

Guicciardini F. Ricordi politici e civili. Torino, 1945. P. 26, 37; Гвиччардини Ф.Заметки о делах политических и гражданских// Ф. Гвиччардини. Сочинения. М., 1934. С. 132, 142.

91

В 1619 г. Императорский посол при французском дворе граф Вратислаус фон Фюрстенберг передал государственному секретарю по иностранным делам Пьеру Брюлару маркизу де Силлери, меморандум, описывающий угрозу монархическим устоям со стороны республик. «Под покровом религии речь идет о чисто республиканском заговоре, у истоков которого стоит Венеция и очагом которого является Голландия. Цель заговора – низвержение тронов и корон […] и превращение королевств и княжеств в государства, где абсолютная власть принадлежала бы тем, кто избирается народом» (цит. по: Черкасов П. П. Кардинал Ришелье. М., 1990. С. 135—136). Фон Фюрстенберг таким специфическим образом пытался убедить французскую корону поддержать дом Габсбургов в начавшейся Тридцатилетней войне. Но, как известно, в итоге Франция, следуя своим собственным интересам, поступила ровно наоборот. В любом случае цитируемый меморандум – едва ли не первый в истории западноЕвропейской дипломатии официальный документ, в котором монархии однозначно противопоставлены республикам.

92

Bodin J. Op. cit. L. II. Ch. I.P. 251. То же самое писал Этьен Паскье (Pasquier E. Les Letres. T. II. P., 1619. L. XIX. P.464).

93

Althusius J. Politica Methodice Digesta, Atque Exemplis Sacris et Profanis Illustrata. Cap. IX // http://www.constitution.org/alth/alth_09.htm.

94

Harrington J. Te Commonwealth of Oceana. L., 1887. P 10 8.

95

С XV в. В английской политической литературе начало использоваться понятие «common – wealth» (позже стали писать «commonwealth»). Им обозначали то же, что на континенте называли res publica, respublica, то есть государство (Льюис Льюкенор, Томас Смит, Харрингтон, Гоббс, Локки др.) и «немонархию» (Джон Мильтон). Commonwealth of England – так называлась английская республика в 1649—1653 гг. (в 1653 – 1659 гг. – Commonwealth of England, Scotland and Ireland). В дальнейшем слово «commonwealth» употребляли, также имея в виду и ограниченную монархию. А в 1926 г. было основано British Commonwealth of Nations (с 1946 г. Commonwealth of Nations), международное объединение во главе с королем Соединенного Королевства, призванное, насколько возможно, заменить распадавшуюся Британскую Империю.

96

См.: Ильин М. В. Указ. Соч. С.268.

97

Последний король Польши и великий князь Литовский Станислав II Август (1764—1795 гг.) после своего избрания заявил, обращаясь к Сейму: «Я склоняю головы перед гражданами, собравшимися со всех концов этого обширного королевства, – они соблаговолили назвать королем равного им, и я с уважением принимаю этот дар общественной доброты, свободы и единодушия» (см.: Поня-товский С. Мемуары. М., 1995. С. 213).

Мнение о том, что Речь Посполитая была самой настоящей республикой, довольно распростанено и в Польше, и за ее пределами. Вот, к примеру, характеристика Петра Сапронова: «[…] в Польше король избирался на сейме польской знатью и шляхтой. Последние в собственном представлении были лицами свободными и жившими по своей воле. Они обладали полным суверенитетом в отношении себя и собственных владений и, по существу, должны были быть признаны королями, царствующими в единой и общей для них всех Речи Посполитой. В то же время магнаты и шляхта, оставаясь „царями“, избирали из своих рядов [не обязательно так. – В. И.] собственного царя-короля. Его роль заключалась в чем-то подобном председательствованию в совете царей, так же как в охране их вольностей и привилегий, то есть царственности. Как избранный на царство, польский король не может быть признан даже первым среди равных ему выборщиков. Он, конечно, не их слуга, но и не господин, а, скорее, некоторый распорядитель, которому за его труды на благо Речи Посполитой положены особые права и привилегии» (Сапронов П. А.Власть как метафизическая и историческая реальность. СПб., 2001. С.556).

98

Montesquieu. De L'Esprit des Lois. P. I. Geneve, 1758. L. 11. Ch. 1. P. 40; Монтескъе Ш.Л. О духе законов. М.; 1999· Кн. п. Гл. I. С. 17.

99

Rousseau J. – J. Op. cit. L. II. Ch. VI. P. 80.

100

«Die Formen eines Staats (civitas) können entweder nach dem Unterschiede der Personen, welche die oberste Staatsgewalt inne haben, oder nach der Regierungsart des Volks durch sein Oberhaupt, er mag sein welcher er wolle, eingeteilt werden, die erste heißt eigentlich die Form der Beherrschung (forma imperii), und es sind nur drei derselben möglich… (Autokratie, Aristokratie und Demokratie, Fürstengewalt, Adelsgewalt und Volksgewalt). Die zweite ist die Form der Regierung (forma regiminis), und betrif die auf die Konstitution… und ist in dieser Beziehung entweder republikanisch oder despotisch. Der Republikanism ist das Staatsprinzip der Absonderung der ausführenden Gewalt (der Regierung) von der gesetzgebenden; der Despotism ist das der eigenmächtigen Vollziehung des Staats von Gesetzen, die er selbst gegeben hat…» («Формы государства могут быть разделены или по различию лиц, обладающих верховной государственной властью, или по способу управления народом его верховного главы, кем бы этот последний ни был. Первая форма называется собственно формой господства, и возможны лишь три вида ее… (автократия, аристократия, демократия; власть монарха, дворянства, народа). Вторая форма есть форма правления и касается того способа, каким государство распоряжается полнотой своей власти; этот способ основан на конституции… и в этом отношении форма управления может быть или республиканской, или деспотической. Республиканизм есть государственный принцип отделения исполнительной власти… от законодательной; деспотизм – принцип самовластного исполнения государством законов, данных им же самим…») (Kant I. Zum ewigen Frieden. Ein philosophischer Entwurf//I. Kant. Werke in zwölf Bänden. Bd. 11. Frankfurt am Main, 1977. S. 206—207; Кант И. К вечному миру// И.Кант. Соч. В 6 т. Т. 6. М., 1966. С.269).

101

Революционное движение, имевшее целью объединение Италии, создание итальянской нации. «Технически» эта задача решалась через присоединение итальянских государств к Сардинскому королевству.

102

До нее в Японии (с конца XII в.) номинально функционировала диархия, но в действительности сэйи-тайсегун, будучи формально зависимым от тэнно (сакрального правителя божественного происхождения), подчиненным ему, фактически единовластно правил государством. Революция официально подавалась как реставрация монархии тэнно. Конституция 1890 г. Объявила тэнно сувереном, самоограничившим свою власть в пользу парламента (ст. 1, 4, 5; немецкий перевод Конституции Мэйдзи – http://web.archive.org/web/20070519022111 www.cx.unibe.ch/~ruetsche/japan/Japan2.htm). При этом на практике монархия в большей степени ограничивалась сумицу-ин (тайным советом) и гэнро (государственными старейшинами).

103

До конца XVIII в. Государства, не имеющие монархов (итальянские, швейцарские, североитальянские и пр.), как правило, совершенно нормально воспринимались своими монархическими соседями. Монархи не считали «немонархии» чем-то порочным и природно чуждым, не видели в них принципиальной угрозы себе (см. подробнее: Сорель А.Европа и Французская революция. Т. I. СПб., 1892. С. 11—13). Идеи фон Фюрстенберга (см. Сноску 88), определенно, не могли получить широкого распространения. Короли даже порой поддерживали борцов против монархий в конкурирующих государствах, если находили это потенциально выгодным для себя. Хрестоматийный пример – помощь Франции восставшим североамериканским колониям в 1778—1783 гг. А вот после Великой революции и наполеоновских войн ситуация поменялась радикально. Насмотревшись на кровавые буйства французских революционеров, на игры Наполеона I с чужими суверенитетами, Европейские монархи вспомнили, что «их ремесло – быть роялистами». С большим трудом одолев Францию, они потом десятилетиями старались посильно изводить республиканизм на своем континенте. Уничтоженные французами Венецианская, генуэзская и сев еро нидерландские республики не были восстановлены Венским конгрессом (хотя тот реставрировал многие старые монархии). Как исключение терпели лишь Швейцарию (которую Наполеон не успел добить) и германские города-государства. Ведь они тоже были частью дореволюционного политического ландшафта, имели историческую легитимность.

104

Хотя попытки уравнять все же были, конечно. Так, Джон Адамс (президент США в 1797 – 1801 гг.) утверждал, что в Британии существует «monarchical republic» и т. д.

105

Ильин М. В. Указ. Соч. С. 308.

106

У Шмитта есть краткий, но вполне исчерпывающий обзор западноЕвропейской теории монархии:

«Der Monarchie wird religiös bergründet. Der Monarch ist in einem spezifschen Sinne „Von Got“, ein «Bild Gotes» und götlichen Wesens.

Die monarchische Formel «von Gotes Gnaden» hat, von modernen Vorstellungen aus betrachtet, nur einen polemischen und negativen Sinn und bedeutet nichts weiter, als daß der Monarch seine Macht und Autorität keinem andere (als Got) verdankt, also weder der Kirche oder dem Papst noch auch dem Willen und der Zustimmung des Volkes. Darin erschöpf sich aber keineswegs die Verbindung von Monarchie und religiösen Vorstellungen. Ideengeschichtlich ist ein Monarch, der den Staat regiert, immer als einer Analogie zu Got erschienen, der die Welt regiert. Während des Mitelalters und bis in die Neuzeit hinein haten die KÖnige für große Massen des Volkes auch physisch einen übernatürlichen Charakter… Das Recht der KÖnige ist götlichen, d. h. religiösen Ursprungs der KÖnige selbst ein Pro-Deus. […]

Für eine andere – wenn auch leicht in die religiöse Vorstellung von dem Got-Vater übergehende – Begründung ist der Monarch ein Vater. Die Autorität und Macht des Vaters in der Familie, die patria potestas, wird auf den Staat übertragen, der infolgedessen als eine vergrößerte Familie aufgefaßt wird. […]

Andere Arten monarchistischer Vorstellungen sind nicht in demselben Maße spezifsch wie jene religiöse oder patriarchalische Begründung. Es gibt eine patrimoniale Monarchie, in welcher der Monarch als der Träger überragenden und dauernden Reichtums und wirtschaflicher Macht, von allem als der größte Grundbesitzer des Landes erscheint, als dominus, d. h. Eigentümer. Das kann in der politischen Wirklichkeit eine sehr feste Basis der monarchischen Stellung sein, ist aber keine für die monarchische Lehre charakteristische und eigentümliche Art der Argumentation, weil das soziale Ansehen jedes großen Reichtums zu einer patrimonialen Stellung führen kann. Ebenso die feudale Monarchie, in welcher der KÖnige der Führer eines ihm persönlich ergebenen Gefolges ist, das ihm für Tod und Leben dient und dem er dafür Schutz und Unterhalt in verschiedenen Formen… Derartige Gefolgschafen bilden sich in der verschiedenartigsten Weise, ohne daß man in dem Sinne eines politischen Formenprinzips von einer Monarchie sprechen könnte, solange der Gefolgsherr keine götliche Weihe oder keine patriarchalische Stellung erhält. Die andern geschichtlichen Typen der Monarchie kommen für die ideelle Begründung der Monarchie ebensowenig in Betracht. In der Beamtenmonarchie, wie sie sich in europäischen Staaten vom 16. zum 19. Jahrhundert gebildet hat, ist der Monarch die Spitze einer Beamtenorganisation, premier magistrate. Das spezifsch Monarchische beruht dann auf geschichtlich überlieferten, nichtbeamtenstaatlichen Vorstellungen In der cäsaristischen Monarchie, wie sie in dem Kaisertum der Bonaparte verwirklicht war, ist der Monarch nur Dictator auf demokratischer Grundlage. […]

Die hier aufgezählten sechs Typen der Monarchie – theokratische, patriarchalische, patrimoniale, feudale, Beamten– und cäsaristische Monarchie – verbinden sich in den geschichtlich wirklichen Fällen der Monarchie in verschiedener Weise, so daß jeder konkrete Fall von Monarchie mehrere dieser Elemente miteinander und nebeneinander in sich enthält. Die Monarchie der Territorialfürsten des 18. Jahrhundert z. B., etwa die preußische Monarchie unter Friedrich Wilhelm I., enthielt patrimoniale Elemente wegen des großen Domänenbesitzes des KÖnige, feudale im Verhältnis zum Adel, beamtenmonarchische, weil aus […] ein formierter bureaukratischer Verwaltungsapparat entstanden war; in der Verbindung mit dem Landeskirchentum lagen auch religiöse Elemente. Es fehlten nur alle cäsaristischen Elemente…

Alle prinzipiellen Begründungen der Monarchie enthalten im Kern nur zwei Vorstellungen, die in spezifschem Sinne gerade zur Monarchie gerade zur Monarchie führen: die Vorstellung eines persönlichen Gotes und die Vorstellung des Vaters. Keine dieser Vorstellungen gehört wesentlich der politischen Sphäre an. Wo die Monarchie religiös gerechtfertigt ist und der Monarch zu einem götlichen oder mit Got in besonderer Verbindung stehenden Wesen wird bewegt sich der Gedanke nicht im Politischen, sondern im Teologischen oder Weltanschaulichen. Wenn die Welt als eine Einheit von einem einzigen Got regiert wird und die Einheit des Staates unter einem Monarchen als etwas Gleiches oder Analoges aufgefaßt wird, so ist der primäre Begrif ofenbar Got und Welt und nicht Monarch und Staat. Wird der Monarch als der Vater der staatlichen Familie aufgefaßt und der dynastische Begrif einer Erbmonarchie daraus abgeleitet, so ist die primäre Vorstellung Familie und nicht Staat. Immer sind es also nichtpolitische Vorstellungen, welche den Kern der Argumentation ausmachen. […]

Ganz anderer Art sind die rationalistischen Begründungen der Monarchie, die seit dem 18. Jahrhundert aufreten. Für die Philosophie der Auflärung ist der König nichts anderes als premier magistrate der erste und – wenn es vernünfig zugeht – der aufgeklärteste Beamte, der für das Wohl seiner weniger aufgeklärten Untertanen am besten sorgen kann. Auf diese Weise ergibt sich aber weder Erblichen noch Legitimität der Monarchie, und wenn einer Fürsten jene Qualität des aufgeklärten Menschen fehlt, so entfällt die Begründung.

Im 19 Jahrhundert sind die rationalistischen und empiristischen Rechtfertigungen der Monarchie dadurch gekennzeichnet, daß sie den Monarchie in das rechtsstaatliche System der Gewaltenunterscheidung einfügen, aus der Monarchie eine bloße Regierungsform und aus dem Monarchen den mehr oder weniger einfußreichen Chef der Exekutive machen. Hier sind die Begründungen verschieden gehen aber immer darauf aus, die Nützlichkeit und Zweckmäßigkeit».

(«Монархия обосновывается религиозным образом. Монарх в специфическом смысле „от Бога“, «образ Божий» и имеет божественную сущность.

Монархическая формула «Божьей милостью» имеет, если исходить из современных представлений, лишь полемический и негативный смысл и не означает ничего, кроме того, что монарх не обязан своей властью и авторитетом никому (кроме Бога), то есть ни церкви, ни папе, ни воле и одобрению народа. Однако этим вовсе не исчерпывается связь между монархией и религиозными представлениями. С точки зрения истории идей правящий в государстве монарх всегда выступал в качестве аналогии Бога, правящего миром. В Средневековье и вплоть до Нового времени короли даже физически обладали для широких масс народа сверхъестественным характером… Право короля божественно, то есть имеет религиозное происхождение, а сам король есть некий pro-Deus. […]

Для другого обоснования, хотя и легко переходящего в религиозное представление о Боге-отце, монарх есть отец. Авторитет и власть отца в семье, patria potestas, переносится на государство, которое в результате этого понимается как увеличенная семья. […]

Другие виды монархических представлений не являются специфическими в той же мере, что подобные религиозные или патриархалистские обоснования. Существует патримониальная монархия, в которой монарх предстает как носитель огромного и сохраняющего богатства и экономической власти, прежде всего как крупнейший землевладелец страны, как dominus, то есть собственник. В политической действительности это может быть прочной основой его монархического положения, однако не является характерным и своеобразным для монархического учения видом аргументации, поскольку социальный престиж любого крупного богатства может привести к патримониальному положению. Точно также феодальная монархия, в которой король является вождем преданной лично ему свиты, которая служит ему жизнью и смертью, и за это он предоставляет ей защиту и содержание в различных формах. Подобные свиты образуются самым различным способом, так что невозможно говорить о монархии в смысле принципа политической формы, пока господин свиты не получит божественного освящения или положения патриарха. Другие исторические типы монархии точно также мало подходят для идейного обоснования монархии. В чиновной монархии, образовавшейся в Европейских странах с XVI по XIX в., монарх есть глава организации чиновников, premier magistrat. Специфически монархическое основано тогда на исторически традиционных представлениях, не связанных с чиновным государством. В цезаристской монархии, реализованной в империи Бонапартов, монарх есть лишь диктатор на демократической основе. […]

Перечисленные шесть типов монархии – теократическая, патриархальная, патримониальная, феодальная, чиновная и цезаристская монархии – в исторически действительных случаях монархии соединяются различным способом, так что каждый конкретный случай монархии содержит в себе смешанными и сосуществующими множество этих элементов. Монархия германского территориального государя XVIII в., например, прусская монархия при Фридрихе Вильгельме I, содержала патримониальные элементы ввиду крупного домена собственности короля, феодальные – в отношении дворянства, чиновно-монархические, поскольку […] уже возник сформированный бюрократический аппарат управления; а в соединении с земельной церковью также заключались религиозные элементы. Отсутствовали лишь цезаристские элементы…

Все принципиальные обоснования монархии содержали в ядре лишь два представления, которые в специфическом смысле ведут именно к монархии: представление о персонализированном Боге и представление об отце. Ни одно из этих представлений сущностно не относится к политической сфере. Там, где монархия оправдывается религиозным образом и где монарх становится сущностью божественной или находящейся с Богом в особом отношении, мысль движется не в политическом, а в теологическом или мировоззренческом направлении. Если миром как целым правит один-единственный Боги единство государства при одном монархе понимается как нечто подобное или аналогичное, то первичным понятием, очевидно, является Боги мир, а не монархи государство. Если монарх понимается как отец государственной семьи и из этого выводится династический принцип наследной монархии, то первичным представлением является семья, а не государство. То есть всегда в ядре аргументации лежат неполитические представления. […]

Совсем иного рода рационалистические обоснования монархии возникают с XVIII в. Для философии Просвещения король есть не что иное, как premier magistrat, первый и – если все происходит разумным образом – наиболее просвещенный чиновник, который лучше всего может позаботиться о благе своих менее просвещенных подданных. Однако таким образом не возникает ни наследственности, ни легитимности монархии, и если у государя отсутствует подобное качество просвещенного человека, то отпадает и обоснование.

В XIX в. Рационалистические и эмпирические оправдания монархии характеризуются тем, что они вводят монарха в систему правового государства с различением властей, делают из монархии простую форму правления, а из монарха – более или менее влиятельного главу исполнительной власти. Здесь обоснования различны, но всегда приводят к доказательству полезности и целесообразности монархии») (Schmit C. Verfassungslehre. S.282—286).

Добавлю здесь только, что в XX в. монархии стали характеризовать в лучшем случае как «традиционный институт», а в худшем – как «архаику» и «экзотику».

107

И во главе республик могут стоять духовные (религиозные) лидеры. Я имею в виду не только Иран, где уже 30 лет правителем является рахбар, избираемый из числа шиитских факихов (богословов-законоведов), но и, к примеру Кипр, президентом которого в 1960—1977 гг. был предстоятель Кипрской Православной Церкви Архиепископ Новой Юстинианы и всего Кипра Макариос III.

108

Согласно официальной доктрине, кувейтское государство было создано в XVIII в., когда местные жители выбрали своим правителем главу рода Аль Сабахов (переселившегося из Неджда) и заключили с этим родом договор о взаимных обязательствах – мубаяъа. Институт мубаяъа впоследствии трансформировался в конституционную клятву (аль-ямин ад-дустурий), даваемую каждым эмиром при вступлении на трон. В кувейстской Конституции 1962 г. (http://www.da.gov.kw/eng/kuwaitInfo/political.php) говорится о системообразующей роли ислама и шариата (ст. 2), при этом о какой-либо сакральности эмирской власти, об ее богоустановленности и т. д. Не сказано ни слова.

109

Византийская Империя была «продолжением» Римской. Если первую практически все исследователи безусловно относят к монархиям, то по второй единого мнения нет и, по-видимому не будет никогда.

Ликвидация монархии в Риме, согласно исторической традиции, датируется 509 г. До н. э. (тогда из города был изгнан rex Тарквиний Гордый). Верховная власть стала осуществляться комициями (народными собраниями), Сенатом (органом, комплектовавшимся из «природных» аристократов – патрициев, а затем из патрициев и плебеев, сделавших чиновную карьеру) и двумя высшими магистратами – консулами, ежегодно переизбираемыми комициями. Эта система правления была весьма жизнеспособной и эффективной, она держалась несколько веков. Со временем римляне под влиянием греческих теоретиков концептуализировали ее как «смешанное» правление.

Единственным источником и первичным носителем власти, согласно римским представлениям, был «народ», граждане. Граждане образовывали республику (государство) и управляли ею.

По мере расширения и «усложнения» государства оказалось востребовано предоставление римского гражданства свободному населению Италии (I в. До н. э.). Естественно, это привело к кризису комициальной системы. «Смешанное» правление, практически идеальное для города-государства, оказалось совершенно неподходящим для империи. В изменившихся условиях оно обнаружило практически нулевую устойчивость к кризисам, и, пройдя через несколько кровавых гражданских войн и диктатур, римляне решились на радикальную перестройку республики.

С конца I в. До н. э. была установлена система принципата, предполагавшая постоянное сосредоточение высшей власти в руках prin с eps 'а – первого сенатора через совмещение им (в разных комбинациях) должностей консула, цензора, верховного понтифика, должностных статусов (но не самих должностей) народного трибуна и проконсула, звания императора, титула Pater Patriae и пр. Первым принцепсом был Гай Юлий Цезарь Октавиан Август (27 г. До н. э. – 14 г.), военно-политический лидер, чья мудрая политика способствовала стабилизации государства после почти векового кризиса.

Сейчас мы называем римских принцепсов императорами. Хотя поначалу звание императора, как писал Теодор Моммзен, предполагало только высшую военную власть, которая идентифицировалась с персоной его носителя (Mommsen T. Romisches Staatsrecht. Bd. II. 2. Leipzig, 1877. S.770). Римляне в I—III вв. чаще всего именовали своих правителей августами – почетная часть когномена первого принцепса и его преемников (augustus – «священный», «великий») со временем стала титулом. Кроме формального статуса важную роль играл личный авторитет принцепса, который мог основываться на его собственных заслугах перед государством и /или «вменяться» по факту принадлежности к принцепской династии.

Был введен государственный культ гения (персонального божества) принцепса: считалось, что упринцепса как минимум есть (обязаны быть) божественные черты, после смерти он мог быть объявлен divus (божественным).

Луций Анней Сенека вiв. констатировал, что принцепс – это тот, в кого обратилась республика («in quem se res publica convertit») (Annaei Senecae L. Declementia ad Neronem Caesarem. L. I//Annaei SenecaeL. Philosophi Opera Omnia. T. II. Lipsiae, 1823. P.6).

Роль Сената, однако, в I—II вв. Оставалась довольно значительной. Он управлял частью провинций, распоряжался казной (у принцепса была отдельная), имел право чеканить монету и пр. Полное прекращение деятельности комиций в конце I в. позволило Сенату присвоить их полномочия избирать магистратов и издавать законы. Впрочем, длительное время сенатские постановления считались не законами (leges), а «как бы законами» (legis vicem).

Сам принцепс тогда мог правотворчествовать только через Сенат, внося ему предложения (orationes) на утверждение. Лишь в середине II в. Стали считаться имеющими силу legis vicem принцепские конституции (constitutiones principum). Позднее утвердилось представление, что конституции создают настоящие законы – jus civile (см. подробнее: Покровский И. А. История римского права. Спб., 1999. С. 186 – 191, 194—197).

Принцепс изначально стоял во главе республики (государства римлян, «малого государства») как представитель и лидер римского гражданского коллектива и, соответственно, во главе собранной республикой империи («большого государства») как представитель республики. После «растворения» республики в империи в результате предоставления римского гражданства всем провинциалам принцепс стал представителем и лидером общеимперского гражданского коллектива. Он сделался непосредственным правителем республики-им пери и, императором в более привычном для нас смысле.

Принцепс правил бессрочно, то есть пожизненно, при этом никакого нормативного порядка преемственности его власти не было. Насколько можно судить, теоретически предполагалось, что новый принцепс должен избираться (провозглашаться) «народом», а точнее, Сенатом, войском и рядовыми гражданами Рима (жителями города). Кроме того, сами принцепсы могли при своей жизни подобрать кандидатов в преемники или предложить выбрать себе соправителей, «сопринцепсов», чтобы разделить бремя власти и попытаться исключить эксцессы, связанные с выборами преемника после своей смерти.

На практике принцепсов выбирали (провозглашали) Сенат, преторианская гвардия и /или армия. Иногда ими учитывалась предсмертная воля прежнего принцепса, иногда нет. Vox Populi тоже подчас принимался во внимание. Позиция военных нередко оказывалась решающей, сенаторам оставалось лишь утверждать или признавать уже принятые решения. Если имелся соправитель и его власть признавалась или он мог ее защитить, то вопрос о выборах не вставал. В i в. Считалось, что выбирать принцепса можно лишь из прямых потомков Августа, его родственников и их потомков, то есть из представителей династии Юлиев-Клавдиев. Династический принцип формально не закреплялся, но длительное время неукоснительно соблюдался. По мере вырождения и пресечения династии было по умолчанию признано допустимым выбирать принцепсов из числа военачальников и администраторов даже провинциального происхождения. Но первый же успешный принцепс, не принадлежавший к роду Августа, Веспасиан (69—79 гг.), фактически основал новую династию Флавиев. После ее пресечения (уже в 96 г.) ввели специфическую квазидинастическую систему, при которой принцепс при жизни подбирал кандидата в преемники и усыновлял его. Усыновление ради обеспечения преемственности власти практиковали еще Юлии-Клавдии, но они усыновляли только родственников, пусть и не всегда кровных, стремясь обеспечить именно родственную преемственность (Август, не имевший сыновей и переживший почти всех внуков, усыновил и тем самым номинировал в преемники своего пасынка Тиберия (14—37 гг.) и т. д.). Теперь же принцепсы стали усыновлять как родственников, так и неродных людей. Главными критериями подбора приемного сына были личный авторитет и способность управлять государством. Следуя им, Нерва (96—98 гг.) усыновил и выдвинул в принцепсы Траяна (98 – 117 гг.), Траян – Адриана (117—138 гг.), Адриан – Антонина (138—161 гг.). Последний (следуя, правда, воле Адриана) усыновил сразу двух кандидатов в преемники —Луция Вера (161—169 гг.) и Марка Аврелия (161 – 180 гг.). Они потом составили принцепский дуумвират (до смерти Луция). При этой системе (и в немалой степени благодаря ей) Рим достиг пика своего могущества и процветания. Сбой случился, когда Марк Аврелий провел в «со-принцепсы» своего сына Коммода (177 – 192 гг.). Тот после смерти отца проявил себя плохим правителем и в конечном счете стал жертвой заговора. Последовавшим кризисом сумел воспользоваться объявлявший себя братом Коммода Септимий Север (193 – 211 гг.), который потом стал готовить к власти своих сыновей Каракаллу и Гету, притом что оба они к ней были явно непригодны. Братский дуумвират не задался, Каракалла убил Гету (в 212 г.). Но продержался у власти только пять лет. Его убийство открыло путь к власти родственникам по материнской линии. Таким образом, можно сказать, что после Септимия Севера возродилась династическая практика. Убийство последнего Севера (в 235 г.) стало началом нового системного кризиса, вылившегося в жуткую чехарду нескольких десятков «солдатских» и «сенатских» принцепсов и т. п. (некоторые из них пытались основывать свои династии), постоянные гражданские войны и временный распад государства. Восстановление имперского единства при Диоклетиане (284—305 гг.) сопровождалось учреждением тетрархии, то есть соправления двух «старших сопринцепсов» (августов) – самого Диоклетиана и Максимиана, и двух помогающих им «младших сопринцепсов» (цезарей) – Галерия и Констанция Хлора. По истечении 20-летнего срока цезари должны были наследовать августам и сами выдвинуть новых цезарей. Но тетрархия оказалась тупиковым путем. Вскоре после того как Диоклетиан и Максимиан ушли на покой, их преемники развязали очередную гражданскую войну. Победителем в ней вышел сын Констанция Хлора Константин ι Великий (307 – 337 гг.). Он упразднил тетрархию. Феодосий I Великий (379 – 395 гг.) сделал своими соправителями сыновей Аркадия (в 383 г.) и Гонория (в 393 г.). После его смерти один стал править восточной частью Империи, а другой западной. Но это было вовсе не разделом государства, как обычно пишут, а введением диархии. Империя продолжала считаться единой. Захват варварами западных имперских территорий привел к ликвидации императорской власти на Западе в 476—480 гг.

Домиций Ульпиан, выдающийся римский юрист, занимавший при Александре Севере (222 – 235 гг.) должность префекта претория, пришел к выводу что согласно царскому закону исходящему от императорской власти, народ сложил императору и на императора свою власть: «[…] lege regia, quae de imperio ejus lata est, populus ei et in eum omne suum imperium et potestatem conferat» (цит. по: Вальденберг В. Е. Государственное устройство Византии до конца νιι века. Спб., 2008. С. 27). Подобные учения закрепляли частичную «монархизацию» принцепской власти. В конце ш в. Она стала свершившимся фактом. Это проявилось, в том числе, в предельном сокращении полномочий Сената (Константин Великий, перенеся столицу в Новый Рим, создал там второй Сенат, оба сената порой низводились до уровня «городских советов»), сосредоточении в руках принцепса всей законодательной власти (теперь он только сообщал Сенату о своих конституциях), вытеснении старых республиканских магистратов императорскими чиновниками, использовании восточных монархических атрибутов и ритуалов, объявлении правителя dominus 'ом («господином», «хозяином») и пр. Уже Аврелиан (270—275 гг.) публично носил диадему (символ монаршего достинства) и именовался «Imperator Deus et Dominus». Принципат, как учил Моммзен, развился в доминат.

Если применять для оценки традиционный подход (с каковым я далеко не во всем согласен), то выходит, что окончательная смена республиканского правления монархией произошла уже в Византии, то есть в византийский период истории Римской Империи.

В частности, в Конституции Юстиниана Великого «Deo Auctore» 530 г. Говорилось: «[…] lege antiqua, quae regia nuncupabatur, omne ius omnisque potestas populi romani in imperatoriam translata sunt potestatem», то есть «[…] по древнему закону которым царство торжественно провозглашено, все право и вся власть римского народа была перенесена на власть императора» (Codex. 1. 17. 7). Концепция Ульпиана стала официальной доктриной и правовой нормой. Но из приведенной формулировки следовало лишь то, что император правит как абсолютный представитель и лидер гражданского коллектива. О собственно переходе к монархии ученым позволяет говорить другая формулировка той Конституции: «imperium, quod nobis a coelesti maiestate traditum est» («власть, которая нам небесным величеством передана») (Cod. 1.17.1). Таким образом, фиксировалось, что императорская власть одновременно «народоустановленная» и богоустановлен-ная. А в новеллах Юстиниана указывалось уже только на ее богоустановленность (см.: Вальденберг В. Е. Указ. Соч. С.30). О нем же заявлялось в Эклоге, изданной Львом III и Константином ν в 726 г. И т. д. Божественные качества римских принцепсов в одних случаях раскрывались после их кончины, в других – еще при жизни. С ш в. Императоров иногда признавали богами (что нисколько не гарантировало от посмертного «разбожествления»). Римляне могли принимать своих правителей за сверхчеловеческих существ, но они не считали саму императорскую власть богоустановленной. Во главе их республики мог оказаться и не «небог». Христианство, естественно, полностью исключает какое-либо обожествление правителя. Но благодаря ему открылось, что, во-первых, всякая власть, в том числе власть любого императора, имеет божественный источник. Человек становится императором, потому что Бог желает или допускает это. Во-вторых, императорская власть богоустановленна и сакральна.

«Народ» продолжал теоретически считаться источником и носителем власти, только теперь лишь вторичным. Первичным властным источником, главным субъектом власти, признавался Бог, направляющий «народ» и государство. Византийские императоры (с VII в. – василевсы) оставались по общим представлениям выборными правителями, которых избирают (провозглашают) Сенат, войско и жители Константинополя (Нового Рима) или только Сенат и войско. Активное участие в выборах полагалось принимать также Церкви и непосредственно Патриарху Константинопольскому. Но нормативно все это никак не закреплялось. Кстати, все попытки введения формального наследственного порядка преемственности власти окончились безрезультатно. Византийская монархия всегда была «ненаследственной».

Естественно, часто применялся династический принцип. Сын императора, родной или приемный, имел преимущественные шансы на избрание. Еще чаще применялся институт соправления. Императоры подбирали себе соправителей из числа сыновей, других родственников или доверенных полководцев и администраторов, добивались положительных волеизъявлений Сената, войска, Церкви, а также – в отдельных случаях – еще и столичных жителей. Соправление могло носить сугубо номинальный характер, к примеру, когда соправитель был несовершеннолетним. Иногда соправитель выступал «младшим императором», а иногда равноправным соимператором. В любом случае после смерти императора вопрос о преемнике не должен был вставать в принципе: один император умер, но есть другой. Хотя бывали случаи, когда вчерашних «младших императоров» и тем более номинальных «императоров-наследников» свергали или убеждали (принуждали) разделить власть с новым выбранным соправителем (который становился «старшим соимператором»). В случае пресечения или свержения династии выбирался новый император, который, если он был успешен, имел хорошие шансы основать новую династию.

Вот, например, история Македонской династии. В 866 г. Василевс Михаил III (Мефист) из Аморийской (Фригийской) династии, не имевший сына, решил усыновить своего близкого друга Василия Македона. Последнийк тому времени фактически был вторым человеком в государстве. Вскоре после усыновления Михаил без проблем провел Василия в соимператоры. Однако уже в 867 г. Их отношения сильно испортились. Опасаясь, что приемный отец и бывший друг попробует от него избавиться, Василий I организовал заговор. После убийства Михаила III он удержал власть и сумел основать новую династию (как приемный сын Михаила он, правда, может считаться продолжателем Аморийской династии). Сыновья Василия I последовательно провозглашались соимператорами: в 868 г. Константин, в 870-м Лев, в 879-м (после смерти Константина) Александр. (Константина и Льва, кстати, многие считали сыновьями Михаила III. Их мать Евдокия до и во время замужества с Македоном состояла в любовной связи с Мефистом. Это дает еще один повод считать Македонян продолжателями Аморийской династии) Василий I умер в 886 г., соответственно, остались два императора – братья Лев VI и Александр III. Реальная власть принадлежала Льву, прозванному Софосом и Философосом. В 911 г. Добавился третий император – его сын Константин VII Порфироген (тому было всего три года). И после смерти Льва в 912 г. Опять остались два императора – Александр III и Константин VII. Александр вскоре тоже умер. Несколько лет Константин был единственным императором, притом что по малолетству править он не мог (установили регентство). В 920 г. Тесть Константина VII Роман Лакапин добился своего избрания соправителем. Мало того, в последующие годы Роман I провел в соимператоры трех своих сыновей и двух внуков! В 944 г. Дети свергли Романа, но удержаться у власти не смогли. Порфироген уже в 945 г. Избавился от Лакапинов и вновь стал единственным императором. Однако очень скоро он разделил власть со своим сыном Романом I. Дуумвират отца и сына продолжался до смерти Константина VII в 959 г. Роман II умер уже в 963 г., оставив двух малолетних сыновей-соправителей – Василия II и Константина viii. Пока они росли, с ними соправительствовали (как «старшие императоры») выдвинутые их матерью Феофано Никифор II Фока (963—969 гг.) и Иоанн I Цимисхий (969—976 гг.). После убийства последнего братья стали править вдвоем. Василий II остался в истории как великий правитель и полководец (Булгароктон, Болгаробойца), Константин viii не прославился ничем. Старший брат умер в 1025 г., младший – в 1026-м. Накануне смерти Константина viii остро встал вопрос о преемственности власти. Братья не имели сыновей, у Василия II вообще не было детей. Дочери Константина viii, Зоя и Феодора, в свою очередь, не были вовремя выданы замуж и, соответственно, не родили ему внуков. Проблему решили следующим образом: 50-летнюю Зою спешно обвенчали с сенатором Романом Аргиром. Константин viii выбрал его в зятья и назвал кандидатом в преемники буквально на смертном одре. Аргир стал императором Романом III. Предполагалось, что он будет править совместно с Зоей и Феодорой. В 1026 г. Феодора была удалена от власти – Зоя добилась ее пострижения в монахини. А в 1034 г. был убит Роман III. Заговор организовали Зоя и ее любовник Михаил Пафлагон. Они спешно поженились, а затем добились избрания Михаила императором. Вскоре благодарный муж фактически отстранил Зою от правления. Михаил IV правил до 1041 г. (почувствовав приближение смерти, он принял схиму). Потенциальным преемником считался его племянник Михаил Калафат. Зою убедили «легитимировать» его через усыновление. Став императором Михаилом V, он отправил приемную мать в монастырь. Этот бесчестный поступок спровоцировал мятеж, знаменем которого сделали… Феодору. Ее привезли в Константинополь и провозгласили императрицей. Михаил V пал. Власть вернули в руки Зои и Феодоры. Однако всем было очевидно, что две престарелые женщины не могут править империей. Зое пришлось в третий раз выйти замуж – на этот раз за Константина Мономаха, который устроил в качестве императора все влиятельные силы. Схема Константина VIII вновь заработала. С 1042 г. Империей правил Константин IX вместе с последними Македонянками. Зоя умерла в 1050 г. Константин IX – в 1055-м. Феодора дотянула до 1056 г., накануне смерти согласилась с избранием императором выдвиженца столичной бюрократии Михаила VI (1056 – 1057 гг.). Новую династию было основал Константин X Дука (1059—1067 гг.), однако его потомки оказались слабыми правителями. С 1080-хгг. Утвердилась династия Комнинов, продержавшаяся до 1185 г. И т. д.

Стоит также напомнить, что средневековые Европейские монархи, включая русских царей, старались тем или иным образом соотносить себя с римскими императорами, начиная с Августа, то есть монархи брали за монархический образец республиканских правителей. А Европейские теоретики монархии в том числе Боден, опирались на римские республиканские же доктрины.

110

Пророк Мухаммед в 620 –630-х гг. Основал в Аравии исламскую религию, а затем создал на базе своей общины (уммы) мусульманское государство, быстро обнаружившее имперский потенциал. Он одновременно был имамом – вероучителем, духовным лидером, в этом качестве он кроме прочего руководил общей молитвой и эмиром – политическим лидером, правителем. Впрочем, определенно, при его жизни эти статусы строго не разводились.

Мухаммед умер в 632 г. Преемника он не назвал. Пророк вообще не разработал никакой концепции преемственности своей власти. Лишь за несколько дней до смерти он поручил руководить общей молитвой своему тестю и многолетнему близкому соратнику Абу Бакру. Это решение сделало последнего в глазах многих потенциальным кандидатом в новые имамы. Но не в новые эмиры. Вопрос об эмирате и вообще о совмещении духовной и светской власти после кончины пророка остался полностью открытым. Его решали на собрании лидером уммы (верхушки мухаджиров – первых мусульман, в свое время переселившихся вместе с Мухаммедом из Мекки в Ясриб, будущую Медину, и ансаров – ясрибцев, обращенных в ислам). По итогам довольно резких дебатов Абу Бакр был избран халифом (заместителем) посланника Аллаха. Ему вверили и имамат, и эмират. Еще раз обращаю внимание: это решение отнюдь не было предопределено кем-или чем-либо. Назывались альтернативные кандидаты на место эмира, предлагалось ввести диархию и т. д. Результаты выборов были утверждены баятом (присягой) участников собрания и прочих лидеров уммы.

Абу Бакр правил недолго, до 634 г. Перед смертью, стремясь не допустить повторения событий двухлетней давности, он составил письменное завещание. В нем он назвал кандидатом в преемники Умара, еще одного близкого соратника Мухаммеда. Предполагалось, что выборы теперь не потребуются. И их действительно не проводили. Однако Умар сделался халифом не автоматически, а после признания лидерами уммы и принесения ими баята.

Умар, при котором исламское государство превратилось в полноценную империю, стал жертвой покушения в 644 г. Кандидата в преемники у него не было, и поэтому умирая, он назначил шуру (совет) из шести наиболее авторитетных мусульман, которой поручил выбрать нового халифа из своего состава. Основное соперничество развернулось между Али, двоюродным братом, зятем (и фактическим приемным сыном) Мухаммеда и Усманом, тоже зятем пророка, представителем влиятельного рода Умайядов, долгое время возглавлявшего сопротивление Мухаммеду в Мекке. Выбрали второго. Как и в 632 г., результаты выборов утвердили баятом.

Своей политикой третий халиф спровоцировал смуту. В 656 г. Его убили. Новым халифом после серии консультаций выбрали Али. Но ему отказался присягать Муавия, еще один Умайяд, авторитетный полководец и администратор, управлявший Сирией (и не только он). Началась новая смута. В 659 г. Сторонники Муавии избрали его «альтернативным» халифом, «антихалифом». Справиться с ним Али не удавалось. А в 661 г. четвертый халиф пал от рук убийц.

Пятым халифом выбрали его сына (и внука Мухаммеда по материнской линии) Хасана. Он оказался совсем слабым правителем. Быстро устав от ответственности (или пожелав прекратить кровопролитие), Хасан в том же 661 г. заключил с Муавией договор об отказе от халифата. Тот тогда гарантировал ему и его родственникам безопасность и пообещал не выдвигать кандидата в преемники.

Муавия I правил до 680 г. Перед смертью он нарушил договор с Хасаном (уже умершим к тому времени) и назвал кандидатом в преемники своего сына Йязи-да. Большинство лидеров уммы присягнули тому. Хусейн, брат Хасана, решил «переиграть ситуацию» и выступил против Йязида. Эта попытка стоила внуку пророка жизни. Его мученическая смерть вызвала резкую радикализацию партии сторонников Алидов, приведшую к расколу уммы и в конечном счете появлению алидской версии ислама, шиизма.

После гибели Йазида I в 683 г. В государстве вновь установилось двоевластие. В Дамаске (столице со времен Муавии) халифом признали юного сына Йязида Муавию II, а в Мекке выбрали Абдаллаха, не имевшего ни к Умайядам, ни к Али-дам никакого отношения. Дамасский халиф вскоре отрекся от халифата (и не выдвинул кандидата в преемники), и Абдаллахпо факту остался единственным правителем. Однако он не смог утвердить свою власть во всей империи. Умайяды и другие враги Абдаллаха организовали в 684 г. Избрание халифом Марвана, двоюродного брата Усмана. Тот тоже правил недолго. Почувствовав приближение смерти, он объявил кандидатом в преемники своего сына Абд аль-Малика и стал добиваться присяги ему. Затея удалась.

Абдаллах, впрочем, держался в Мекке еще несколько лет. Лишь в 692 г. Абд аль-Малик взял родной город пророка и покончил с двоевластием.

Считается, что Умайяды сделали халифат наследственным. Фактически – да. Но формально он остался «ненаследственным». Халиф мог назвать до трех кандидатов в преемники, которые должны будут последовательно сменить друг друга. Но его решение в обязательном порядке должно было быть признано и утверждено элитой (богословской, политической и военной) через принесение ба-ята. Династический принцип соблюдался, но нормативно или догматически он никак не признавался и тем более не фиксировался. Поэтому халифы старались еще при жизни добиваться присяги своим наследникам.

Суннитская концепция верховной власти, если упрощенно, предполагала, что халифом может быть тот, кого непосредственно выделил Аллах (богоданными преемниками Мухаммеда, «праведными халифами» безоговорочно считались и до сих пор считаются Абу Бакр, Умар, Усман и Али) или кто волею Аллаха получил консенсусную поддержку элиты. Консенсус достигался либо при признании и утверждении решения халифа о выдвижении кандидата (кандидатов) в преемники, либо в ходе выборов и утверждения их итогов. Претендент на халифат при этом должен происходить из арабского племени курейшитов, к которому принадлежал сам Мухаммед. Умайяды и сменившие их в viii в. Аббасиды были курейшитами.

Шииты, опять же упрощенно, верили и проповедовали, что правом властвовать над мусульманами согласно божественной воле обладает исключительно священный род имамов Алидов. То есть политический идеал у суннитов – «ненаследственная», «консенсусная» монархия, аушиитов – сугубо наследственная монархия.

(Интересно, что в 815 г. Аббасидский халиф Аль-Мамун (813—833 гг.), симпатизировавший шиитам, провозгласил кандидатом в преемники Али ар-Риду прямого потомка Али, тогдашнего шиитского имама (предполагалось, однако, что халифат останется «ненаследственным»). Это решение вызвало крупное восстание суннитов. Еще до того, как его подавили, Али ар-Рида скропостиж-но скончался. Шииты посчитали, что его убил вероломный Аль-Мамун. Как бы то ни было, но попытка примирить суннитов и шиитов полностью провалилась.)

Естественно, со временем суннитским теоретикам пришлось обосновывать и династический принцип, и наследование власти, а шиитским – возможность выбирать имама из числа Алидов, подчиняться «неалидским» правителям и пр.

До XIX—XX вв. «народ» не рассматривался в качестве субъекта власти ни суннитами, ни шиитами. Нельзя не отметить, что, как ни парадоксально, концепция исламского народовластия в итоге была наиболее последовательно разработана шиитскими богословами и реализована в шиитском Иране.

111

В средневековой Западной Европе (так же как и в Византии) Бог рассматривался как causa remota («удаленная причина»), действуюшая mediante homine («помышлением в человеке»). Поэтому долгое время считалось, что монархи получают власть Божьей милостью через волеизъяление электората, как правило, светской и духовной знати. Так, в чине венчания франкского rex'a Карла II Лысого (843 – 877 гг.) говорилось: «videmus hunc regni hiuus heredem esse legitimum cui nos sponte commisimus, … ut nobis praesit et prosit, … qula illum a Deo electrum er nobis datum principen credimus» («мы полагаем, что тот является законным наследником этого королевства, кому мы по нашей воле поручаем, … чтобы он нами начальствовал и был нам полезен… потому что мы верим, что он Богом избран и дан нам в государи» (цит. по: Вальденберг. В. Е. Указ. Соч. С. 32 – 33).

Постепенно в западных государствах стал утверждаться наследственный порядок передачи монархической власти. Однако еще довольно долго он сочетался с элементами выборности. Епископ Шартра Ив, один из наиболее влиятельных французских церковников XI—XII вв., писал, что «истинным и священным королем может считаться тот, кому королевство достается по праву наследования и кто был единодушно избран епископами и большими людьми королевства» (цит. по: Блок М. Указ. Соч. С.376).

112

Екатерина II Великая (1762—1796 гг.), пришедшая к власти в результате государственного переворота, пыталась легитимировать себя, ссылаясь как на Божий промысел, так и на волю народа, проявленную «избранными» (то есть участниками заговора). В Манифесте от 14 декабря 1766 г. Говорилось: «Бог един и любезное Наше отечество чрез избранных своих вручил нам скипетр».

113

Как в некоторых современных наследственных монархиях, в которых монархи считаются представителями наций (см. Далее).

114

Карлос I – Карл V из дома Габсбургов, один из самых могущественных правителей в истории Запада, объединивший под своей рукой Кастилию, Арагон, Неаполь, Сицилию, Милан, Германию, Нидерланды и пр., при коронации королем римлян в 1520 г. Услышал от курфюрстов: «Помни, что этот трон дан тебе не по праву рождения и не по наследству, а волей князей Германии» (История дипломатии. Т. I. М., 1959. С.253).

Любопытно, что Монтескье назвал Священную Римскую Империю «la république fédérative d'Allemagne», указав, что император «est en quelque façon le magistrat de l'union, et en quelque façon le monarque» («является и чем-то вроде высшего должностного лица, и чем-то вроде монарха») (Montesquieu. Op. cit. P. II. L. IX. Ch. II. Genève, 1748. P.24; Монтескье Ш. Л. Указ. Соч. Кн. IX. Гл. II. С.117).

115

Еллинек считал иначе, но даже он признавал, что выборная монархия «имеет тенденции к созданию по крайней мере политического преобладания избирателей» (Еллинек Г. Указ. Соч. С. 656).

116

В Соединенных провинциях с самого их основания в порядке вещей были республиканские личные унии – совмещения стадхаудерских постов в двух и более членах конфедерации.

В мае 1747 г. Виллем Карел Хенрик Фризо, принц Оранский, фюрст Нассау-Дицкий (Виллем IV), стадхаудер Гелдерна, Гронингена и Фрисландии, был избран также стадхаудером Голландии, Зеландии, Утрехта и Оверэйссела. Таким образом, в одних руках оказалось сосредоточено руководство всеми семью северонидерландскими республиками. Чуть позже стадхаудерство, что называется, объединили, провозгласив Виллема генеральным стадхаудером Соедниенных провинций. Год спустя объединенное стадхаудерство сделали наследственным. В 1751 г. Новым генеральным стадхаудером стал малолетний сын Виллема IV Виллем Батавус (Виллем V). До совершеннолетия его полномочия исполняли регенты. Налицо прецедент установления наследственного руководства в межгосударственном объединении. Хотя, с другой стороны, учреждение должности генерального стадхаудера было серьезным шагом на пути к созданию единого северонидерландского государства.

117

«Le Gouvernement de la République est confé à un Empereur, qui prend le titre d Empereur des Fran ç ais» («Управление республикой вверяется императору, который принимает титул императора французов») и «Napoléon Bonaparte, premier consul actuel de la République, est empereur des Français» («Наполеон Бонапарт, действующий первый консул республики – император французов») —так говорилось в Сенатус-консульте от 28 флореаля XII г. (18мая 1804 г.). Плебисцит состоялся уже в следующем месяце. Следующим императором должен был стать сын Наполеона, родной или приемный (права наследования также были закреплены за его братьями Жозефом и Луи и их потомками).

Имперская республика с наследственным правителем идеологически и политически противопоставлялась постфеодальным наследственным монархиям. Император принес присягу «народу-суверену», обязался, кроме прочего, «поддерживать целостность территории республики». Сам Наполеон I называл себя «императором республики», а также «представителем народа». На монетах, печатях, официальных документах периода 1804—1814 гг. значилось: «Французская республика. Император Наполеон I». При этом, правда, одновременно официально заявлялось не только о «народоустановленности» императорской власти, но и об ее богоустановленности (в «правительственном» катехизисе для французских католиков и т. д.). Наполеон был коронован в Соборе Парижской Богоматери (11 фримера XII г. – 2 декабря 1804 г.). К тому же в 1805 г. Он стал также королем Италии, то есть принял монархическую власть в другом государстве. В 1810 г. Наполеон женился на дочери австрийского императора, в 1811-м объявил своего сына-наследника римским королем.

118

Этого Бонапарта (племянника Наполеона I, сына его брата Луи) в 1848 г. Избрали президентом республики на четыре года (на первых в истории Франции прямых президентских выборах, вторые состоялись только в 1965 г.). В декабре 1851 г. Он устроил переворот, разогнал парламент (закрывший ему возможность переизбраться на второй срок). Спешно проведенный плебисцит постфактум санкционировал эти действия и вверил Бонапарту конституционное обустройство государства. Новая Конституция, вступившая в силу в январе 1852 г., существенно расширила полномочия президента и увеличила их срок до десяти лет. В ноябре того же года очередной плебисцит одобрил реставрационный Сенатус-консульт. 2 декабря президент Бонапарт был провозглашен императором Наполеоном III.

119

О республиканском характере правления в Союзе писал Еллинек, ссылаясь в том числе на заявления Отто Эдуарда Леопольда фон Бисмарка-Шёнхаузена, министра-президента Пруссии, фактического объединителя и правителя Германии. Указанный автор распространил эту характеристику и на Германскую Империю, в которую Союз в дальнейшем преобразовался (Еллинек Г. Указ. Соч. С. 674 – 676, 678).

120

Гоббс так оценивал выборные и тем более ограниченные монархии: «For Elective Kings, are not Soveraignes, but Ministers of the Soveraigne; nor limited Kings Soveraignes, but Ministers of them that have the Soveraigne Power» («Выборные короли не суверены, а министры суверена; точно также и короли с ограниченной властью не суверены, а лишь министры тех, кто обладает верховной властью»). Он также указывал, что «[…] that King whose power is limited, is not superiour to him, or them that have the power to limit it; and he that is not superiour, is not supreme; that is to say not Soveraign. Te Soveraignty therefore was alwaies in that Assembly which had the Right to Limit him; and by consequence the government not Monarchy, but either Democracy, or Aristocracy» («[…] король, власть которого ограничена, не выше того или тех, кто имеет право ограничить эту власть, а тот, кто не выше кого-либо другого, не является верховным, то есть не является сувереном. Верховная власть поэтому всегда была в руках того собрания, которое имело право ограничить короля, и, следовательно, формой правления в данном случае является не монархия, а демократия или аристократия» (Hobbes T. Op. cit. P.2 Ch. XIX. P.127 – 128; Гоббс Т. Указ. Соч. Ч. II. Гл. XIX. С.149—150).

121

Иван Ильин констатировал, что «история изобилует царями, королями и императорами – зависимыми, ограниченными, политически бессильными, юридически подчиненными, […] приравненными к государственным чиновникам или управителям [курсив Ильина. – В. И.]» (Ильин И. А. О монархии и республике //И.А.Ильин. Собр. Соч. Т. 4. С.432), то есть «полумонархами» или вообще «немонархами».

122

«Te King […] shall be the Supreme Representative of the Nation» – гласит ст. 19 Конституции Марокко 1996 г. (http://www.al-bab.com/maroc/gov/con96.htm).

123

Владимир Гессен критиковал концепции XIX в., в которых «народный суверенитет» сочетался с монархией: «Между тем основные институты монархии – наследственный характер монархической власти, неприкосновенность и святость его особы, права и прерогативы, принадлежащие ему – имеют значение и смысл лишь постольку поскольку монархявляется органом […] верховной в государстве власти. Над ним нет высшей власти – и потому он без ответствен: summa sedes a nemine judicatur. Он воплощает в своем лице величество и силу государства – и потому его трон обставлен великолепием и блеском. Наоборот, если монарх только […] рука, покорно исполняющая волю головы – то есть суверена-нар од а, атрибуты монархической власти теряют свой смысл. Эти атрибуты, выкованные для короля-суверена, не по плечу королю-слуге, как тяжелые доспехи рыцаря не по плечу его оруженосцу». (Гессен В. М. Основы конституционного права. Пг., 1918. С. 160 – 161). «Монархии становятся совсем лишенными единовластия» – это формулировка Вениамина Чиркина (Чиркин В. Е. Современное государство. М., 2001. С.142).

124

После предоставления независимости Самоа в 1962 г. Там ввели диархию: Мали-етоа Танумафили II Сусуга и Тупуа Тамасесе Меаоле были провозглашены пожизненными главами государства – о ле ао а ле мало. Правда, последний умер уже в 1963 г. И Малиетоа Танумафили II остался единственным правителем. Он дожил до 2007-го, нового о ле ао а ле мало – Туиатуа Тупуа Тамасесе Эфи (сына Тупуа Тамасесе Меаоле) выбрал парламент сроком на пять лет. Утверждают, что это означало переход к республиканскому правлению.

125

Во франкском государстве Меровингов в VI—VIII вв. Допускался раздел королевской власти (не королевства, а именно королевской власти) между двумя и более королями; по мере вырождения династии короли оказались оттеснены от власти наследственными майордомами.

126

По общему правилу ндловукази – мать короля и нгвеньямы. Однако исторически ими нередко становились и жены нгвеньямы, и пр. Одновременно с Собхузой II, нгвеньямой с 1921 г. И королем с 1967 г. Ндловукази последовательно были его бабка, мать, жена одного из дядей и две его собственные жены. Ндловукази не принадлежат к правящему роду Дламини, но именно им положено выполнять регентские функции при отсутствии короля и нгвеньямы. После смерти Собхузы II в 1982 г. Ликоко (государственный совет) выбрал его наследником 14-летнего принца Макхосетиве (67-го сына покойного короля). Этот выбор означал также выбор будущей ндловукази. Регентшей поначалу была правящая ндловукази Дзеливе Шонгбе, но уже в 1983 г. Ее заменила Нтомби Тфала, мать Макхосетиве. Последняя официально стала ндловукази в 1986 г., когда ее сын взошел на трон. Макхосетиве, принявший имя Мсвати III, и Нтомби Тфвала и сейчас правят Свазилендом. В ст. 5 Конституции королевства 2005 г. (http://www.gov.sz) указано, что у короля и нгвеньямы должен быть наследник (коронный принц), но порядок его отбора не прописан.

127

От диархий нужно отличать дуумвираты, то есть соправления (формальные, а также полуформальные и неформальные) при системах правления, по общему правилу предполагающих наличие одного правителя. Здесь я имею в виду не только многочисленные римские, китайские и прочие прецеденты соправле-ния, но и, например, соправление Уильяма III/ II и Мэри II в Англии и Шотландии в 1689—1694 гг., соправление Марии Терезии и Йозефа II в наследственных владениях австрийских Габсбургов (Австрия, Богемия, Венгрия и пр.) в 1765 – 1780 гг. И т. д.

Также следует учитывать, что при диархиях подчас один из правителей выполняет сугубо ритуальные функции (каганы, тэнно до ликвидации сёгуната), в то время как в руках другого концентрируется политическая власть.

128

Тибетскую буддистскую теократию XVII—XX вв. Невозможно отнести ни к монархиям, наследственным ли, выборным ли, ни тем более к республикам. Слишком специфичен порядок поиска нового далай-ламы, точнее, нового воплощения бодхисаттвы Авалокитешвары (среди маленьких детей, в том числе совершенно незнатного происхождения), и его признания.

129

Сапронов П. А. Указ. Соч. С 575.

130

См., например: Алексеев Н. Н.На путях к будущей России (советский строй и его политические возможности) // Н. Н.Алексеев. Русский народ и государство. М., 1998. С. 362; Мишин А. А. Конституционное (государственное) право зАрубежных стран. М., 2002. С. 69.

131

В 1689 г. В результате Славной революции стадхаудер Голландии, Зеландии и Утрехта, а также Гелдерна и Оверэйссела принц Оранский Виллем Хенрик (Виллем III) занял троны Англии и Шотландии вместе со своей женой Марией Генриеттой. Будучи королем (Англии – как Уильям III, Шотландии – как Уильям ii), он сохранял свои республиканские должности, то есть он правил двумя монархиями и пятью республиками.

132

Вот несколько показательных исторических примеров «немонархического» пожизненного правления:

1) В 1649 г. В Англии провозгласили Commonwealth – «немонархическое» правление, республику (накануне был беззаконно «осужден» и публично убит король Чарльз I). За последующие годы власть английского Парламента распространилась на Шотландию и Ирландию. В 1653 г. Во главе государства встал Оливер Кромвель, провозглашенный пожизненным лордом-протектором. Предполагалось, что новых лордов-протекторов будет избирать Государственный совет, сам избираемый Парламентом. В 1657 г. Кромвель отказался от предложенной короны. Зато согласился на введение порядка назначения лордом-протектором собственного преемника. И воспользовался им через год, завещав должность сыну Ричарду (тот не удержал власть). Обосновывая свою власть, Кромвель предпочитал ссылаться на Бога, а не на «народ»; он считал, что если воля «народа» не совпадала с волей Бога, то тем хуже было для «народа» (см.: Шмитт К. Диктатура. С. 159). В титуле лорда-протектор а содержалась формулировка «by the Grace of God and Republic». «Квазимонархия», но не монархия.

2) Французская Конституция viii (1799) г., зафиксировавшая итоги государственного переворота 18 брюмера, вверила исполнительную власть в республике трем консулам. Первым консулом был назван Наполеон Бонапарт, вторым – Жан Жак Режи де Камбасерес, третьим – Шарль Франсуа Лебрен. Но ни о каком даже номинальном соправлении и речи не шло. За первым консулом закрепили больше полномочий, чем за королем по Конституции 1791 г. А его коллеги получили лишь право совещательного голоса. Срок полномочий всех троих составлял десять лет. Новых консулов полагалось избирать Сенату (трем прежним разрешалось баллотироваться). Но в 1802 г. Бонапарт стал пожизненным первым консулом. Это решение провели через специальный плебисцит. В том же году в Конституцию внесли поправки о пожизненном консулате и о представлении Сенату пожизненным первым консулом кандидатуры своего преемника (и кандидатур второго и третьего консулов). В 1804 г. консулат ликвидировали и в республике учредили наследственную императорскую власть (см. Также сноски 114 и 115).

3) Хосе Гаспар Родригес де Франсия и Веласко в 1813 г. Возглавил Парагвай как консул (тогда установили, что консулы будут сменяться каждые четыре месяца). В 1814 г. Конгресс избрал его верховным диктатором на пять лет. А уже в 1816 г. Де Франсиа был объявлен пожизненным верховным диктатором. Он правил железной рукой до своей смерти в 1840 г.

4) В Испании в 1936 г. Франсиско Паулино Эрменехильдо Теодуло Франко Ба-амонде получил полномочия главы государства от Хунты национальной обороны, выполнявшей роль верховного органа право-консервативного Национального движения, одной из сторон в начавшейся гражданской войне. В 1938 г. Франко переучредил правительство и закрепил за собой должность его председателя. Но, строго говоря, настоящим Jefe del Estadoи главой правительства он стал лишь в 1939 г. – после полной победы националистов и признания новой испанской власти рядом ведущих держав. Само слово «республика» было ненавистно Франко и его сторонникам, оно твердо ассоциировалось с правлением либералов и левых. Сдругой стороны, с восстановлением монархии (свергнутой в 1931 г.), мягко говоря, спешить не стали. Дом Бурбонов еще в XIX в. Основательно дискредитировал себя. И значительная часть франкистов была настроена антимонархически. Поначалу Франко создал «квазимонархию». Его власть формально практически ничем и никем не ограничивалась (парламент был переучрежден только в 1942 г.) и он принципиально не прибегал к выборной и даже референдумной легитимации. Франко именовался Caudillo de Espa ñ a por la gracia de Dios (предводитель Испании Божьей милостью), провозглашалось, что он ответственен только «ante Dios y la Historia» («перед Богом и историей»); эту формулировку, кстати, заимствовали из Конституции Польши 1935 г., в ст. 2 которой говорилось, что президент ответственен «wobec Boga i historii za losy Pa ń stwa» (http://pl.wikisource. org/wiki/Konstytucja_kwietniowa). Естественно, каудильо правил бессрочно. В 1947 г. по совокупности внешне– и внутриполитических причин пришлось пойти на реформу правления. Франко провел референдум о восстановлении монархии и выпустил закон о наследовании поста главы государства. Но монарха Испания тогда не получила – каудильо отнюдь не собирался делиться властью. Даже минимально, даже формально. К тому же законный претендент на престол инфант Хуан Карлос (сын свергнутого в 1931 г. Альфонса XIII) был либералом и противником франкизма. Франко остался главой государства и зафисксировал свое право выбрать монархического преемника. Уже в 1948 г. каудильо договорился с Хуаном Карлосом о том, что сын последнего, тоже Хуан Карлос, сможет получать образование в Испании. Франко рассчитывал воспитать из него «правильного» короля. Длительное время, однако, не исключалось выдвижение в преемники Франко какого-то другого представителя дома Бурбонов. Лишь в 1969 г. Хуана Карлоса-младшего официально объявили наследником престола (инфант и большинство королевских домов Европы не признали это решение). В 1974 г. Во время болезни Франко Хуан Карлос был назначен временным главой государства. В 1975-м каудильо, умирая, попытался вторично назначить его временным главой. Но будущий король ответил отказом. (Кстати, еще до своего восшествия на престол Хуан Карлос говорил, что хотел бы быть «королем республики».)

5) В Иране в 1979 г. был свергнут шах Мохаммед Реза Шах Пехлеви. Ведущей антимонархической силой в стране являлось консервативное шиитское духовенство, безусловным лидером которого был Аятолла Сейед Рухолла Мусави Хомейни. Благодаря своему огромному авторитету он немедленно сделался фактическим главой государства. В том же 1979-м состоялся референдум об учреждении исламской республики, а затем принята Конституция. Она зафиксировала, что Хомейни стал главой государства, верховным лидером, рахбаром на основании «всенародного признания». Его правление предполагалось пожизненным. И он действительно правил Ираном до своей смерти в 1989 г.

133

Согласно Конституции (ст. 107) рахбар сейчас избирается специальным электорально-контрольным органом (Советом экспертов). Бессрочно, то есть пожизненно. Преемник Хомейни аятолла сейед Али Хосейни Хаменеи, избранный в 1989 г., правит по сей день.

134

Семь султанов, один раджа и один янг ди-пертуан бесар из своего числа.

135

Иосип Броз Тито в Югославии с 1974 по 1980 г., Хабиб Бургиба в Тунисе с 1975 по 1987 г., Сапармурат Ниязов в Туркменистане с 1999 по 2006 г. (в 1994—1995 гг. Обсуждалась возможность провозглашения Туркмении шахством, а Ниязова, соответственно, шахом) и т. д.

136

Еллинек Г. Указ. Соч. С. 650.

137

Еллинек Г. Указ. Соч. С. 650.

138

Семь эмиров составляют Высший совет. Этот орган избирает президента и вице-президента. В ст. 49 Конституции ОАЭ 1996 г. (http://www.helplinelaw.com/law/uae/constitution/constitution01.php) закреплено, что ни одно решение не может быть принято без согласия эмиров Абу-Даби и Дубаи. Основателем оаэ был абу-дабийский эмир Зайед бин Султан Аль Нахайян (1966 – 2004 гг.). Территория Абу-Даби составляет 86% территории Федерации. Согласно сложившемуся правовому обычаю, эмира Абу-Даби всегда выбирают президентом (эмир Зайед с 1971 г. Избирался президентом семь раз, после него президентом стал его сын Халифа), а эмира Дубаи —вице-президентом (он же занимает пост премьер-министр оаэ).

139

Президент Северогерманского Союза король Пруссии Вильгельма I из дома Гогенцоллернов в 1871 г. был провозглашен германским императором. Тогда же Союз переименовали в Германскую Империю. Конституционно Империя определялась как союзное (федеративное) государство, во главе которого стоит президент, каковым является король Пруссии, носящий титул германского императора – «Das Präsidium des Bundes steht dem Könige von Preußen zu, welcher den Namen Deutscher Kaiser führt» (ст. 11 Конституции Германской Империи 1871 г. – http://de.wikisource.org/wiki/Verfassung_des_Deutschen_Reiches_ (1871)).

Вильгельм II, последний король Пруссии и германский император, свергнутый Ноябрьской революцией 1918 г., поначалу планировал ограничиться отречением только от императорского титула и сохранить прусскую королевскую корону

140

Гессен цитировал Ансельма-Поликарпа Батби, утверждавшего, что «конституционный король» – не кто иной, как «наследственный президент», а президент республики – не кто иной, как «временный конституционный король» (Гес-сен В. М. Указ. Соч. С. 160).

Ильин, в свою очередь, отмечал: «[…] права президента в Соединенных Штатах Северной Америки столь обширны, что многие принцы и короли в истории были бы счастливы их иметь и почитали бы себя на высоте королевской власти» (Ильин И. А.О монархии и республике. С.435—436).

141

Ильин, также критиковавший традиционное формальное разделение монархий и республик, предпринял попытку найти между ними «более глубокие отличия». Он взялся противопоставлять монархическое правосознание республиканскому выделяя соответствующие персональные или коллективные «предпочтения» («Исследуя монархическое правосознание в отличие от республиканского, мы скоро замечаем, что ему присущи некоторые основные тяготения, склонности или потребности, которых не разделяет или которые прямо отвергает и осуждает республиканец. Каждая из этих склонностей есть своего рода иррациональное (хотя иногда и сознаваемое) предпочтение души: оно может не только вступить в сознание, но даже породить обобщение, теорию или доктрину; но у народной массы оно может оставаться и подсознательной „установкой“ души. Идейная страстность превратит это тяготение в пафос – пафос монархии или республики; слепая страстность создаст неистового республиканца или ожесточенного монархиста»). Так, например, он считал, что монархическому правосознанию присущи предпочтения «олицетворения власти и государства народа», а республиканскому – «растворения личного начала и власти в коллективе», что монархисты тяготеют к «мистическому созерцанию верховной власти», а республиканцы воспринимают ее «утилитарно-рассудочно» и т. д. (Ильин И. А.О монархии и республике. С. 456—544, 617—618).

Отрицать продуктивность ильинского подхода и конкретных выводов невозможно. Монархическое и республиканское правосознание действительно различаются. Но их различие нельзя положить в основу классификации форм правления, формальных моделей организации высшей власти. Можно только вывести «идеальные формулы» монархии и республики, в которые, однако, не впишется большинство исторических, а тем более современных государственных опытов.

142

В текстах античных авторов тирания описывается как извращенная монархия, как монархия, навязанная силой и /или не имеющая исторической, «природной» легитимности либо как нелегитимная квазимонархическая надстройка над демократией, аристократией, «смешанным» правлением. Типические республиканские тираны – Афинский Писистрат (545 – 527 гг. До н. э.) и римский Гай Юлий Цезарь (49 – 44 гг. Д о н. э.).

143

В подавляющем большинстве случаев тирания выступала временной формой правления после государственных переворотов, обычно военных (чаще всего в Африке и Латинской Америке). В Мьянме, однако, тираническая система успешно держится уже больше 20 лет. Причем тираническое правление там функционировало еще и в 1962 – 1974 гг. (позже была конституционно введена централистская система).

144

Создан посредством реорганизации Государственного совета по восстановлению законности и порядка, сформированного военными после отставки президента У Не Вин в 1988 г.

145

В 2008 г. была принята Конституция (http://www.scribd.com/doc/7694880/ Myanmar-Constitution-2008-English-version). Предполагается, что в 2010 г. Состоятся всеобщие выборы.

146

Саудовская Аравия была провозглашена в 1932 г. после объединения большей части аравийских территорий под властью Абдула Азиза бин Абдула Рахмана Аль Сауда. До 1992 г. порядок передачи власти никак не регламентировался. Турки, старший сын Абдула Азиза, умер еще в 1919 г. И своим наследником малик-основатель в 1933 г. Объявил второго сына – Сауда. Тот стал маликом после смерти отца в 1953 г. Фейсал, третий сын Абдула Азиза, тогда же был назначен наследником Сауда. Это решение было объективно востребовано тогдашним семейно-политическим раскладом. С этого времени в маликстве начал внедряться сеньоратный порядок наследования (предполагающий переход власти к самому старшему по возрасту члену правящего рода). В 1964 г. Сауд, политика которого вызывала острое недовольство братьев и пр., был вынужден (принужден) отречься от власти. Фейсал, став маликом, назначил было наследником брата Мухаммеда (четвертого сына Абдула Азиза). Но тот отказался от наследственного права в пользу брата Халеда (пятого сына Абдула Азиза). Последний возглавил государство после убийства Фейсала в 1975 г. Слабого здоровьем Халеда фактически подменяли братья Фахд и Абдулла. Фахд в том же 1975-м стал наследником. Важно отметить, что его назначение означало отказ от сеньоратного порядка. Ведь он был только девятым сыном Абдула Азиза (Абдулла – десятый). Но опять же: такое решение востребовал семейно-политический расклад.

В 1982 г. Халед умер и трон перешел к Фахду. Тот в 1992-м издал Основной низам о правлении, в котором установил, что власть в маликстве принадлежит сыновьям малика-основателя и сыновьям их сыновей. За маликом было закреплено право назначать наследника и смещать его: малик мог выбрать преемником любого своего брата, сына или племянника. Впрочем, Фахд, назначив наследником Абдуллу в том же 1982 г., уже не менял его. Тем более что тот с 1996 г. фактически выполнял регентские функции. Фахд умер в 2005 г. Абдулла, взойдя на трон, назначил наследником Султана (15-го сына Абдула Азиза). В 2006 г. Новый малик уточнил порядок наследования. Султан, став маликом, должен будет представить свою кандидатуру наследника Комитету по принесению клятвы, который составят сыновья малика-основателя и сыновья уже покойных сыновей (каждого покойного сына Абдула Азиза будет представлять один внук от этого сына). Комитет правомочен предложить малику другую кандидатуру наследника и т. д. Таким образом окончательно легализована практика участия верхушки рода Аль Саудов в назначении наследника.

147

У правящего султана Кабуса бин Саида Аль Саида, пришедшего к власти в результате дворцового переворота в 1970 г., нет ни сына, ни наследника. Законодательно установлено, что его преемника будет избирать правящий род (специальный совет его представителей).

148

Римского папу выбирают кардиналы (теоретически может быть избран любой католик; активного избирательного права лишены кардиналы, достигшие на момент смерти прежнего папы 80-летнего возраста). Доктрина папской власти принципиально исключает какую-либо официальную ответственность перед электоратом, зависимость от них. Но все же выборность есть выборность…

Святой престол обладает особым международно-правовым статусом (persona sui generis), обусловленным исторической традицией, его международная субъектность в принципе не зависит от наличия собственной территории (и населения). Он представлен в ООН лишь в качестве наблюдателя (с 2004 г. получил право голоса). С другой стороны, Святой престол владеет Ватиканом (территорией внутри Рима) и пр. И имеет собственных подданных. В этой связи его совершенно правомерно рассматривать как государство, пусть и специфическое.

149

Европейскую «абсолютную» монархию недобросовестные критики-просвещенцы, а затем вторившие им либеральные и левые историки, буквально следуя отдельным тезисам Бодена (взгляды которого ни в коем случае не следует отождествлять с современными ему или более поздними официальными доктринами) и др., описывали как правление, не связанное законами, как ничем и никем не ограничиваемую власть монарха, как какой-то «деспотизм». Между тем «monarchia absoluta» понималась в XVI—XVIII вв. В первую очередь как «совершенная монархия», твердая монаршая власть, независимая от внешних инстанций, оформленная и ограниченная в том числе правом, защищающая государство от угроз рецидивов феодальной вольницы, религиозных войн и т. д.

На сегодняшний день можно считать доказанным, что в людовиковской Франции, обычно выставляемой образцом Европейской «абсолютной» монархии, эталоном «абсолютизма» королевская власть была достаточно ограничена и ни на какую «абсолютность», как правило, не претендовала, и что «миф абсолютизма» сложили английские политические писатели и пропагандисты XVI—XVII вв. Они старательно негати вир о в ал и «абсолютизм» Бурбонов и противопоставляли ему родные порядки при Тюдорах и Стюартах. Хотя на деле до Славной революции 1688 г. Английская монархия не слишком уж и отличалась от французской (см. подробнее: Хеншелл Н. Указ. Соч. С.226—231 и др.). Даже такой сильный автократ, как Луи XIV «Король-Солнце» (1638 – 1715 гг.), мирился с политической автономией аристократии, церкви, а также судейской корпорации и судебных учреждений (парламентов, в первую очередь парижского). Кстати, к примеру, наш выдающийся историк-государствовед Николай Кареев, убежденный в историчности королевского «абсолютизма» и посвятивший ему целую книгу, тем не менее не смог не упомянуть о многочисленных случаях конфликтов «абсолютных» королей ссудейскими (Кареев Н. И. ЗападноЕвропейская абсолютная монархия XVI, xvii и XVIII веков. Общая характеристика бюрократического государства и сословного общества «старого порядка». М., 2009. С. 136—141).

150

«Дуалистическая монархия» – это, если угодно, «двойственное единовластие». Как единовластие может быть двойственным, полагаю, следовало бы спросить у тех, кто ввел это понятие в науку, и тех, кто его употребляет. Сторонникам деления форм правления на монархическую и республиканскую следовало бы, по-моему, отказаться от использования понятия ограниченной монархии в качестве родового, относить к ограниченным только те монархии, которые сейчас называют «дуалистическими», и выделять три вида монархического правления: «абсолютное», ограниченное и «парламентское».

Впрочем, рассуждения об «ограниченном единовластии» и тем более «парламентском единовластии» (или «единовластии при парламенте»?) тоже весьма сомнительны. Похоже, «самый правильный выход»—рассматривать монархию как вид деспотии (наряду с диархией) и вовсе отказаться от выделения «абсолютных», ограниченных и пр. монархических форм.

151

В Камбодже в 1960 г. после смерти короля Нородома Сурамарита его сын и преемник Нородом Сианук не стал короноваться и организовал под себя «всенародные» выборы главы государства.

152

Президент также входит в состав парламента (здесь, как и во многих других индийских институтах, сказалось британское влияние).

153

Тайный совет призван помогать королю (королеве) осуществлять его законодательные, исполнительные и судебные функции. В настоящее время это скорее церемониальный, «реликтовый» орган, но все же стоит отметить, что официально монарх принимает многие решения по рекомендации Совета, они оформляются как приказы-в-Совете и т. д. Кабинет (правительство) формально выступает комитетом (исполнительным органом) Совета.

154

Судебные полномочия Палаты лордов в 2009 г. перешли Высшему суду Соединенного Королевства.

155

Хотя сама теория разделения властей была сформулирована Локком и Монтескье на основе специфической интерпретации английского опыта.

156

Премьер-министр согласно Акту о министрах Короны 1937 г. – не должность (office), а положение (position). Положение премьера дает должность первого лорда казначейства (First Lord of the Treasury). Формально он только первый среди равных в Кабинете. До 1937 г. премьерский статус вообще никак не регулировался.

Сейчас принято считать, что первым британским премьером в более-менее современном смысле был Роберт Уолпол, герцог Оксфордский, имевший огромное влияние на королей Ганноверской династии Джорджа I и Джорджа II и в 1721—1742 гг. занимавший пост первого лорда казначейства. Но при жизни его называли «премьер-министром» только критики.

Джордж III (1760—1820 гг.) и его сыновья Джордж IV (1820—1830 гг.) и Уильям IV (1830—1837 гг.), как правило, вверяли правительство деятелям, имевшим поддержку в Палате лордов. Виктория (1837—1901 гг.) с 1841 г. Назначала премьерами только парламентских выдвиженцев. При ней, ее сыне Эдварде VI (1901—1910 гг.) и внуке Джордже V (1910—1936 гг.) укоренилось представление, что премьер должен нести ответственность главным образом перед Палатой общин и сам быть ее членом. Оно стало конвенциональной нормой британской «неписаной конституции».

Согласно другим ее базовым нормам, также сложившимся в XIX – начале XX вв., правительство, которому большинство нижней палаты выразит недоверие, должно подать в отставку или попытаться сформировать новое большинство, инициировав роспуск нижней палаты и проведение новых выборов.

Уолтер Баджет еще в 1867 г. констатировал, что британским государством правит Кабинет, опирающийся на партию, контролирующую Палату общин, и потому Соединенное Королевство можно считать республикой (Bagehot W TheEnglish Constitution. L., 1932. P. 34—53).

157

Деспотические пережитки номинально сохраняются и в других королевствах Содружества (15 бывших британских доминионах и пр., объединенных вместе с UK специфической личной унией, то есть общим формальным главой государства, какового представляют генерал-губернаторы) – Австралии, Барбадосе, Канаде, Ямайке и пр.

В учебной и даже научной литературе часто можно встретить утверждения вроде «Австралией формально правит британская королева». Это неверно. На самом деле Австралией формально правит королева Австралии. Другое дело, что она является одновременно и королевой Соединенного Королевства, и королевой Канады и т. д.

После смерти Джорджа VI (1936—1952 гг.) его дочь Елизавета унаследовала «общий» и «неделимый» титул монарха Соединенного Королевства и заморских доминионов. Но конференция глав правительств Содружества Наций в 1953 г. Решила, что впредь его участники (все более и более суверенизовавшиеся) могут вводить свои собственные монархические титулы. В итоге Елизавета стала носить множество королевских титулов (сейчас их у нее 16).

Джордж VI также имел титул Главы Содружества Наций (с 1949 г.), Елизавета не унаследовала его, а получила согласно общему решению государств – членов Содружества (см. Также: Великобритания: эпоха реформ/Под ред. А. А. Громыко. М., 2007. С.208).

158

Отмечено Якобом Дубсом, на которого ссылается Еллинек (Еллинек Г. Указ. Соч. С.688).

159

Союзное Собрание избирает из числа членов Союзного Совета президента (он не является главой государства, поскольку повторяю, у Швейцарии «коллективный глава государства») и вице-президента сроком всего на один год, при этом переизбрание на следующий срок запрещено.

160

Система косвенных президентских выборов была разработана в XVIII в. (окончательно сформировалась в XIX в.) для молодого федеративного государства, неразвитого ни с точки зрения политической культуры, ни с точки зрения инфраструктуры, многие основатели которого откровенно боялись «народного» волеизъявления (так, один из «founding fathers» Александр Гамильтон прямо говорил, что «непостоянные и вечно склонные к недовольству массы не способны судить о том, что правильно, а что нет»). Но тем не менее она благополучно дожила до наших дней.

Каждый штат имеет квоту выборщиков, соответствующую числу его сенаторов и конгрессменов. Поскольку число штатов и конгрессменов время от времени менялось, то менялось и число выборщиков. Три выборщика есть у округа Колумбия, представляемого в Конгрессе делегатом. В наши дни президента выбирают 538 выборщиков. Партии, определившись со своими кандидатами на президентский и вице-президентский посты, выдвигают списки кандидатов в выборщики в каждом штате и в Колумбии. Избиратели голосуют именно за партийные списки кандидатов в выборщики. Нет никакого единого порядка голосования и подведения итогов выборов, нет и единого федерального органа, полномочного организовывать президентскую кампанию. В большинстве штатов квоты выборщиков целиком заполняют кандидатами из списков, получивших в день голосования простое большинство голосов избирателей. Исключение составляют Мэн и Небраска, где порядок усложнен за счет нарезки специальных избирательных округов.

Выборщики никогда не собираются вместе (понятие «коллегия» условно). Собрания выборщиков проводятся в столицах штатов и в Вашингтоне в один и тот же день. Каждый выборщик голосует за кандидатов в президенты и вице-президенты отдельными бюллетенями. Теоретически выборщик может проголосовать не за того кандидата, которого выдвинула его партия, или воздержаться (такие случаи редки, но бывают). Результаты всех голосований суммирует на совместном засеДании обеих палат Конгресса председатель Сената (действующий вице-президент). Он же официально объявляет имена новых президента и вице-президента.

Президентом может быть избран кандидат, партия которого выдвигала списки не во всех штатах, а лишь в большинстве. (Абрахам Линкольн в 1860 г. «баллотировался» в 24 штатах из 33 тогда существовавших и победил, получив 180 из 303 голосов выборщиков.)

Возможна ситуация, когда победителем по числу голосов избирателей и победителем по числу голосов выборщиков окажутся разные кандидаты. Так, в 2004 г. Демократ Альберт Арнольд Гор собрал 51 млн голосов избирателей, конвертировавшихся в 266 голосов выборщиков. Его соперника республиканца Джорджа Уокера Буша предпочли 50,4 млн voters, которых представлял 271 electors. Оба кандидата несколько дней оспаривали друг у друга победу во Флориде (25 выборщиков). В итоге, по официальным данным, Буш опередил Гора там всего на 537 голосов.

161

В некоторых президентских государствах имеются (имелись) «надпарламенты», осуществляющие наиболее важные законодательные полномочия (в Индонезии – Народный консультативный конгресс, включающий членов парламента, избранных на прямых выборах, и депутатов, назначенных президентом и руководителями партий, представленных в парламенте; в Туркмении до недавнего времени функционировал Народный совет, состоящий из президента, депутатов парламента, представителей районов, министров, председателей высших судов, генерального прокурора, глав областей и пр.).

162

Президент назначает председателя Совета Министров и по его представлению остальных членов Правительства. Если президент не назначает членов Совета Министров или Сейм отказывает Правительству в доверии, Сейм должен сам избрать Правительство, а если этого не делает, то право назначения Правительства вновь переходит к президенту. Если же и новое Правительство не получит доверия, то президент распускает Сейм и назначает новые выборы.

163

Развитие политической ситуации на Украине в 2006 – 2010 гг. это исчерпывающе подтверждает.

164

Историческими предшественниками централистски х моделей правления были французские государственные опыты революционных периодов 1792—1795 гг. (тогда после свержения короля Луи XVI, позже беззаконно убито го, вся полнота власти перешла к Национальному конвенту) и 1871 г. (тогда после поражения Франции в войне с Пруссией и ее союзниками и отречения Наполеона III произошла очередная революция и в столице установилось правление так называемой Парижской коммуны).

165

Согласно Конституции кнр 1982 г. (http://english.peopledaily.com.cn/constitution/constitution.html; http://www.constitution.garant.ru /DOC_11000.htm#sub_para_N_1000), Всекитайское собрание народных представителей (ВСНП) образуется из представителей, избранных от провинций, автономных областей, городов центрального подчинения и вооруженных сил (ст. 59). ВСНП избирает президента (п. 4 ст. 62). Депутаты собраний народных представителей провинций, городов центрального подчинения и городов, имеющих районное деление, избираются собраниями народных представителей на ступень ниже; депутаты собраний народных представителей уездов, городов, не имеющих районного деления, городских районов, волостей, национальных волостей и поселков избираются непосредственно избирателями (ст. 97). Местные собрания народных представителей соответствующих ступеней избирают и имеют право освобождать от должности губернаторов провинций, мэров городов, начальников уездов, начальников районов, волостных старшин, поселковых старост (ст. 101).

166

Ким Ир Сен, покойный основатель и первый президент северокорейского государства (1972 – 1994 гг.), провозглашен «вечным президентом». Его сын и продолжатель Ким Чен Ир возглавляет Государственный Комитет Обороны (с 1993 г.). 15 лет он выполнял функции главы государства, не будучи им формально. Только в 2009 г. В Конституцию внесли поправку согласно которой председатель Государственного Комитета Обороны «руководит всей страной».

167

Что в конечном счете нашло отражение в новой редакции Конституции, принятой в 2009 г. (в ней закреплен идеологический принцип «сонгун», то есть установка на милитаризм, приоритет интересов армии и пр.).

168

«[…] религиозное народовластие наряду с полным уважением к воле и пожеланиям народа, к позиции большинства и общему разуму никогда не ставит коллектив выше Бога и Божественных законов» (Каземи Б. А.Взгляд на религиозное народовластие сточки зрения либерально-демократической критики/Религиозное народовластие: сущность, определяющие компоненты и основные вопросы.

СПб., 2009. С.26).

169

Хомейни учил, ссылаясь на хадисы, что факихи суть повелители правителей, и правители, повинующиеся исламу, должны получать указания от факихов. Следовательно, истинными правителями являются факихи. Поэтому во главе государства должны находиться именно они, а не деятели, не знающие божественных законов и вынужденные получать указания от факихов (http://www.wilayah.org/langs/ru/index.php?p=leader_imam).

170

Рахбаром в Совет назначаются шесть факихов, а Исламским консультативным советом (по представлению главы судебной власти) избираются шесть юристов. В компетенцию этого органа входит также проверка кандидатов на ключевые должности в стране – членов Совета экспертов, президента, министров, депутатов Исламского консультативного совета.

171

В 1981 г. Хомейни отстранил первого президента Абольхасана Банисадра (избранного в 1980 г.).

172

В «Зеленой книге» лидера Ливийской революции Муаммара аль-Каддафи, в которой изложена теория джамахирии, парламентаризм и «народное представительство» жестко критикуются:

«Основное назначение парламента – выступать от имени народа, что само по себе недемократично, поскольку демократия означает власть самого народа, а не власть тех, кто выступает от его имени. Сам факт существования парламента означает власть без народа. Подлинная демократия возможна лишь при участии самого народа, а не его представителей.

Парламенты стали узаконенным барьером, мешающим народу осуществлять свою власть, отстранившим массы от участия в политике и монополизировавшим их власть. Народу оставлено чисто внешнее фальсифицированное проявление демократии – право на стояние в длинных очередях к урнам на избирательных участках. […]

Это означает, что парламенты стали средством узурпации и присвоения власти народа, и, следовательно, народы вправе путем народной революции бороться во имя того, чтобы сокрушить именуемые парламентами орудия монополизации демократии и попрания суверенной воли масс и провозгласить во весь голос новый принцип – никакого представительства ОТ имени народа!» (Каддафи М. Зеленая книга. М., 1989. С.21—22).

173

Впрочем, вопрос об источнике власти в джамахирии можно считать в известной степени дискуссионным, поскольку в Декларации об установлении власти народа («Декларации Себхи») 1977 г. Говорится, с одной стороны, что конституцией джамахирии является Коран, а с другой – что «народ» есть суверенный источник власти.

174

В 2009 г. Сын аль-Каддафи Саиф аль-Ислам (давно считавшийся вероятным преемником отца), получил пост «координатора социального и народного управления». Есть основания считать, что установлен или будет установлен дуумвират отца и сына аль-Каддафи.

175

Президент и генеральный директор Форума Федераций Джордж Андерсон в своей брошюре, вышедшей почти одновременно с первым изданием этой книги, пишет: «Сущность федерализма заключается в наличии двух конституционно закрепленных уровней власти, в определенной степени автономных и подотчетных в первую очередь соответствующим избирателям» (Андерсон Д. Федерализм: введение. М., 2009. С 11). У меня, конечно, есть возражения по поводу «подотчетности соответствующим избирателям». Эмиры в оаэ никому не подотчетны. Значит ли это, что там нет федерации? Исключение? Разумеется. А как быть с ограниченными «монархами» в Малайзии? С историческими монархическими федерациями (Австро-Венгрия, Германская Империя)? Тоже исключения?

176

Лицо, возглавляющее субъект федерации, одновременно может быть главой федерации, то есть главой государства или членом органа, выступающего «коллективным главой государства». Уже говорилось о прусском короле, стоявшем во главе германской федерации (в 1867 – 1918 гг.), об избираемом малайзийскими «парламентскими» монархами из своего числа янг ди-пертуан агонге, об эмирах оаэ, составляющих Высший совет и избирающих из своего числа президента и вице-президента.

Можно также привести советскую практику. В ссср в 1922 – 1936 гг. «коллективным президентом» был Президиум Центрального Исполнительного Комитета. Председателями этого органа были председатели исполнительных комитетов (или председатели советов народных комиссаров) союзных республик. После конституционной реформы 1936 г. «коллективным президентом» ссср стал Президиум Верховного Совета. В его состав входили председатели президиумов Верховных Советов союзных республик.

177

«[…] Альтузий решительнее прочих своих современников в Германии развивал мысль о договорной основе любой монархической власти, включая имперскую. Монарх лишь тогда приобретает легитимную почву когда соблюдает традиционные права своих подданных, превращаясь тем самым не столько в „суверенного“ главу Империи, сколько в выразителя «общинной» воли имперских чинов. Империя, по Альтузию, – не изначально сакральная величина, но лишь результат суверенной воли князей, основанной на абсолютном приоритете общинных интересов, что определяло, таким образом, не монархическую, а федеративную основу всей имперской организации. Любые попытки имперского престола дистанцироваться от обязательств перед сословными чинами (т. Е. перед общиной) превращали императора в тирана, что влекло освобождение его поданных от верности короне» (Прокопьев А. Ю. Указ. Соч. С. 42.).

178

Montesquieu. Op. cit. P. II. L. IX. Ch. 1. P. 22—23; Монтескье Ш. Л. Указ. Соч. Кн. IX. Гл. I. С. 116.

179

http://www.archives.gov/exhibits/charters/constitution.html; http://constitution.garant.ru/DOC_50000.htm.

180

Субъектами Германской Империи («республики династий») были четыре королевства – Пруссия, Бавария, Вюртемберг, Саксония, шесть великих герцогств – Баден, Гессен, Мекленбург-Шверин, Мекленбург-Штрелиц, Ольденбург, Саксен-Веймар-Эйзенах, пять герцогств – Ангальт, Брауншвейг, Саксен-Альтенбург, Саксен-Мейнинген, Саксен-Кобург и Гота, семь фюршеств – Вальдек, Липпе, Рейсс старшей линии, Рейсс младшей линии, Шаумбург-Липпе, Шварцбург-Зондерхаузен, Шварцбург-Рудольштадт, три вольных города – Бремен, Гамбург и Любек. Особым статусом имперской земли (административной единицы) была наделена Эльзас-Лотарингия. Системообразующую роль в Империи играла Пруссия, кратно превосходившая прочие субъекты федерации по размеру территории и численности населения, обладавшая огромным по сравнению с остальными субъектами экономическим и военным потенциалом. Собственно, она и была инициатором объединения немецких государств и собрала их «Eisen und Blut» («железом и кровью»). Прусский король, как сказано, будучи наследственным президентом, стоял во главе Империи и назначал ее канцлера. Тот председательствовал в Бундесрате, в котором из 58 мест Пруссии принадлежали сначала 17, а затем 22 (этого было достаточно, чтобы блокировать конституционные поправки), и фактически возглавлял исполнительную власть. На имперский уровень были переданы большинство сколь-либо важных вопросов.

Интересен также опыт созданной в результате преобразования унитарной Австрийской Империи в 1866 г. федерации Австро-Венгрии (полное название – Королевства и земли, представленные в Рейхсрате, и земли венгерской короны Святого Иштвана). Государство состояло из двух государственных образований – австрийского и венгерского, Цислейтании и Транслейтании. Первое представляло собой конгломерат королевств Богемия, Галиция и Лодомерия, Далмация, эрцгерцогств Нижняя и Верхняя Австрия, герцогств Зальцбург, Каринтия, Крайна, Штирия и пр., которым правил император Австрии. Вторым было Венгерское королевство, в состав которого входило автономное королевство Хорватии и Славонии и город Фиуме. Им правил король Венгрии. Цислейтания и Транслейтания имели свои конституционные акты, законодательство, парламенты, правительства, суды и пр. Единство государства обеспечивалось, во-первых, совмещением австрийской и венгерской корон главой дома Габсбургов (Францем-Йозефом I – Ференцем Иосефом I до 1916 г., Карлом I – Каролем IV в 1916 – 1918 гг.), во-вторых, «общими делами» (которыми руководили три общих министерства – иностранных дел, военно-морское и финансов), а также коронным советом, советом общих министров и делегациями (собранием делегатов обоих парламентов) и др. В 1908 г. Австро-Венгрия аннексировала Боснию и Герцеговину, ее не влили ни в Цислейтанию, ни в Транслейтанию, она управлялась в особом порядке (как административная единица).

181

К примеру, прекращение существования ссср в 1990 – 1991 гг., «бархатный развод» Чехии и Словакии в 1993 г., разделение Малой Югославии на Сербию и Черногорию в 2006 г. (ему предшествовало преобразование Союзной Республики Югославия в полуфедеративный-полуконфедеративный Государственный Союз Сербии и Черногории в 2002 г.).

182

К примеру распад Российской Империи в 1917 г., Австро-Венгрии в 1918 г.

183

К примеру отделение Сингапура от Малайзии в 1965 г., Транскея, Венды, Бопутатсваны и Цискея от ЮАР в 1976—1981 гг. (отделение не признало ни одно государство), Боснии и Герцеговины, Македонии, Словении и Хорватии от Югославии в 1991 – 1992 гг., Восточного Тимора от Индонезии в 2002 г.

184

К примеру отторжение Косова от Сербии в 2008 г. (совсем не факт, правда, что этот во всех отношениях сомнительный проект закончится созданием полноценного государства).

185

К примеру отделение АбхАзии от Грузии, которая в 1990 г. Объявила об аннулировании всех советских правовых актов, регламентирующих ее статус, в том числе включавших в нее Абхазию. Последняя, таким образом, получила все основания для самоопределения, которому попыталась препятствовать та же Грузия, развязав в 1992 г. Войну.

186

Обычно автономизация предопределена особенностями национальной структуры населения, языковой, культурной спецификой и /или географическим фактором (отдаленностью территории), но известны и прецеденты религиозной автономии (автономный регион Мусульманский Минданао на Филиппинах).

Совершенно особый случай – автономная область Святая Гора Афон в Греции, монашеская автономная республика в составе Греции.

187

Избираются представителями различных сообществ, законодательными советами, включают депутатов Всекитайского собрания народных представителей от ОАР и пр. Порядок формирования определяет государство.

188

Предполагается, что в 2012 г. Глава администрации Сянгана будет избран на прямых выборах.

189

http://www.constitucion.es; http://www.constitution.garant.ru/DOC_3864829.htm.

190

Кастилия и Леон включает девять провинций, Андалусия – восемь, Кастилия – Ла Манча – пять, Астурия, Балеарские острова, Мурсия наделены автономией в «индивидуальном» порядке и т. д.

191

Пересмотр статутов требует одобрения Генеральных кортесов (парламента).

192

В составе Испании находятся еще два автономных города – Сеута и Мелилья (географически расположенные в Северной Африке). Они вправе стать автономными сообществами, а пока их автономия ýже – у них нет законодательных ассамблей и т. д.

193

Автономная область Трентино-Альто Адидже делится на две автономные провинции – Тренто и Больцано.

194

http://www.quirinale.it/costituzione/costituzione.htm; www.constitution.garant.ru/DOC_3864831.htm.

195

Правительство может только оспорить конституционность статута в Конституционном суде и только в течение 30 дней после его опубликования.

196

Влиятельная итальянская партия «Lega Nord» выступает за предоставление максимальной самостоятельности северу страны, который она предлагает считать отдельной страной – Padania. В 1990-е гг. Выдвигался проект федеративного разделения Италии на «Padania», «Etruria» (центр) и «Magna Graecia» (юг).

197

См., например: Чиркин В. Е. Указ. Соч. С. 185.

198

Это преобразование сопровождалось обратным присоединением Транскея, Венды, Бопутатсваны и Цискея и изменением всей территориальной структуры государства. Вместо четырех субъектов федерации были созданы девять автономных территориальных единиц.

199

Инициатором выступило лейбористское правительство Энтони Чарльза Линтона Блэра (1997 – 2007 гг.).

200

Заморские территории Соединенного Королевства (British overseas territories) – Ангилья, Бермуды, Гиблартар, Теркс и Кайкос и др. – наделены либо автономией либо государственностью. В 2009 г. было объявлено, что территория Теркс и Кайкос временно возвращается под прямое управление Лондона – по официальной версии из-за коррумпированности тамошней власти

201

Существовал до объединения Англии (включавшей в свой состав Ирландию и Уэльс) и Шотландии в единое королевство в 1707 г.

202

Шотландский Парламент вправе менять базовые ставки налогообложения физических лиц, установленные Парламентом UK (в пределах ±3%).

203

Правительство перед внесением в Парламент законопроекта, затрагивающего компетенцию Парламента Шотландии, официально запрашивает у шотландской администрации одобрение законопроекта.

204

http://lawmin.nic.in/coi/coiason29july08.pdf; www.constitution.garant.ru/DOC_3991046.htm.

205

Одно и то же лицо может быть губернатором нескольких штатов.

206

Для губернаторов штатов Аруначал-Прадеш и Нагаленд была предусмотрена возможность действовать самостоятельно от советов министров.

207

http://www.eisa.org.za/WEP/zan5.htm.

208

Statuutvoorhet KoninkrijkderNederlanden (http://nl.wikisource.org/wiki/Statuut_voor_het_Koninkrijk_der_Nederlanden).

209

Как единое территориальное образование оно должно быть в скором времени ликвидировано. Кюрасао и Синт-Маартен станут отдельными государственными образованиями в Королевстве Нидерланды, прочие территории (Бонайре, Саба и Синт-Эстатиус) вольются в состав Нидерландов.

210

Дели, а также Пудучерри, несомненно, относятся к автономным образованиям, остальные союзные территории – административные образования.

211

Виргиния, Кентукки, Массачусетс и Пенсильвания официально называют себя не штатами, а республиками (commonwealthes).

212

Организованная территория – территория, для которой Конгресс принял органический закон, устанавливающий ее систему власти.

213

Можно сколько угодно говорить, что все эти образования не входят в состав США, однако участие их жителей в выдвижении кандидатов на выборах американского президента (в праймериз и пр.), а также присутствие их делегатов (от Пуэрто-Рико – резидент-комиссара) в Палате представителей Конгресса, по-моему снимает все вопросы.

214

Последними были Гавайи в 1959 г.

215

Конституции Узбекистана (ст. 74) даже предусматривает возможность сецессии Каракалпакстана (http://www.constitution.garant.ru/DOC_41400.htm).

216

У субъектов федерации могут быть главы, не руководящие исполнительной властью или руководящие «церемониально». В австралийских штатах есть губернаторы, назначаемые монархом по рекомендациям премьеров штатов. Северную территорию возглавляет администратор, которого назначает генерал-губернатор по рекомендации союзного правительства. (У Австралийской столичной территории нет ни губернатора, ни администратора.) Практически аналогичная система в Канаде. Генерал-губернатор назначает лейтенант-губернаторов в провинции по совету федерального премьера и после консультаций с провинциальными премьерами. Территориям лейтенант-губернаторов не полагается, туда федеральное правительство назначает комиссаров.

217

Ни одна федерация в настоящее время не признает за своими субъектами права на сецессию.

218

Его федеративность, мягко говоря, «дискуссионна».

219

В Канаде, правда, есть франкофонский Квебек. А в России сохраняются некоторые пережитки советского этнофедерализма в виде республик, автономной области и автономных округов.

220

В случае США выбор федеративного устройства в 1787 г. был предопределен необходимостью переплавить зыбкую конфедерацию мелких и слабых государств, многие из которых, впрочем, весьма ценили свой суверенитет, в единое сильное государство. Первый президент США Джордж Вашингтон (1789—1797 гг.) прямо называл Статьи Конфедерации и Вечного Союза, договор, в 1777 – 1781 гг. Скрепивший объединение восставших британских колоний, «веревкой, свитой из песка». Из конфедерации создавалась федерация и в Швейцарии (дважды – в 1803 и 1848 г.).

Пруссия, объединяя Германию в 1860-х гг., поглотила многие мелкие государства, но она не могла поглотить все. Союзное государство, создававшееся посредством не столько объединения, сколько присоединения (Генрих Готтард фон Трейчке, ведущий немецкий историк XIX в., даже утверждал, что Пруссия-де суверенна, а остальные немецкие земли нет, имея в виду, что пруссаки подчинили себе остальных немцев, что Германская Империя направляется Пруссией), было единственным выходом. Ссср в 1922 г. Собирали из осколков Российской Империи, успевших получить какой-то государственный опыт и т. д.

В свою очередь Австрийская Империя была вынуждена федерализироваться в 1867 г. Ради сохранения единства государства. Как и Бельгия в 1993 г.

Федеративное устройство могло быть установлено при участии (решающем) колониальной либо оккупационной власти и успешно «прижиться» (в Канаде с 1867 г., в Малайзии с 1895 г., в Австралии с 1901 г., в Западной Германии – бывшей Тризонии – с 1949 г.). Но ряд подобных опытов окончился неудачно (в Индонезии, Камеруне и пр.).

221

Хотя предметы ведения и полномочия Федерации (Союза) и штатов разграничены достаточно жестко и остаточная компетенция закреплена за штатами, Федерации удавалось путем судебного толкования Конституции относить к своему ведению множество не упомянутых в ней вопросов ведения и полномочий, точнее, устанавливать их конституционное отнесение к своему ведению.

Во-первых, использовалась доктрина «скрытых полномочий» (перечень полномочий Конгресса дополнен положением, согласно которому он вправе издавать все законы, необходимые и уместные для реализации перечисленных полномочий, а также всех других, «которыми настоящая Конституция наделяет Правительство Соединенных Штатов, его департаменты или должностных лиц» – п. 18 разд. 8 ст. 1). Благодаря ей Верховный Суд утвердил верховенство федерального права в сфере финансов, авторского права и т. д., удалось принять целостное федеральное уголовное законодательство.

Во-вторых, подвергалась широкому (подчас предельно широкому) толкованию норма о регулировании междуштатной торговли (п. 3 разд. 8 ст. 1). Еще в 1824 г. В своем решении по делу Gibbons v. Ogden Верховный Суд указал: «Торговля… – это нечто большее, чем просто торговля. Это – движение товаров и отношения». Но «по-настоящему» данную норму развернули уже в президентство Франклина Делано Рузвельта (1933—1945 гг.). Рузвельтовский New Deal, предполагавший расширение дирижистского инструментария федеральной власти, нуждался в конституционном подкреплении, и Верховный Суд (запуганный президентским планом его реорганизации и кадровой «чистки») нашел возможности ее обеспечить. Так, в 1937 г. Решение по делу nlrb V. Jones & Laughlin Steel Corp. зафиксировало право Конгресса регулировать деловую практику компаний, способную так или иначе повлиять на состояние междуштатной торговли и т. д. Впоследствии на основе нормы о междуштатной торговле был принят целый корпус законов, регулирующих экономические, трудовые, экологические и пр. Отношения.

222

Андерсон Д. Указ. Соч. С.7, 10, 13 и др.

В совет директоров Форума Федераций, комплектующийся по принципу национального представительства, включен испанский профессор (http://www.forumfed.org/en/about/board.php).

223

Линкольн записан в классики теории демократии. Не без оснований, конечно, но и не без домысливаний. Он не никогда не говорил, что формулировка «government of the people, by the people, for the people» есть определение демократии. Это цитата из его Геттисбергской речи 1863 г. (http://en.wikisource. org/wiki/Getysburg_Address), в которой вообще нет слова «демократия».

224

В России это определение принято приписывать Томасу Джефферсону, одному из «Founding Fathers» США и их третьему президенту (1801—1809 гг.). Он выступал за «мягкую» федерацию, полемизировал с федералистами (Гамильтоном и пр.), ратовавшими за сильное централизованное государство. Но никогда ничего не говорил и не писал о «территориальной демократии». И было бы странно, заяви он что-либо подобное, ведь в его время и в его кругу слово «демократия» считалось едва ли не ругательным. На самом деле, как указывает Даниэл Джуда Елейзер, понятие «territorial democracy» ввел Орест Браунсон, журналист и политический аналитик. Было это в 1850-х годах. Браунсон противопоставлял сверхцентрализованную «якобинскую» демократию американской территориальной, не более того. Много позже о территориальной демократии стал писать классик американского консерватизма Рассел Кирк. Он использовал это понятие применительно к родным реалиям, и только к ним (Elazar D. J. Territorial Democracy and the Metropolitan Frontier www.jcpa.org/dje/books/am-ch9.htm). А дальше «territorial democracy» стали «универсализировать» теоретики вроде того же Елейзера, и в конце концов она, как водится, превратилась в клише. И в этом в качестве уже попала на язык российским либералам.

Очевидно, что федерализм никак не может быть «формой» какой-либо демократии, другое дело, что он способен специфически повлиять на демократию.

225

Эксперт. 2005.№ 41.

226

Андерсон Д. Указ соч. С. 108.

227

После Гражданской войны 1861—1865 гг. В побежденных южных штатах США (даже было образовавших Конфедеративные Штаты Америки) федеральная власть, контролировавшаяся Республиканской партией, внедряла расовое равноправие и проводила другие прогрессорские реформы. Это называлось «Reconstruction». Но довольно скоро стало очевидно, что без уступок южным белым элитам, объединенным Демократической партией, будет невозможно ни восстановить политическую целостность страны, ни толком обеспечить деловые интересы северного капитала на Юге.

Окончательный компромисс между республиканцами и южанами-демократами был оформлен в 1876—1877 г., когда решался вопрос о победителе президентских выборов. Кандидат республиканцев Рутерфорд Берчард Хейс в 1876 г. проиграл демократу Сэмюелю Джонсу Тилдену (губернатору Нью-Йорка, еще одной «электоральной вотчины» демократов). Это не устроило администрацию уходящего президента Улисса Симпсона Гранта, по ее инициативе был начат пересчет голосов в Луизиане, Флориде и Южной Каролине, а также в Орегоне. Но итоги выборов были пересмотрены благодаря не столько силовому давлению, сколько сделке. Хейс получил голоса луизианских, флоридских и южнокаролинских выборщиков в обмен на гарантии вывода федеральных войск и сворачивания «Реконструкции».

С 1880-х гг. На Юге завели порядки, основанные на жесткой сегрегации, негритянское население существенно ограничили в возможностях пользоваться конституционными правами (Jim Crow laws и пр.). Федеральная власть закрывала на это глаза, особенно во времена президентства демократов Стивена Гровера Кливленда (1885—1889, 1893—1897 гг.), Томаса Вудро Вильсона (1913 – 1921 гг.) и Франклина Рузвельта (1933—1945 гг.). Последнему южные консерваторы обеспечивали политическую поддержку его New Deal.

Совершенно очевидно, что федеративные институты, а также система косвенных выборов президента способствовали установлению и поддержанию сегрегации.

228

К примеру, в Бразилии «военные» президенты Эрнесту Гейзел Бекман (1974 – 1979 гг.) и Жоау Батиста ди Оливейра Фигейреду (1979 – 1985 гг.) использовали федерализм для укрепления федерального недемократического режима. В частности, при них выделялись новые штаты в тех частях страны, в которых были сильны консервативно-лоялистские настроения. За счет этого удавалось изменить расклад сил в национальном парламенте в пользу лоялистов.

229

Даже деспотический Свазиленд в своей Конституции называет себя «демократическим королевством» (ст. 1).

230

Аристотель. Афинская полития//Аристотель. Политика. Афинская полития. М., 1997· С. 271—346.

231

Жребийным архонтат сделали лишь в 487 г. До н. э. До этого он был выборным.

232

Меланченко И. В. Афинская демократия: государственное устройство и политический режим классических Афин в правовых, исторических и социальных терминах. М., 2007. С. 189—190.

233

Манен Б. Принципы представительного правления. М., 2008. С. 38, 102 и др.

234

Там же. С. 56.

235

Платон. Государство. Кн. viii. С.343.

236

Аристотель. Политика. Кн. VI. С. 571.

237

Аристотель. Политика. Кн. IV. C. 522.

238

Там же. C. 522—523.

239

Там же. C. 523.

240

Монтескье Ш. Л. Указ. Соч. Кн. II. Гл. II. С. 19.

241

Там же. С.20.

242

Руссо Ж.-Ж. Указ. Соч. Кн. 4. Гл. III. С.293—294.

243

Там же. С.293.

244

«[…] il n'a jamais existé de véritable Démocratie, et il n'en existera jamais. […] On ne peut imaginer que le peuple reste incessamment assemblé pour vaquer aux afaires publiques… S'il y avait un peuple de Dieux, il se gouvernerait démocratiquement. Un Gouvernement si parfait ne convient pas à des hommes» («[…] никогда не существовала подлинная демократия и никогда таковой не будет. […] Нельзя себе представить, чтобы народ все свое время проводил в собраниях, занимаясь общественными делами. […] Если бы существовал народ, состоящий из богов, то он управлял бы собою демократически. Но Правление столь совершенное не подходит людям».) (Rousseau J. – J. Op. cit. L. III. Ch. IV. P. 121, 124; Руссо Ж.-Ж. Указ. Соч. Кн. 3. Гл. IV. С.255—256).

245

Манен Б. Указ. Соч. С. 25, 40 – 47, 54 – 56.

246

Там же. С. 56.

247

См. подробнее: Меланченко И. В. Указ. Соч. С. 49, 77, 131, 187.

248

Манен Б. Указ. Соч. С 36, 109.

249

Манен настаивает, что, дескать, как бы не интерпретировали жребий, он не может восприниматься как «выражение согласия» на наделение конкретного гражданина властными полномочиями, и в основанной на жребии системе должностные лица «не получают власть по чьей-либо воле», а потому их легитимность «будет косвенной», исходящей исключительно из согласия с процедурой жребия (Манен Б. Указ. Соч. С. 109). О том, что согласие с результатом жребия также необходимо и сами афиняне до этого додумались, Манен не вспоминает.

250

Манен Б. Указ. Соч. С. 56.

251

«Тот факт, что представительные системы правления никогда не использовали жребий для наделения политической властью, показывает, что разница между ними и системами, основанными на прямом правлении, заключается в способах избрания, а не в ограниченном числе тех, кого выбирали. Систему делает представительной не то, что немногие правят вместо народа, а то, что они отбираются исключительно на выборах» (Манен Б. Указ. Соч. С.56).

252

Свою конституционную реформу Эфиальт сумел провести через экклесию, по одной версии, воспользовавшись отсутствием в городе лидера «консервативной» партии стратега Кимона и тысяч его сторонников из числа консервативных граждан (среднего и высокого достатка). Накануне они отбыли помогать спартанцам подавлять восстание илотов. Согласно другой версии вскоре после похода Кимон был подвергнут остракизму (изгнанию по результатам общенародного голосования) из-за своей проспартанской политики. И это развязало «демократам» руки…

253

Перикл по материнской линии и частично по отцовской принадлежал к знатному но сильно скомпрометированному роду Алкмеонидов. В 632 г. До н. э. Его представитель Мегакл, занимавший должность архонта, совершил страшное религиозное преступление (участников неудачной попытки тиранического переворота, нашедших укрытие у жертвенника Афины, он уговорил сдаться, пообещав справедливый суд, а затем приказал перебить). Из-за этого Алкмеонидов считали проклятыми. Много позднее они запятнали себя еще и своими симпатиями к персам. Во время войны в 490 г. Их даже подозревали в измене. Периклу пришлось немало стараться, чтобы перекрывать репутацию рода собственными заслугами.

254

Плутарх: «Он стал на сторону демократии и бедных, а не на сторону богатых и аристократии – вопреки своим природным наклонностям, совершенно недемократическим. По-видимому, он боялся, как бы его не заподозрили в стремлении к тирании, а кроме того, видел, что Кимон стоит на стороне аристократов и чрезвычайно любим ими. Поэтому он и заручился расположением народа, чтобы обеспечить себе безопасность и приобрести силу для борьбы с Кимоном» (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. В 2 т. Т. I. М., 1994. C. 179).

255

В 461 г. До н. э. Эфиальта убили. Есть основания считать, что заказчиком или организатором убийства был Перикл. Смерть Эфиальта сделала его лидером «демократов».

256

Впрочем, возможно, что упомянутую реформу гражданства в 451 г. До н. э. (инициированную Периклом, кстати), закрывшую доступ к власти неафинянам и полукровкам, следует интерпретировать как попытку выстроить защитный механизм.

257

Плутарх. Указ. Соч. Т. II. М., 1994. C.204.

258

Единственное исключение, пожалуй, Перикл. Но его, некогда всемерно уважаемого и обожаемого, в 430 г. до н. э. не переизбрали стратегом (впервые с 443 г.), а затем обвинили в финансовых злоупотреблениях и оштрафовали. В 429 г. Он был избран стратегом вновь, но через несколько месяцев умер. Очень вероятно, что «вовремя».

259

На момент начала Пелопонесской войны (431—404 гг. До н. э.) Афины возглавляли Делосскую симмахию, «добровольно-принудительный» союз, объединявший в лучшие времена до 200 греческих городов. Одним из итогов войны стал его распад.

260

афиняне, выражаясь современным языком, были исключительными «националистами».

261

Нельзя также забывать, что благополучие Афин долгое время фактически оплачивали их союзники-клиенты. Они вносили деньги в общесоюзную казну а афиняне пользовались ими по своему усмотрению.

262

Манен Б. Указ. Соч. С. 9.

263

Федералист № 14 // Федералист. Политические эссе Александра Гамильтона, Джеймса Мэдисона и Джона Джея. М., 2000. С. 104.

«[…] in a democracy, the people meet and exercise the government in person; in a republic, they assemble and administer it by their representatives and agents» (Te Federalist № XIV//The Federalist: A commentary on the Constitution of the United States. Philadelphia, 1864. P. 132).

264

Федералист№63 [62] //Федералист. С.420. Полная цитата: «From these facts, to which many others might be added, it is clear that the principle of representation was neither unknown to the ancients nor wholly overlooked in their political constitutions. The true distinction between these and the American governments, lies in the total exclusion of the people, in their collective capacity, from any share in the later, and not in the total exclusion of the representatives of the people from the administration of the former» (Te Federalist № lxiii // The Federalist. P. 479).

265

Токвиль, популяризируя американскую республику образца 1830-х гг. И «открывая» для Европейцев (и для самих американцев, кстати) тамошнюю демократию, писал: «Non seulement les institutions [en Amérique] sont démocratiques dans leur principe, mais encore dans tous leurs développements; ainsi le peuple nomme directementsesreprésentants… C'est donc réellementle peuple qui dirige, et, quoiquela forme du gouvernement soit représentative, il est évident que les opinions, les préjugés, les intérêts et même les passions du peuple ne peuvent trouver d'obstacles durables qui les empêchent de se produire dans la direction journalière de la société» («Все государственные институты [сша] не только формируются, но и функционируют на демократических принципах. Так, народ прямым голосованием избирает своих представителей в органы власти […] Все это подтверждает, что именно народ управляет страной. И хотя государственное правление имеет представительную форму, нет сомнения, что в повседневном управлении обществом беспрепятственно проявляются мнения, предрассудки, интересы и даже страсти народа» (Tocqueville A. de. Démocratie en la Amérique. T. II. P., 1868. P. 2; Токвиль А. Де. Демократия в Америке. М., 2000. С. 143). То есть Токвиль еще находился под влиянием старых представлений, согласно которым демократия есть в первую очередь прямое народное правление, однако для признания демократичности американской системы ему уже оказалось вполне достаточно установить наличие выборного представительства и практики учета «мнений», «предрассудков», «страстей». Джон Стюарт Милль спустя четверть века после выхода книги Токвиля мог уже с чистой совестью заявлять: «[…] the only government which can fully satisfy all the exigencies of the social state is one in which the whole people participate. […] But since all cannot, in a community exceeding a single small town, participate personally in any but some very minor portions of the public business, it follows that the ideal type of a perfect government must be representative». («[…] правлением, которое в состоянии удовлетворить все крайности общественного состояния, может быть только такое правление, в котором принимают участие все люди. […] Но так как все граждане сообщества, превосходящего небольшой городок, не могут лично участвовать во всех общественных делах, за вычетом разве мелочей, следует, что идеальным типом совершенного правления будет представительство») (Mill J. S. Considerations on Representative Government. L., 1865. P. 28).

266

Манен, упирая на жребий и противопоставляя демократическое жребийное правление демократически-аристократическому представительному правлению, невольно (или вольно?) вторит теоретикам и идеологам XVIII—XIX вв., которые делали упор на экклесию и противопоставляли республиканскому представительному правлению демократическое правление народного собрания. Предложенный выше подход к жребию как к формально представительному институту выявляет изрядную искусственность маненовского противопоставления жребия и выборов, так же как маненовское «разоблачение» экклесии выявило изрядную искусственность же традиционного противопоставления прямого правления народного собрания и правления представительного.

Об искусственности традиционного противопоставления позволяет говорить также разработанная за последние два с лишним века теория и практика референдумов (плебисцитов), выступающих своего рода эрзацами народных собраний. Представительное правление и выборы не перечеркнули, не отменили целиком институты прямого правления. Произведена их адаптация к современным условиям. Прямое правление стало не регулярным, а иррегулярным, но оно сохранилось.

Проводить принципиальное различие между античной и современной демократией в контексте правления, на мой взгляд, едва ли не бессмысленно. И там и там мы обнаружим и «народное представительство», и выборы, и прямое правление. Принципиально различать две демократии можно лишь в контексте режима.

267

Одно из самых адекватных определений демократии (современной демократии) содержится в Словаре современного китайского языка (Пекин, 1997. С. 884): «Демократия указывает на то, что народ участвует в делах государства, либо на то, что народ имеет право свободно высказывать свое мнение по отношению к государственным делам» (цит. по: Концепции и определения демократии. Антология/Под ред. А. В.Фененко. М., 2006. С.212).

Приведу здесь и одно из определений Тилли. По его мнению, демократизация означает «расширение и уменьшение неравенства в отношениях между агентами правительства и населением, подчиненным власти правительства; активизацию имеющих обязательную силу консультаций с подвластным населением по вопросам персональных составов органов управления, ресурсов и государственной политики; защищенность населения (в особенности меньшинств) от произвола агентов правительства» (Тилли Ч. Указ. Соч. С.22).

268

1. Выборы «облачают» признание и согласие. Манен прослеживает генеалогию самой идеи связи выборов и согласия с властью до средневекового правового принципа «quod omnes tangit, ab omnibus tractari et approbari debet» – «то, что касается всех, должно быть рассмотрено и одобрено всеми» (он был сформулирован на основе положения Кодекса Юстиниана Великого «quod omnes similiter tangit, ab omnibus comprobetur»– Cod. V. 59. 5. 2). Как минимум с XIII в. Европейские монархи часто ссылаются на него, созывая представительные собрания. «Стоит отметить, – пишет Манен, – что власти, требовавшие избрания представителей, обычно настаивали, чтобы эти представители наделялись полной властью, то есть чтобы выборщики полностью подчинялись решениям избранных ими лиц, какими бы эти решения ни были. Вовлечение воли и согласия управляемых в процесс избрания делегатов придавало решениям представительных собраний обязательную силу […] Поэтому в выборах содержалось нечто вроде обещания повиновения». Ссылка на указанный принцип означала не то, что согласие управляемых считалось источником легитимности, а, скорее, то, что пожелание «сверху» должно быть одобрено «снизу», чтобы стать легитимным установлением. Но даже такой подход допускал хотя бы теоретическое право отзыва согласия. В дальнейшем на средневековую традицию наложились теории о том, что согласие представляет собой единственный источник легитимной власти (Локк, Руссо и пр.). (Манен Б. Указ. Соч. С. 108, 111 – 113, 116).

2. Данило Дзоло категорически выступает против того, что он сам называет «теорией адаптации», согласно которой институты представительства косвенно выполняют те же самые функции, которые в Афинах осуществляла прямая демократия. Не стану здесь полемизировать. В контексте сказанного мной интересен один из его аргументов против «теории адаптации»: «[…] электоральная функция заключается не в передаче мандата представителям, а в назначении определенных субъектов для исполнения общей и автономной политической функции. Электоральная процедура на самом деле не предполагает понятий народного суверенитета или представительства, пусть даже в самом слабом смысле. Механизм выборов – формализованная процедура учреждения одного из органов государства и одновременно специфическая форма легитимации на основе участия большого числа граждан в назначении членов этого органа. Выборы отличаются от других процедур учреждения государственных органов особой сложностью процесса и тем, что в отличие от передачи власти через бюрократическую кооптацию орган, учрежденный выборами, приобретает превосходство над органами, способствовавшими его учреждению» (Дзоло Д. Демократия и сложность: реалистический подход. М., 2010. С. 161—162.).

269

Здесь имеются в виду государственный национализм и государственный патриотизм, основанные не на этнической, а на государственной (гражданской) идентичности.

Национализм можно определить, в первую очередь как мировоззренческую установку, основанную на самоидентификации людей как субъектов определенной национальной общности, к которой они принадлежат с рождения или в которую влились. Национальная общность бывает как этнической (этнос), так и государственной (нация, «протонация»), а потому национализм, соответственно, бывает этническим (этнонационализм) и государственным (госнационализм). В моноэтнических государствах, где государствообразующие этносы количественно составляют свыше 90% от численности нации (вроде Дании), национальные общности и национализмы практически совпадают. Но это исключение.

Патриотизм – тоже мировоззренческая установка, она основана на осознании и переживании людьми своей связи с Родиной – страной, землей, где они родились и /или живут. Когда «граница» родины совпадает с государственной, нужно говорить о государственном патриотизме, а когда не совпадает – о патриотизме этническом или же территориальном.

Родная страна и родная национальная общность патриотом и националистом воспринимаются как безусловные ценности. И это задает определенные поведенческие принципы, подвигает на соответствующие практические действия.

Противопоставление патриотизма и национализма ложно и бессмысленно. Соглашусь с Михаилом Ремизовым, который пишет, что нельзя разводить патриотизм и национализм, поскольку без представления об общей родине нет и не может быть национальной общности. Патриотизм и национализм, по его мнению, вместе служат ее воспроизводству. (Можно добавить: консолидируют и, если нужно, мобилизуют.) Одновременно следует различать их «по функциям». Патриотизм обеспечивает вертикальную связь человека с символами национальной общности (самыми разными, включая, например, широту пространства, очень важную для русских), то есть, собственно, с родиной, которая, естественно, несводима ни к конкретным людям, ни ко «всем вместе», она «приподнята» – как некий эрзац божества. Национализм же формирует горизонтальную связь между людьми, опосредованную национальными символами, предполагающую солидарные действия, требования друг к другу в том числе элиты и «простого народа», их взаимную ответственность. Ремизов замечает, что такой подход вполне созвучен шаблонному восприятию национализма как агрессивной «групповщины» в противовес «личностно» ориентированному патриотизму (Ремизов М. Запрещенная идеология //http://www.apn.ru/publications/article1829.htm).

Подлинно государственнический подход исходит из единства государства, единства Родины, единства нации, которые сами по себе представляют общую ценность. При этом он непременно учитывает, что, как уже сказано, нацию образуют не только отдельные люди («атомарные индивиды»), но и этносы. И солидарность на уровне нации достигается в том числе солидарностью этнической и межэтнической. Таким образом, государственные национализм и патриотизм в идеале «вбирают» в себя этнические патриотизмы и национализмы в качестве составных частей и одновременно формируют ценностную надстройку (ценность государственного единства), нивелируют противоречия, не допускают сползания к экстремизму

270

Китай в ст. 1 своей Конституции 1982 г. Самоопределяется как «социалистическое государство демократической диктатуры народа».

Я настаиваю на том, что современный китайский режим, безусловно, демократический. Власть там выборная, избирательное право всеобщее, прямые выборы на том уровне, где они введены, проводятся регулярно, косвенные тоже, их результаты репрезентативны и достоверны (во всяком случае, еще никто ни разу убедительно не доказал обратного). Кроме того, в Китае наличествует реальная многопартийность, пусть и ограниченная. Успешно развиваются автономные и даже независимые от власти общественные институты и власть с ними регулярно сотрудничает. Поддерживается высокий уровень национальной солидарности и широкий национальный консенсус (среди китаистов стали общим местом рассуждения о постепенной замене коммунистической идеологии националистической). Кстати, в СССР, с которого Китай длительное время брал пример, не было ни многопартийности (хотя бы и ограниченной), ни по-настоящему автономных от власти общественных институтов. Национальная солидарность и консенсус были, но с 1960-х гг. Началось стремительное разложение социума, сопровождавшееся «утратой ориентиров». Поэтому советский режим демократическим назвать нельзя (можно, пожалуй, назвать «имитационно-демократический»). Да, разумеется, при Мао Цзедуне и Дэн Сяопине о демократии в кнр тоже говорить не приходилось, да, китайская демократия – в прямом смысле молодая. Но она успешно развивается, причем по собственному суверенному пути.

Косвенный порядок выборов национального представительного собрания и главы государства, как считается, весьма способствовал и способствует как внутриполитической стабильности, так и социально-экономическому развитию. Руководство государства освобождено от необходимости прибегать к популизму, во всем старательно соблюдается преемственность. Фарид Рафик Закария цитирует некоего анонимного индийского политика, который в беседе с ним откровенно позавидовал китайцам: «Мы [в Индии – В. И.] вынуждены делать многое из того, что политически популярно, но по существу нелепо. Это плохо влияет на наш завтрашний экономический потенциал. Но голоса политикам нужны сегодня. У Китая же есть возможность видеть далекую перспективу» (Закария Ф. Постамериканский мир будущего. М., 2009. С. 115).

Пань Вэй, теоретик современного китайского консерватизма, решительно утверждает, что отказ от косвенных выборов не решил бы ни одной проблемы его страны, но зато создал бы много новых, в частности, явно усугубил бы проблемы тибетского и уйгурского сепаратизма (нелишне напомнить, что «демократизация» СССР в 1986 – 1991 гг. И в частности реформа избирательной системы 1988 г. Открыли путь во власть сепаратистам; это сильно ухудшило политическую обстановку в государстве и приблизило его крушение). «Я не считаю целесообразным поддерживать политическую систему, провоцирующую [выделено мной. – В. И.] соперничество разных кланов и групп… Поскольку в таком соперничестве будут и проигравшие, в Китае никогда не примут подобную систему», – настаивает Пань (цит. по: Леонард М. О чем думают в Китае? М., 2009. С. 105).

271

Манен, описывая представительное правление, всячески подчеркивает неразрывное сочетание в нем демократического (в традиционном понимании) и аристократического начал: «В правлениях, основанных исключительно на выборах, не все граждане имеют равную возможность получить государственную должность – место представителя было закреплено или за людьми, считавшимися лучшими, или за членами высших социальных слоев. Представительное правление могло […] стать более народным и демократическим [за счет расширения избирательного права. – В. И.], и тем не менее оно сохранило аристократический элемент в том смысле, что избираемые не подобны тем, кто их избирает, даже если все граждане имеют право голоса». С другой стороны, «насколько несомненны неэгалитарные и аристократические стороны выборов, настолько же неоспоримы их эгалитарные и демократические составляющие, пока все граждане [формально. – В. И.] имеют право голоса и право занимать должности. При всеобщем избирательном праве выборы дают всем гражданам при избрании представителей равный голос. В этом отношении самые бедные и занимающие самое скромное положение люди будут иметь одинаковый вес с людьми богатыми и видными. Еще важнее то, что они обладают равной властью смещать правителей по окончании срока их полномочий». О чем идет речь? «Чтобы не проиграть следующие выборы, власти должны предвидеть оценку своей политики, которая в момент вынесения будет уже касаться их прошлых действий. Таким образом, избиратели влияют на государственные решения путем вынесения ретроспективной [выделено Маненом. – В. И.] оценки, которой от них ожидают представители. […] В представительном правлении электорат постфактум выносит оценку инициативам, предпринятым достаточно автономным образом теми, кого он привел к власти. Ретроспективная оценка наделяет народ подлинно суверенной властью [выделено мной. – В. И.]. С наступлением выборов, когда уже все сказано в поддержку и против политики властей, народ выносит свой вердикт, который независимо от того, справедлив он или нет, уже невозможно обжаловать; это и есть демократический аспект выборов. Однако любые выборы являются недемократичными, поскольку управляемые не могут заставить тех, кто находится у власти, проводить политику, за обещание которой их выбрали [выделено мной. – В. И.]». Венчает эти рассуждения вывод: «[…] представительная демократия – это не система, в которой общество управляет собой, а система, в которой государственные политика и решения зависят от вердикта народа» (Манен Б. Указ. Соч. С.168, 187, 223, 228, 239).

Все в основном верно, только право на «рестроспективную оценку» (то есть те самые права признавать или не признавать власть, соглашаться или не соглашаться с ней) не дает никакой власти, тем более суверенной. Власть, которую можно употребить только «рестропективно», – никакая не власть.

272

Об уличном протесте толпы я уже высказывался в I главе. Здесь выскажусь о «независимом общественном» наблюдении на выборах. Именно «независимом общественном», поскольку партийные наблюдатели – именно партийные. Они действуют в интересах партий, партийного руководства. «Независимые общественные» наблюдатели теоретически действуют в интересах всего электората, обеспечивая прозрачность и законность избирательного процесса. Однако, во-первых, электорат никоим образом не управомочивает их действовать в своих интересах, да и как бы это могло быть технически оформлено? Они – инициативники и самозванцы. Во-вторых, на практике «независимые общественные» наблюдатели всегда и везде работают либо на непосредственных участников электоральных кампаний, либо на игроков, непосредственно в кампаниях не участвующих, но стремящихся оказать на них некое влияние. Или же они (их лидеры, идеологи, инвесторы) ведут свою собственную игру.

273

АронР. Демократия и тоталитаризм//Классики социологии. Классические труды по теории общества. М., 2007. (Электронная книга в формате E-Book.) С.710.

«[…] les gouvernants s'adressent aux gouvernes comme ä leurs souverains. […] Quand les gouvernants sont des elus, ils ont le souci permanent de la popularite, de l'assentiment des gouvernes: grandeur et servitude de ces sortes de regimes» (AronR.Democratie et totalitarisme. P., 1987. P.139).

В русском переводе слово «gouvernants» во втором предложении почему-то переведно как «депутаты». Я счел нужным исправить эту явную ошибку.

274

Дзоло: «[…] на протяжении всей истории человечества монархические и теократические режимы были самым распространенным типом режимов (в данном случае я не говорю о примерах чисто военного правления). К тому же […] на протяжении почти двух тысячелетий и вплоть до начала современной эпохи и до внезапного подъема благоприятствующего демократии консенсуса в хх веке в Европейской философской традиции демократию единодушно считали наименее совершенной и наименее надежной формой правления.

В действительности, несмотря на огромное количество противоположных мнений, демократию следует рассматривать […] как всецело современное явление, которое возникает в начале промышленной революции, но не ранее этого периода. Несмотря на обилие риторических доказательств непрерывности демократической традиции в западной культуре – […] от Римской республики до Флорентийской республики и американского федерализма, от Афин времен Перикла до Женевы времен Руссо и Парижской коммуны – на самом деле можно совершенно обоснованно утверждать, что идея демократии [современной демократии. – В. И.] возникла в Европе [и Америке. – В. И.] Нового времени в противопоставление совершенно иной тысячелетней традиции. Современная демократия возникла даже вопреки своей собственной классической концепции, Аристотелевской и платоновской, то есть как противоположность органической, и натуралистической модели политического города […], который занимал центральное место и в античной, и в средневековой политической философии» (Дзоло Д. Указ. Соч. С. 115—116).

275

Токвиль отмечал, что Франция к 1789 г. Стала страной, «где люди оказались более всего схожи между собой», точнее, «где люди, стоявшие над народом», то есть верхушка дворянства и буржуАзии, слились в одну культурную общность. «[…] у них были одни и те же идеи, одни и те же привычки, они следовали одним и тем же вкусам, отдавались одним и тем же удовольствиям, читали одни и те же книги, говорили одним и тем же языком». С другой стороны, между gentilhomme и bourgeois имелась большая статусная дистанция, вызывавшая у последнего огромное раздражение и злобу. Относительная легкость приобретения дворянства положения не спасала, напротив. Не могли же все амбициозные и успешные буржуа сделаться дворянами. Проблему решила революция. Весьма радикальным способом (Токвиль А. Де. Старый порядок и революция. С.75—86).

276

«Le peuple règne sur le monde politique américain comme Dieu sur l'univers. Il est la cause et la fin de toutes choses; tout en sort et tout s'y absorbe» («Народ властвует в мире американской политики словно Господь Бог во Вселенной. Он – начало и конец всему сущему; все исходит от него и все возвращается к нему») – писал Токвиль (Tocqueville A. de. Démocratie en la Amérique. T. I.P., 1868. P. 92; Токвиль А. Де. Демократия в Америке. С. 63).

277

Польшу Чехословакию, Югославию и пр., созданные или воссозданные после Первой мировой войны, называли «версальскими государствами» (в Версале в 1919 г. были подписаны мирные договоры, переделившие Европу и весь мир).

278

Разумеется, как сказано, национализм нельзя понимать исключительно «этнически». СССР тоже был государством-нацией – государством «советского народа», «советских людей», строящих коммунизм. А вернее будет сказать, что предпринималась попытка создать советскую нацию. Это удалось лишь частично.

Советскую национальную идеологию можно определять в том числе как «интернациональный национализм».

279

И то лишь на федеральном уровне. На кантональном реформа затянулась до 1991 г. В Лихтенштейне женщинам позволили избирать и избираться в 1986 г.

280

«Les hommes naissent et demeurent libres et égaux en droits. Les distinctions sociales ne peuvent être fondées que sur l'utilité commune» (www.textes.justice.gouv.fr/index.php?rubrique=10086&ssrubrique=10087&article=10116).

281

Как справедливо указывает Максим Момот (в одной из своих пока еще не опубликованных статей), переломным пунктом на пути утверждения демократического подхода «один человек – один голос» стала избирательная реформа 1867 г. В Соединенном Королевстве, хотя и не утвердившая всеобщего избирательного права (активное избирательное право тогда распространили на нанимателей жилья, платящих за найм не менее десяти фунтов стерлингов в год, то есть на мелкую буржуазию, зажиточных наемных рабочих и т. п., – это увеличило количество избирателей в городах более чем в два раза), но ясно продемонстрировавшая неуклонную логику развития в этом направлении. Реформировать избирательную систему подобным образом пытались и ранее, особенно активно во Франции. Однако постепенное утверждение знакомой нам модели в ядре Британской Империи придало ей ту степень респектабельности, каковую не могли обеспечить никакие французские революционеры.

Чарльз Тилли по этому же поводу писал, что, мол, пока Франция давала уроки революции (в 1789—1782, 1830, 1848, 1870 гг.), Британия давала уроки демократии (Тилли Ч.Борьба за демократию в Европе. 1650 – 2000 гг. М., 2010. С.8).

282

www.un.org/russian/documen/declarat/declhr.htm.

283

Арон Р. Указ. Соч. С.710.

«Les idées ont à la longue une puissance irresistible. Il est difcile de placer la souveraineté populaire, fût-ce mythiquement, dans le peuple, sans élargir progressivement le droit de sufrage, sans généraliser la citoyenneté. En invoquant les idées démocratiques, on précipite la transformation de la société» (Aron R. Op. cit. P. 139).

284

В конце XX в. Страны Запада столкнулись с проблемами, вызванными обильной миграцией из менее развитых и при этом нередко культурно чуждых стран (в том числе из бывших колоний). Иммигранты, приобретая гражданство, то есть формально вливаясь в новые нации, оказываются в массе по тем или иным причинам неспособными полноценно интегрироваться в них фактически, то есть принять культуру новой родины, проникнуться лояльностью к ней и т. д. Более того, часто отмечается и активное нежелание интегрироваться, причем не только у самих иммигрантов, но и у их потомков во втором-третьем поколениях (!). Еще больше трудностей создает нелегальная миграция. Распространяется ксенофобия, в том числе кириофобия (враждебное отношение к коренному населению, от греч. κύριος – хозяин), растет этническая преступность, усиливается угроза национал-экстремистских и террористических вылазок. В США многие исследователи констатируют появление «второй нации» латиноамериканского (в первую очередь мексиканского) происхождения (см., например: Хантингтон С. Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности. М., 2004. С.347 – 402). Во многих Европейских странах (Франция, Соединенное Королевство) дестабилизирующим фактором стали мусульманские диаспоры. О национальном единстве в таких условиях говорить все труднее и труднее.

285

«Необходимо рассматривать либерализм как последовательную, объемлющую, метафизическую систему. Обычно исследуют только тот экономический вывод, что из свободной хозяйственной конкуренции частных индивидов, из свободы договора, свободы торговли, свободы ремесел сами собой получаются социальная гармония и наибольшее возможное изобилие. Но это – только один случай применения всеобщего либерального принципа. Совершенно то же самое [утверждается], что из свободной борьбы мнений возникает истина как гармония, которая сама собой образуется в результате соревнования. Здесь заключено также духовное ядро этого мышления вообще, его специфическое отношение к истине, которая становится простой функцией вечного соревнования мнений. По отношению к истине это означает отказ от окончательного результата» (Шмитт К. Духовное состояние современного парламентаризма//К. Шмитт. Политическая теология. С. 187).

286

Закария Ф. Будущее свободы: нелиберальная демократия в США и за их пределами.

М., 2004. С. 49, 87 –122, 278 – 279 и др.

Закария утверждает, что к началу 2000-х гг. «почти половина „демократизирующихся“ стран мира» представляли собой нелиберальные демократии (С.99).

287

Fukuyama F. Te End of History and the Last Man. N.-Y., 1992; Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. М., 2005.

288

Закария Ф. Будущее свободы. С. 49—50, 83, 278 – 279 и др.

Например, Закария, относя Китай и многие другие восточноазиатские государства скорее к либеральным автократиям, довольно своеобразно защищает их от обвинений в «нелиберальности»: «В настоящее время Восточная Азия представляет собой смесь либерализма, олигархии, демократии, капитализма и коррупции – то есть весьма напоминает Запад примерно в 1900-м г. Вместе с тем большинство восточноазиатских стран существенно более либеральны и демократичны, чем множество других стран, к Западу не относящихся» (с. 50).

289

Там же. С. 171 – 216, 219 и др.

Очень показательная цитата: «Сегодня нам необходима такая политика, в которой демократии было бы не больше, а меньше» (с.274).

290

Закария Ф. Будущее свободы. С. 97, 161, 165 – 170 и др.

291

Kagan R. The End of the End of History. Why the twenty-frst century will look like the nineteenth //www.tnr.com/story.html?id=ee167382-bd16-4b13-beb7-08efe1a6844; Кейган Р. Конец конца истории. Почему XXI век будет похож на XIX// worldcrisis.ru/crisis/417028.

292

Там же.

293

Марк Леонард приводит мнение влиятельного китайского политолога Фан Нина, который описал различие между китайской и западной либеральной демократией, используя кулинарные аналогии. Дескать, западные демократии подобны ресторанам, работающим в режиме фиксированного меню, в которых посетители, руководствуясь некими своими предпочтениями, выбирают шеф-повара. Однако они не определяют содержания блюд, шеф готовит их по своему усмотрению. Китайская демократия, в свою очередь, подобна ресторану, где повар всегда один и тот же, но различные «дежурные блюда» могут быть заказаны ему по выбору (Леонард М. Указ. Соч. С. 110). Аналогия хромает, поскольку как рецептуру блюд, так и меню определяет тот самый единственный повар. Однако он, как и его западные коллеги, ориентируется на запросы посетителей, старается им угодить.

294

В Ливии не проводятся выборы. Но тамошний режим также предполагает опору власти на признание и согласие нации. Можно сказать, что данное исключение подтверждает и объясняет главные правила современной демократии.

295

Дзоло пишет о Сингапуре: «В течение более тридцати лет этим современным городом-государством правил своего рода философ-царь Ли Куан Ю [1959 – 1990 гг.]. Не придерживаясь какой-либо конкретной политической идеологии, Ли детально регламентировал все стороны жизни трех миллионов своих сограждан, включая их жизненное окружение, привычки, личные и коллективные интересы и цели, вплоть до запрета публично плевать и курить». Сингапурское государство характеризует «высочайшая технологическая эффективность, обширное использование информационных инструментов, всеобщее процветание, превосходные общественные службы (особенно школы и больницы), высокий уровень занятости, эффективная и просвещенная бюрократия, асептическое регулирование социальных отношений посредством исключительных функциональных требований и полное отсутствие политических идеологий и публичных дискуссий [выделено мной. – В. И.]» (Дзоло Д. Указ. Соч. С. 313 – 314).

296

Закария, уроженец Индии, описывает издержки индийской «либерал-демократизации». Вовлечение в политику представителей низших каст открыло путь во власть религиозным фундаменталистам, оголтелым популистам-коррупционерам и криминальным лидерам. Он утверждает, например, что в штате Уттар-Прадеш сформировалась натуральная «бандитская демократия». Следуя своей концепции, он сетует на сокращение либерального компонента в индийской политике за счет увеличения компонента демократического (Закария Ф. Будущее свободы. С. 109 – 116).

297

Таиландская партия «Народный альянс за демократию» выступала помимо прочего за лишение избирательных прав сельского населения и замену выборного парламента назначаемым законодательным корпусом. Такая реформа должна была лишить политической базы Таксина Шинаватру (Чинавата), миллиардера и политика-п о пули ста, и его сторонников. Созданная Шинаватрой партия «Tai Rak Thai» («Тайцы любят тайцев») побеждала на парламентских выборах в 2001 и 2005 гг. Он дважды возглавлял правительство. В 2006 г. Военные с фактического одобрения короля Пхумипона Адульядета (Рамы IX) свергли погрязшего в коррупции Шинаватру. Однако на выборах в 2007 г. победила Партия народной власти, фактически выступавшая преемницей его партии. Правительство составили из союзников и выдвиженцев экс-премьера. В 2008 г. «Народный альянс за демократию» организовывал массовые акции протеста, в конце концов вылившиеся в захваты правительственной резиденции, столичного аэропорта и т. д. Оппозиция последовательно добилась отставки двух «шинаватровских» премьеров и роспуска Партии народной власти и союзных ей партий (решением Конституционного суда). Сторонники Шинаватры организовали в 2009 г. «встречные» беспорядки, но армия их подавила.

298

Прецедентов соправления (дуумвиратов, триумвиратов) —официального, полуофициального или неофициального распределения функций правителя между двумя (и даже тремя и более) персоналиями – в мировой истории довольно много.

Соправление не всегда предполагает равноправие соправителей, равенство их формальных и неформальных статусов. Один из них может быть «старшим», а другой «младшим».

Из отечественной истории следует привести примеры официального соправления Ивана III Великого и его сына и наследника Ивана Молодого в 1470 – 1490 гг., Михаила (первого Романова) и его отца Патриарха Филарета в 1619 – 1633 гг.; и неофициального – Екатерины II Великой и Григория Потемкина (по некоторым сведениям ее морганатического супруга) в 1775 – 1791 гг., Александра I Благословенного и графа Алексея Аракчеева в 1815—1825 гг., а также триумвирата Леонида Брежнева, Алексея Косыгина и Николая Подгорного (на расширение которого до квадриумвирата претендовал Александр Шелепин) в 1960 –1970-е гг.

Соправлением стала и совместная работа Владимира Путина и Дмитрия Медведева (полуофициально заявляется об их «тандеме», лично я больше предпочитаю термин «двоецарствие»).

Часто приводимое в качестве примера формальное соправление Ивана V и Петра I Великого в 1682—1696 гг. В действительности было прецедентом имитации соправления, поскольку Иван из-за слабого здоровья был абсолютно не способен заниматься государственными делами и выполнял исключительно церемониальные функции. До 1689 г. за братьев правила царевна Софья, а после ее свержения Петр забрал всю власть в свои руки. Еще иногда ссылаются на неформальное соправление Федора I (последнего Рюриковича) и его шурина, ближнего великого боярина Бориса Годунова в 1586 – 1598 гг. Хотя на самом деле Годунов фактически правил один (Федор I, вопреки распространенному мнению, был дееспособен; однако все же не мог полноценно править из-за своей кротости и безволия). Так же, как светлейший князь Александр Меншиков («полудержавный властелин») при номинальном правлении Екатерины I и Петра II в 1725—1727 гг.

299

Шмитт К. Разговор о власти и доступе к властителю. С. 30.

300

Mosca G. Elementi di scienza politica. Torino, 1923. P. 53; Моска Г. Правящий класс// Социологические исследования. 1994. № 10. С.188. Следует привести английский перевод, с которого, судя по всему делался русский: […] the man who is at the head of the state would certainly not be able to govern without the support of a numerous class to enforce respect for his orders and to have them carried out; and granting that he can make one individual, or indeed many individuals, in the ruling class feel the weight of his power, he certainly cannot be at odds with the class as a whole or do away with it. Even if that were possible, he would at once be forced to create another class, without the support of which action on his part would be completely paralyzed. On the other hand, granting that the discontent of the masses might succeed in deposing a ruling class, inevitably […], there would have to be another organized minority within the masses themselves to discharge the functions of a ruling class. Otherwise all organization, and the whole social structure, would be destroyed» (Mosca G. Te Ruling Сlass. N.-Y., L., 1939. P. 51).

301

Речь идет в первую очередь о государствах с централистскими системами правления. Иосиф Сталин никогда не был формальным главой ссср. У Советского государства был «коллективный глава» – Президиум Центрального исполнительного комитета (ЦИК), а затем Президиум Верховного Совета. Сталин в их составы никогда не входил. Он возглавлял правительство – Совет народных комиссаров, Совет министров (и то лишь в 1941 – 1953 гг.). Мао Цзедун официально руководил КНР в 1949 – 1959 гг. (в 1949—1954 гг. – как председатель Центрального народного правительства, в 1954 – 1959 гг. – как президент), а фактически правил до своей смерти в 1976 г. И т. д.

302

Как тут не вспомнить теорию «плебисцитарной демократии», восходящую к Максу Веберу который считал, что харизматический лидер, опирающийся на демократическое волеизъявление, способен ограничивать произвол бюрократии.

303

США «приблизились» к автократии в президентство Франклина Рузвельта (1933—1945 гг.). Его стараниями роль и авторитет президента во властной организации (формальной и неформальной) существенно усилились. Еще одним «почти автократом» (или «недоавтократом») был Ричард Милхаус Никсон (1969—1974 гг.), стиль правления которого дал повод говорить об «имперском президентстве» («Imperial Presidency»; это понятие ввел глубоко презиравший Никсона либеральный историк Артур Мейер Шлезингер-младший в 1973 г.).

304

Имена автократов-диктаторов Анастасио Сомосы Гарсиа или Рафаэля Леонидаса Трухильо Молины до сих пор на слуху, хотя они и правили мелкими государства ми – Никарагуа (в 1936—1956 гг.) и, соответственно, Доминиканской Республикой (в 1930—1961 гг.). А кому говорят что-либо имена Умберту де Аленкара Кастелу Бранку (Бразилия, 1964—1967 гг.) или Хорхе Рафаэля Виделы Редондо (Аргентина, 1976 – 1980 гг.)?

305

Mosca G. Elementi di scienza politica. P. 52, 55; Моска Г. Правящий класс. С. 187, 189. Английский перевод: «Among the constant facts and tendencies that are to be found in all political organisms, one is so obvious that it is apparent to the most casual eye. In all societies from societies that are very meagerly developed and have barely atained the dawnings of civilization, down to the most advanced and powerful societies two classes of people appear a class that rules and a class that is ruled. The first class, always the less numerous, performs all political functions, monopolizes power and enjoys the advantages that power brings, whereas the second, the more numerous class, is directed and controlled by the first; in a manner that is now more or less legal, now more or less arbitrary and violent, and supplies the first, in appearance at least, with material means of subsistence and with the instrumentalities that are essential to the vitality of the political organism. In practical life we all recognize the existence of this ruling class (or political class) … In reality the dominion of an organized minority, obeying a single impulse, over the unorganized majority is inevitable» (Mosca G. The Ruling Сlass. P. 50, 53).

Возникает вопрос, уместно ли было переводить «prevalenza» («dominion») как «суверенная власть»? Думаю, что, скорее, уместно, хотя, с другой стороны, если бы Моска хотел сказать, что власть правящего класса суверенна, то он бы так и сказал. Кстати, в другом русском переводе используется слово «господство».

306

Pareto V. Compendio di sociologia generale. Firenze, 1920. P. 444; Парето В. Компендиум по общей социологии//Антология мировой политической мысли. В 5 т. Т. 2. М., 1997. С. 68.

307

Платон. Государство. Кн. viii. С. 335.

308

Там же. C. 336.

309

Там же. С. 336—337.

310

Платон. Государство. Кн. viii. С. 337.

311

Аристотель. Политика. Кн. III. С. 457.

312

Там же.

313

Аристотель. Никомахова этика. Кн. viii //Аристотель. Соч. Т. 4. С.234.

314

Аристотель. Политика. Кн. II. С. 438—439.

315

Там же. С. 439.

316

Там же. С. 440.

317

Там же. Кн. IV. С. 498, 500.

318

Аристотель. Политика. Кн. III. С. 457.

319

Платон. Государство. Кн. VI. C.284.

320

Аристотель. Политика. Кн. III. С. 457.

321

А в «Никомаховой этике» Аристотель признался, что лучшее правление – царская власть (с.234).

322

Аристотель. Политика. Кн. IV. C. 502 – 505.

«[…] при осуществлении начала политии народная масса, будучи в состоянии и подчиняться, и властвовать на основании закона, распределяет должности среди состоятельных людей в соответствии с их заслугами» (Там же. Кн. III. C.484).

323

С середины 1990-х гг. Словами «олигархия» и «олигархи» в современной России стали маркировать политическую активность крупного бизнеса и, соответственно, политически активных крупных бизнесменов. В последние годы олигархами называют любых крупных предпринимателей и просто богатых людей, даже если они демонстративно дистанцируются от политики или занимаются ею минимально.

324

«В демократическом государстве нет никакой надобности принимать участие в управлении, даже если ты к этому и способен; не обязательно и подчиняться, если ты не желаешь, или воевать, когда другие воюют, или соблюдать, подобно другим, условия мира, если ты мира не жаждешь. И опять-таки, если какой-нибудь закон запрещает тебе управлять либо судить, ты все же можешь управлять и судить, если это тебе придет в голову» – так считал Платон (Платон. Государство. Кн. VIII. С. 344). Это даже не охлократия, а анархия в чистом виде.

325

Hobbes T. Op. cit. P. 2. Ch. XIX. P. 123; Гоббс Т. Указ. Соч. Ч. II. Гл. XIX. С. 144.

326

Аристотель. Политика. Кн. III. C. 491.

327

Michels R. Zur Soziologie des Parteilebens in der modernen Demokratie. Untersuchungen über die oligarchischen Tendenzen des Gruppenlebens. Stutgart, 1970. S. 351—369; Michels R. Political Parties: A Sociological Study of the Oligarchical Tendencies of Modern Democracy. N.-Y., 1966. P. 342 – 356.

328

Michels R. Zur Soziologie des Parteilebens… S. 369.

329

Michels R. Political Parties… P. 365.

330

Здесь идеи Михельса не пересказаны, а интерпретированы.

331

Michels R. Zur Soziologie des Parteilebens… S. 361 – 362.

И вот еще цитата: «Sobald die Demokratie ein gewisses Stadium ihrer Entwicklung erreicht hat, setzt ein Entartungsprozeß ein, sie nimmt damit aristokratischen Geist, bisweilen auch aristokratische Formen an und wird dem ähnlich, gegen das sie einst zu Feld zog. Dann entstehen ihr aus ihrem eigenen Schoß neue Ankläger, die sie der Oligarchie zeihen. Aber nach einer Periode glorreicher Kämpfe und einer Periode ruhmloser Teilnahme an der Herrschaf gehen auch sie zu guter Letzt in der alten dominierenden Klasse auf. Jedoch, gegen sie erheben sich nun namens der Demokratie wieder neue Freiheitskämpfer. Und dieses grausamen Spieles zwischen dem unheilbaren Idealismus der Jungen und der unheilbaren Herrschsucht der Alten ist kein Ende» («Как только демократия достигает известной стадии своего развития, начинается процесс вырождения, и тем самым она приобретает аристократический дух, а иногда и аристократические формы и становится похожей на то, против чего она выступила в поход. Тогда из ее собственного лона выходят новые обвинители, уличающие ее в олигархии. Однако после периода славной борьбы и периода бесславного участия в господстве и они, в конце концов, растворяются в старом доминирующем классе. Однако против них встают все новые борцы за свободу уже от имени демократии. И нет конца у этой жестокой игры между неизлечимым идеализмом юных и неизлечимой жаждой власти старых» (Ibid. S. 377—378).

Михельс, повторю, основывал свои выводы на партийной социологии. Да, действительно, в партиях на начальном этапе их формирования («клубном», «кружковом», «тусовочном») вполне возможна некая внутренняя демократия, которая неизбежно сменяется вождистской или вождистско-аппаратной олигархией, если партия развивается и превращается в реальную политическую силу. Но в призывах к возврату к «демократическим истокам», к «демократизации» в критике олигархии обычно нет ничего идеалистического. Все это совершенно расчетливо используется в борьбе между группировками партийного олигархата (одна может быть действительно «молодой», а другая «старой»). Это игра, конечно, ее правила всем участникам прекрасно известны, у них нет иллюзий. Безусловно, в ходе борьбы или по итогам победы «демократической» группировки внутрипартийные нормы могут быть демократизированы – но ровно настолько, чтобы не поколебать основы олигархического порядка. Иначе партия просто начинает распадаться.

В случае с государствами ситуация отличается тем, что даже на начальном этапе их создания (во время и сразу после революций, освободительных войн и т. п.) ими правит олигархия. Она может использовать и, как правило, активно использует демократические лозунги, может вводить и развивать демократические институты и практики. Но демократии в смысле «народовластия» нет и не может быть. Соперничество олигархических группировок может также сопровождаться демократизаторской демагогией и также привести к реальной демократизации (установлению демократии, если ее не было, совершенствованию и «расширению» действующей демократии). Однако опять же есть объективный предел, который либо не переходят, либо, перейдя, провоцируют серьезные проблемы.

332

Тема возникновения государства не является предметом данного исследования. Однако я хотел бы указать, что согласен с теми учеными, которые связывают возникновение государства с выделением элиты, а затем верхушки элиты, которая берет на себя руководство обществом, «общими делами», то есть олигархата. Еще Руссо заметил, что первые государства, несомненно, «управлялись аристократически» (Руссо Ж.-Ж.Указ соч. Кн. 3. Гл. V. С.257). Определенно, так и было. Уже потом из аристократического олигархата выдвигались монархи и т. д.

В популярном виде олигархическая теория происхождения государства излагается, например, во французском учебнике конституционного права и политологии Бернара Шантебу (Chantebout B.Droit constitutionnel et science politique. P., 1997. P. 18 – 19). «Cete oligarchie dispose désormais du pouvoir politique[выделено здесь и далее Шантебу. – В. И.] que nous défnirons comme le pouvoir d organiser la soci é t é en fonction des fns qu on lui suppose. C'est alors que naît l'Etat» (P. 19).

333

Aron R. Op. cit. P. 134; Арон Р. Указ. Соч. С.702.

334

Понятие бюрократии (от фр. bureau – канцелярия) в XVIII в. Ввел Жак-Клод-Мари Венсан, маркиз де Гурнэ. Он употребил его в уничижительном контексте. Будучи сторонником экономических свобод (он также сформулировал принцип «laissez faire»), Гурнэ презирал «бумагомарателей» и призывал сократить их рост. Но по мере «усложнения» государства бюрократия лишь увеличивалась, ее численность и могущество в итоге превзошли самые смелые прогнозы. Интеллектуалы, в первую очередь либеральные, не жалея сил, критиковали и высмеивали ее. При горячем одобрении общественности и самих бюрократов! Однако предпринимались и попытки позитивации понятия. Так, Макс Вебер в начале XX в. Сформулировал теорию «рациональной бюрократии» и т. д.

335

Парето высказывался очень поэтично: «[…] правящая элита находится в состоянии постоянной и медленной трансформации, движется подобно реке; сегодня она уже не та, что была вчера. Время от времени происходят неожиданности и жестокие потрясения, подобные наводнениям; затем новая правящая элита вновь начинает постепенно меняться: река, вошедшая в свое русло, возобновляет обычный путь» (Парето В. Компендиум по общей социологии. § 809. С. 66).

Уместно также вспомнить здесь и яростную антидемократическую критику Николая Бердяева, переходившую в специфическую апологию «властвования немногих». В полемике с демократами он заявил: «Торжество демократии всегда ведь призрачно и быстротечно; оно длится всего один миг [не длится даже миг, если совсем честно. – В. И.]. […] Освободитесь от власти слов и внешних покровов, вникните более пристальным взором в самое существо жизни. В самой реальной, подлинной действительности вопрос состоит всегда о том, торжествует ли аристократия или охлократия. В сущности, только и существуют два типа власти – аристократия и охлократия, правление лучших и правление худших. Но всегда, всегда господствуют немногие [выделено здесь и далее мной. – В. И.], таков непреложный закон природы. Господство всех ничего реального не означает, кроме темного, безразличного и смешанного хаоса. Всякое управление этим хаосом предполагает различение и выделение тех или иных элементов, аристократии или олигархии. […] Разрушение исторической иерархии и исторической аристократии не означает уничтожения всякой иерархии и всякой аристократии. Образуется новая иерархия и новая аристократия. Всякий жизненный строй иерархичен и имеет свою аристократию, не иерархична лишь куча мусора и лишь в ней не выделяются никакие аристократические качества. Если нарушена истинная иерархия и истреблена истинная аристократия, то являются ложные иерархии и образуется ложная аристократия. Кучка мошенников и убийц из отбросов общества может образовать новую лжеаристократию и представить иерархическое начало в строе общества. Таков закон всего живого, всего обладающего жизненными функциями. Лишь куча сыпучего песка может существовать без иерархии и без аристократии. И ваше рассудочное отрицание начала иерархическо-аристократического всегда влечет за собой имманентную кару. Вместо аристократической иерархии образуется охлократическая иерархия. И господство черни создает свое избранное меньшинство, свой подбор лучших и сильнейших в хамстве, первых из хамов, князей и магнатов хамского царства» (Бердяев Н. А. Философия неравенства. Письма к недругам по социальной философии//Н.А.Бердяев Собр. Соч. Т.4. Париж, 1990. С.395 – 396).

336

А учитывая проявления «личностного фактора», то порой и олигархическо-автократической. Уже не раз упоминавшийся Перикл был, выражаясь современным языком, «национальным лидером». Фукидид писал: «Перикл […] управлял гражданами, не ограничивая их свободы, и не столько поддавался настроениям народной массы, сколько сам руководил народом. Не стремясь к власти неподобающими средствами, он не потворствовал гражданам, а мог, опираясь на свой авторитет, и резко возразить им. Когда он видел, что афиняне несвоевременно затевают слишком дерзкие планы, то умел своими речами внушить осторожность, а если они неразумно впадали в уныние, поднять их бодрость. По названию это было правление народа, а на деле власть первого гражданина» (Фукидид. История. М., 1993. С. 92). Именно после смерти Перикла в Афинах начался «разгул демократии», приведший к крупным военным неудачам и внутриполитическому кризису.

Однако справедливо будет заметить, что будь Перикл действительно столь могущественен, он бы избежал если не отставки, то по крайней мере позора (см. Сноску 255). Основа Афинского режима при нем и как раз в немалой степени его стараниями стала демократической. Олигархия и его собственная автократия лишь дополняли ее.

337

Алексеев Н. Н. О гарантийном государстве. С. 477.

338

Алексеев Н. Н. О гарантийном государстве. С. 483.

339

Там же. С. 545.

340

Алексеев утверждал, что классическая античная теория с ее монархиями-тираниями, аристократиями-олигархиями и политиями-демократиями «совершенно отвлекается от изучения специальных отношений между ведущим слоем в государстве и официальными носителями власти [курсив Алексеева – В. И.]». И это, конечно, правда, поскольку великие греки, как уже говорилось, не различали, как мы сейчас, правление и режим. Алексеев тоже их не различал и попытался выйти из теоретического затруднения, предложив выделять: 1) «верховнические» государства, в которых «официальные носители власти являются непосредственными органами ведущего слоя, образуются ведущим слоем и представляют его»; 2) «демотические» государства, в каковых «официальные носители власти […] образуются путем известного отбора людей из широких народных масс», то есть «правящий слой не отождествляет своей организации с государственной, но образует государственные органы путем комбинации своих организационных сил с организационными силами не принадлежащих к нему народных масс». «Демо-тия» создается на базе «верховнического» государства. Почему? Либо ведущий слой ослаб и вынужден уступать место новому ведущему слою (Алексеев вслед за Парето отмечает, что западные буржуазные революции под лозунгами равных «прав человека и гражданина» заменяли одних «властвующих немногих» на других). Либо ведущий слой «организует народ» в целях «самопополнения», «образования кадров специалистов» и «воспитания в широких народных массах политической и социальной активности». К «демотическим» Алексеев относил не только современные ему либерально-демократические государства, но и «корпоративное государство» Бенито Муссолини (Там же. С. 545—549).

Собственно, Алексеев отделил идеальные олигархии от олигархий, «маскируемых» демократией, демократических олигархий.

Признавая безусловную теоретическую ценность Алексеевских определений, не считаю нужным их применять. Да, можно поставить вопрос об «альтернативных демотиях», то есть о «демотических» олигархиях, учитывая в том числе китайский, Иранский и пр. Опыт. Однако такой подход лишь укрепит позиции идеологов и практиков либеральной демократии, настаивающих на ее универсальности и заведомой «недемократичности» любых альтернатив. Выскажусь более прямо: нельзя отдавать демократию на откуп либералам.

341

В доиндустриальную эпоху, когда нации еще не сложились, были прецеденты открытого олигархического властвования, то есть сочетания олигархического режима и олигархического правления. Я имею в виду олигархические республики. Не только античные вроде Спарты, но и, например, Венецию (Республику Святого Марка). С 1297 г. В ее Большой Совет (высший орган власти) могли входить только представители знатных фамилий, занесенных в «Золотую книгу» (два процента населения республики!). В Новгородской республике, по мнению ряда историков, с XIII в. Вече превратилось в собрание «золотых поясов» и т. д. Важно отметить, что речь идет именно о сочетании олигархического правления и олигархического режима, но не о «совпадении» олигархатов. Формальный («внешний») олигархат, охватывающий всех привелегированных граждан, не властвует весь, властвует его верхушка, фактический («внутренний») олигархат. В той же Венеции властвовала отнюдь не вся знать из «Золотой книги», а чрезвычайно узкий круг патрицианских родов и тех, кого они до себя допускали. Относительно нее остальная знать, как остроумно заметил Руссо, являлась «народом», которому принадлежность к патрициату дала «всего-навсего пустое звание Превосходительства [выделено Руссо. – В. И.] и право заседать в Большом Совете» (Руссо Ж.-Ж. Указ. Соч. Кн. 4. Гл. III. С. 294).

342

Не только «западную демократию», но «демократию вообще», демократию как идею, как идеал.

343

Манен выделяет три идеальных типа представительного правления, последовательно сменявшие друг друга с XVIII в.: 1) парламентаризм; 2) партийная демократия; 3) аудиторная демократия.

При парламентаризме (конец XVIII – конец XIX вв.), в частности, избиратели, отбиравшиеся при помощи имущественного и др. цензов, голосовали за лидерские личности, за людей, как правило, им хорошо известных, принадлежащих к одной с ними территориальной или корпоративной общности, пользовавшихся уважением и авторитетом благодаря своему социальному статусу, заслугам, состоянию. Выборы легитимировали знать (в широком смысле) и ее властвование.

По мере расширения избирательного права, усугубления социальных противоречий, развития партийных институтов и коммуникационных технологий парламентаризм сменился партийной демократией (конец XIX – конец XX вв.). Избиратели стали голосовать не столько за личности, сколько за партии – политические объединения лидеров и масс активистов, основанные на идеологическом единстве, предлагавшие комплексные программы (платформы). Партии мобилизовывали сразу целые социальные слои («классы») —рабочих, крестьян, предпринимателей и пр. [можно добавить – этнические, религиозные и поколенческие общности и пр. – В. И.]. Аристократическая и буржуазная знать уступила место партийным активистам и вождям.

В последние десятилетия размывание социальных противоречий и всей социальной структуры вкупе с дальнейшим прогрессом в сфере коммуникаций, расцветом медиа приводит к постепенному переходу от партийной демократии к аудиторной. Во-первых, дистанция между электоратами и лидерами вновь сокращается и одновременно еще больше удлиняется. Лидеры теперь вновь напрямую апеллируют к избирателям. Те вновь голосуют за лидеров. Однако сами эти лидеры – уже не «живые люди», а медиаобразы. Эти медиаобразы старательно подгоняются под сиюминутные запросы электоратов [и сами запросы тоже подгоняются. – В. И.], политика стала зрелищем, разыгрываемым перед аудиторией. Во-вторых, происходит изменение природы и функционала партий – из массовых организаций, объединяющих «идеологических» людей, предлагающих платформы, они все больше превращаются в PR-проекты, «интерактивные» и реактивные, «затачиваемые» и «перезатачиваемые» под лидеров. В-третьих, лидеры и партии пытаются мобилизовывать не отдельные социальные слои, а «всех и каждого», стараются понравиться «всем», а потому уже не могут придерживаться четкой идеологии. В-четвертых, партийных активистов вытесняют «медиаэксперты», то есть деятели, профессионально использующие в политике современные медийные технологии (Манен Б. Указ. Соч. С. 240 – 290).

Дзоло пишет примерно о том же: «Парламентская демократия уступает место телекратии [выделено здесь и далее мной. – В. И.]. Массовые политические партии, некогда очень многочисленные, социально активные и открытые к политическим дискуссиям, сходят со сцены, поскольку их центральные органы больше не нуждаются в привлечении новых членов и активистов. Им это не нужно, потому что каналы государственного и частного телевидения представляют собой гораздо более дешевые и эффективные инструменты политической пропаганды.

На этом фоне новые политические субъекты уже не партии: это узкий круг элитарных предпринимателей от выборных кампаний, которые вступают друг с другом в рекламную конкуренцию и обращаются к массам граждан-потребителей, предлагая им в рамках выверенной стратегии телевизионного маркетинга свои символические продукты. […] Еще один вклад телевидения в политическое обкрадывание граждан – опросы общественного мнения, которые пытаются не анализировать, а формировать его под видом несуществующей научной строгости. Демоскопические агентства, обслуживающие самые влиятельные элиты, фиксируют ответы граждан на свои вопросы и с помощью телевидения массированно влияют на общественное мнение путем селективного и продуманного распространения результатов исследований. Таким образом, установился режим, который вполне обоснованно можно назвать постдемократической телеолигархией, где подавляющее большинство граждан не выбирает и не избирает, а остается в неведении и подчиняется». Дзоло также цитирует Норберто Боббио, который констатировал, что засилье телевидения привело к инверсии отношений между контролирующими и контролируемыми: узкий круг избранных контролирует массы избирателей, а не наоборот (Дзоло Д. Указ. Соч. С. 11—12).

По-моему, Манен напрасно принижает роль личностного фактора при партийной демократии – многие партии разных идеологических ориентаций были откровенно вождистскими, имели в своих рядах большое количество ярких авторитетных «лиц». Поэтому четко разделить, где и когда избиратели голосовали за партии, идеологии и программы, а где за вождей и прочие «лица», мягко говоря, не всегда возможно. Другое дело, что партии отдалили лидеров от избирателей. Точнее, при партийной демократии между избирателями и лидерами появился буфер в виде партийныйх активов. Еще точнее – этот буфер не мог не появиться, поскольку усложнились и общество, и политика. Манен также практически не анализирует роль и значение перехода при партийной демократии к пропорциональным и смешанным избирательным системам, и это, можно сказать, обескураживает.

Что же до аудиторной демократии, телекратии, то зрелищность, «аудиторность» всегда имманентно присуща демократии и, если шире, выборным институтам и практикам. Лидеры работали на публику и при парламентаризме, и при партийной демократии. И сама аудитория (задолго до изобретения телевидения) часто могла повлиять только на «картинку», да и то, разумеется, лишь опосредованно, к тому же ее предпочтения старательно «форматировали» пропагандой. Реальная же политика оставалась «за кадром».

Я не хочу сказать, что ничего не поменялось. Но изменения не сущностны. Узкий круг избранных всегда контролировал массы избирателей. Но в последние десятилетия он стал делать это иначе, чем в предыдущие.

Во второй половине XX в. Социальные слои, оставшиеся с индустривальной эпохи, сильно фрагментировались и перемешались. Партиям и лидерам пришлось сменить «фокус» и обращаться сразу ко «всем» и одновременно ко множеству мелких социальных и пр. Групп. Одновременно технический прогресс (Манен и Дзоло не успели написать про Интернет, про «интернетократию») способствовал и значительному качественному и количественному усилению зрелищного, «аудиторного» компонента демократии. Отсюда «всеядные» партии («catch-all parties») и лидеры, отсюда «деидеологизация» политики (на Западе уже давно говорят, что тамошних левых не отличить от правых и наоборот) и т. д.

344

От лат. meritus – достойный. Это понятие ввел британский социолог Майкл Янг, в одной из своих книг сатирически описавший футуристическое государство, где общественная позиция определяется коэффициентом интеллекта, а также бесславный конец этого государства (Young M. The Rise of the Meritocracy, 1870 – 2033. L., 1958). Но человек не властен над своими творениями. Дэниэлу Бэллу слово «меритократия» очень понравилось, и он наполнил его позитивным содержанием в своем эпохальном труде о постиндустриальном обществе (Bell D. The coming of post-industrial society: a venture in social forecasting. N.-Y., 1973). За ним последовали многие другие. Сейчас о меритократии как о современной версии аристократии и т. п. Рассказывают с университетских кафедр и страниц популярных журналов. Это идеальный пример «реабилитации» понятия, изначально исключительно негативного.

345

Мизес Л. фон. Социализм. Экономический и социологический анализ. М., 1994. С. 54 – 55.

«Die Idee, daß in der reinen Demokratie das ganze Volk seine Tage ratend und beschließend etwa in der Weise zu verbringen häte wie die Mitglieder eines Parlaments zur Zeit der Tagung, entstammt einer Vorstellung, die man sich nach dem Vorbild der Verhältnisse in den altgriechischen Stadtstaaten der Verfallszeit gebildet hat. Man übersieht dabei, daß jene Gemeinwesen in Wahrheit gar nicht demokratisch waren, da sie die Sklaven und alle jene, die nicht das Vollbürgerrecht besaßen, von jeder Teilnahme am öfentlichen Leben ausschlossen. Bei Heranziehung aller zur Mitwirkung ist das Ideal der reinen wie das der unmitelbaren Demokratie undurchführbar. Es ist aber auch nichts anderes als pedantischer naturrechtlicher Doktrinarismus… Um das Ziel zu erreichen, dem die demokratischen Einrichtungen dienen wollen, ist nichts weiter erforderlich als daß Gesetzgebung und Verwaltung sich nach dem Willen der Volksmehrheit richten… Nicht daß jeder selbst Gesetze schreibt und verwaltet, macht das Wesen der Demokratie aus, sondern das, daß Gesetzgeber und Regierer vom Volkswillen in der Weise abhängig sind, daß sie friedlich gewechselt werden können, wenn sie sich in einen Gegensatz zu ihm gestellt haben» (Mises L. Die Gemeinwirtschaf. Untersuchungen über den Sozialismus. Jena, 1922. S. 55).

346

Ibid. S. 55—56.

347

Шумпетера, как и многих в то время, не могли не потрясти успехи национал-социалистов на выборах в Германии в 1930 и 1932 гг. (Между тем ни в коем случае не надо забывать ни о постепенной инкорпорации нацистской верхушки в германскую элиту начавшейся еще с середины 1920-х гг., ни о довольно широком элитном консенсусе, сводившемся к тому что «лучше нацисты, чем коммунисты».) Также, несомненно, на него оказали влияние итальянские элитаристы.

348

Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия. М., 1995. С. 355. «[…] the democratic method is that institutional arrangement for arriving at political decisions in which individuals acquire the power to decide by means of a competitive struggle for the people’s vote» (Schumpeter J. A. Capitalism, Socialism and Democracy. L. – N.-Y., 1992. P.269).

349

Дзоло Д. Указ. Соч. С. 165—166.

350

Хантингтон С. Третья волна. Демократизация в конце XX века. М., 2003. С. 16.

351

Там же. С. 17.

«[…] this study defnes a twentieth-century political system as democratic to the extent that its most powerful collective decision makers are selected through fair, honest, and periodic elections in which candidates freely compete for votes and in which virtually all the adult population is eligible to vote» (Huntington S. P. The Tird Wave: Democratization in the Late Twentieth Century. Norman, 1993. P.7).

352

«[…] it is not discoverable in clear-cut distinction between government by a majority and government by the minority. The distinction comes much closer to being one between government by a minority and government by minorities». (Dahl R. A Preface to Democratic Theory. Chicago, 1956. P. 133).

353

Понятие «полиархии» ввел Даль. Вернее, так считает он сам и так принято считать (см., например: en.wikipedia.org/wiki/Polyarchy). Даль развивает и продвигает учение о «полиархии» с 1950-х гг. (он впервые подробно изложил его в процитированной в основном тексте и предыдущей сноске книге «A Preface to Democratic Theory»).

Между тем в действительности вполне политическое определение «полиархии» можно найти и у другого Даля – Владимира. Он не был политологом и о политике не писал. Но в его Толковом словаре значение слова «полигархия» (лишняя буква «г», естественно, ничего не меняет) раскрывается через синонимы «многоначалие», «поликратия», «семибоярщина». Нелишне, думается, напомнить, что «семибоярщина»– «эталон» публичной олигархии в русской истории (Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 3.СП б.-М., 1907. С.654).

354

Даль Р. Демократия и ее критики. М., 2003. С. 421.

355

Popper K. Te open society and its enemies revisited// The Economist. 1988. April 23. P. 26.

«In theory […] these modern democracies are still based on the […] completely impractical ideology that it is the people […] the real and ultimate and the only legitimate rulers. But, of course, nowhere do the people actually rule».

356

Ibid.

357

Колин Крауч критикует теоретиков либеральной демократии за то, что они снизили «планку ожиданий» от демократии, отбросили нормативный демократический идеал и водрузили на его место обобщенную западную модель. «Демократия процветает тогда, когда простые люди имеют возможности для активного участия – посредством обсуждения и автономных организаций – в формировании повестки дня общественной жизни и когда они активно используют такие возможности. Конечно, нельзя ожидать, что большинство будет самым живым образом участвовать в серьезном политическом обсуждении и формировании повестки дня, а не просто выступать в качестве пассивных респондентов при проведении опросов общественного мнения и осознанно действовать в последующих политических событиях и действиях. Это идеальная модель, которой почти никогда невозможно достичь в полной мере, но, как и все недостижимые идеалы, она задает ориентир. […] Согласие со скромными ожиданиями от либеральной демократии приводит к удовлетворенности тем, что я называю постдемократией. При этой модели, несмотря на проведение выборов и возможность смены правительств, публичные предвыборные дебаты представляют собой тщательно срежиссированный спектакль, управляемый соперничающими командами профессионалов, которые владеют техниками убеждения, и ограниченный небольшим кругом проблем, отобранных этими командами. Масса граждан играет пассивную, молчаливую, даже апатичную роль, откликаясь лишь на посылаемые им сигналы. За этим спектаклем электоральной игры разворачивается непубличная реальная политика, которая опирается на взаимодействие между избранными правительствами и элитами, представленными преимущественно деловыми кругами» (Крауч К. Постдемократия. М., 2010. С. 18 – 19).

358

Дзоло Д. Указ. Соч. С. 170, 194.

359

Strauss L. What is Liberal Education? // L. Strauss. Liberalism Ancient and Modern. Chicago, 1995. P. 4 – 5.

«What is modern democracy? It was once said that democracy is the regime that stands or falls by virtue: a democracy is a regime in which all or most adults are men of virtue, and since virtue seems to require wisdom, a regime in which all or most adults are virtuous and wise, or the society in which all or most adults have developed their reason to a high degree… Democracy in a word is meant to be an aristocracy which has broadened into a universal aristocracy. […]

This still and small voice has by now become a high-powered loudspeaker. There exists a whole science – the science which I among thousands profess to teach, political science – which so to speak has no other theme than the contrast between the original conception of democracy, or what one may call the ideal of democracy and democracy as it is. According to an extreme view which is the predominant view in the profession, the ideal of democracy was a sheer delusion and the only thing which maters is the behavior of democracies and the behavior of men in democracies. Modem democracy, so far from being universal aristocracy, would be mass rule were it not for the fact that the mass cannot rule but is ruled by elites, i. e., groupings of men who for whatever reason are on top or have a fair chance to arrive at the top; one of the most important virtues required for the smooth working of democracy, as far as the mass is concerned, is said to be electoral apathy, i. e., lack of public spirit; not indeed the salt of the earth but the salt of modern democracy are those citizens who read nothing except the sports page and the comic section. Democracy is then not indeed mass rule but mass culture. A mass culture is a culture which can be appropriated by the meanest capacities without any intellectual and moral efort whatsoever and at a very low monetary price».

360

Sartori G. Democrazia e defnizione. Bologna, 1957. P.98.

«[…] un sistema a finzione maggioritaria prodoto e salvaguardato da un reggimento minoritario».

361

Либерально-демократические олигархии становятся все более и более безответственными. Их социальная и демографическая политика попросту самоубийственны. Пожалуй, лучше всего об этом написал Максим Момот: «Желая получить голоса избирателей, американские и Европейские политики вынуждены тратить деньги на бесчисленные социальные программы, фактически отучающие граждан от труда. Вдобавок, желая угодить электорату, политики вынуждены мириться с таким образом жизни людей, при котором заводить семью и детей считается необязательным. Потом государственные мужи делают удивленные лица, заявляют о приближении демографической катастрофы, о том, что будущих пенсионеров некому содержать, и новые миллионы денег налогоплательщиков идут на программы по поощрению деторождения, которые ни в одной развитой стране ситуацию пока не исправили и исправят вряд ли. Все это на Западе и называется демократической политикой» (Момот М. Слияния и поглощения //http://www.lenta.ru/articles/2008/09/17/party/).

362

Закария приводит многочисленные примеры откровенных злоупотреблений институтом референдума в американских штатах, в частности в Калифорнии. Начиная с 1978 г., когда калифорнийцы проголосовали за резкое снижение налогов и запрет на их повышение в будущем, в стране стали проводиться десятки референдумов. Дошло до того, что их решениями определяются не только бюджетные доходы, но и расходы. Формально практикуется «народовластие», а фактически власть перетекает в руки всевозможных лоббистов, «групп интересов» и даже играющих в «прогрессорство» плутократов (вроде крупного финансового спекулянта Джорджа Сороса, пропагандирующего легализацию легких наркотиков и финансирующего организацию соответствующих референдумов). Раньше им приходилось действовать через органы власти (и те играли роль «фильтра» и «тормоза»), теперь же они могут добиваться своего «напрямую» (Закария Ф. Будущее свободы. С. 201—215).

363

Резкий взлет Барака Хусейна Обамы, его триумфальное избрание президентом США в 2008 г. можно и нужно интерпретировать как подтверждение только что высказанных слов об «общественных организаторах», наводняющих западные полити-кумы. Однако следует избегать соблазна объявлять его «народным президентом». «Народным» в том смысле, что он якобы был избран американскими гражданами вопреки позиции элиты. В Белый дом «дворняжку» (самоопределение Обамы; см.:

www.gazeta.ru/politics/election_usa_2008/2008/ 11 / 08_a_2876844.shtml) привела, разумеется, элитная, олигархическая коалиция. Другое дело, что, во-первых, она составилась из представителей не только «старой» элиты (плутократов, профессиональных политиков, университетских интеллектуалов), но и «новой» («политических активистов» и пр.). Во-вторых, в ситуации тяжелейшего экономического кризиса и массового разочарования политикой Буша-младшего (кстати, принадлежащего к «аристократической» – по американским меркам – семье, а значит, к «старой» элите) и Республиканской партии оказалась востребована именно «дворняжка». «Непрофессионализация» политики и деградация элиты совершенно не означает перехода к «народовластию».

364

В 1929 г. президент Плутарко Элиас Кальес создал партию власти – Национально-революционную партию. При Ласаре Карденасе-и-дель-Рио в 1938 г. Она была реформирована и переименована в Партию мексиканской революции. С 1946 г. Называется Институционально-революционной партией.

365

В ст.8 Сирийской Конституции 1973 г. (http://www.damascus-online.com/history/documents/constitution.htm) закреплена особая роль Партии арабского социалистического возрождения, более известной как «Баас». Партократии, однако, в Сирии нет и никогда не было.

366

От греч. στρατός – войско, армия. Термин «стратократия», на мой взгляд, корректнее используемого российскими социологами и политологами термина «милитократия».

367

Принудительный консенсус – тоже консенсус. Как говорили еще глоссаторы: «coacta voluntas voluntas est», то есть «вынужденная воля все же есть воля» (см. подробнее: Грабарь В. Э. Римское право в истории международно-правовых учений. Элементы права в трудах легистов XII—XIV вв. Юрьев, 1901. С.91 – 92).

368

Изложенный здесь подход к диктатуре, что называется, популярный. Сейчас принято связывать диктатуру и насилие. Первая без второго уже просто не мыслится. Насилие рассматривается как неизбежная и необходимая составляющая диктатуры.

При этом я хотел бы напомнить, что, несомненно, гораздо более содержательный подход к диктатуре – шмиттовский. Никто не разработал более глубокой и более актуальной (до сих пор) теории диктатуры, чем Шмитт.

Он рассматривал диктатуру как чрезвычайное властвование и выделял комиссарскую и суверенную ее разновидности. Комиссарскую (kommissarische) диктатуру устанавливают ради укрепления или спасения существующего правопорядка, пролонгации текущего политического status quo. Ее суть – сохранение действующей конституции (в широком смысле) посредством приостановки или прекращения действия отдельных ее частей. Она предполагает чрезвычайные, но при этом временные и ограниченные полномочия.

Суверенная (souver ä ne) диктатура учреждает (переучреждает) государство, создает новый правопорядок. Такая диктатура: 1) «весь существующий порядок рассматривает как состояние, которое должно быть устранено ее акцией»; 2) «не приостанавливает [выделено Шмиттом. – В. И.] действующую конституцию […], а стремится достичь такого состояния, которое позволило бы ввести такую конституцию, которую она считает истинной конституцией», а потому «ссылается не на действующую конституцию, а на ту, которую надлежит ввести». Соответственно, она не ограничена ни сроком, ни пределами компетенции. Проблему вписывания суверенной диктатуры в право (ведь тотальное отрицание действующей конституции вроде бы исключает ее правовое рассмотрение) Шмитт разрешил довольно изящно. Нужно просто допускать «существование такой инстанции, которая, не будучи сама учреждена конституционно, тем не менее находится в такой связи с любой действующей конституцией, что выступает в качестве фундирующей власти, даже если сама никогда не охватывается ей, так что вследствие этого она не подвергается отрицанию даже тогда, когда ее будто бы отрицает действующая конституция» (Scmit C. Die Diktatur. Von den Anfängen des modernen Souveränitätsgedankens bis zum proletarischen Klassenkampf. Berlin. 2006. S.132—135; Шмитт К. Диктатура. С.156—159).

369

«Черными полковниками» в советской печати именовали военную хунту. Ее возглавляли Георгиос Пападопулос (1967—1973 гг., премьер, регент, после ликвидации монархии стал президентом), а затем Димитриос Иоаннидис (1973—1974 гг., начальник военной полиции). Впрочем, греческий режим можно описать и как автократический. Папандопулос заметно выделялся на фоне остальных «полковников» и явно стремился к персональной власти. Вместе с тем он считался членом триумвирата соправителей, в который также входили Николас Макарезос и Сти-лианос Паттакос. Иоаннидис правил через «своего» президента Федона Гизикиса. Во многом схожая ситуация с мьянманской военной хунтой. Изначально (с 1988 г.) ее лидером был Со Маунг, возглавлявший Государственный совет восстановления закона и порядка. В 1992 г. пост председателя Совета перешел к Тан Шве, при этом все ключевые решения стали приниматься «внутренней хунтой» – пентиумвиратом, к 2001 г. Сократившимся до триумвирата. С 2004 г., насколько можно судить, действует дуумвират Тан Шве и его заместителя Маунг Ай или даже установилась автократия Тан Шве.

370

Ни Цзян Цземинь (глава Компартии в 1989—2002 гг., глава государства в 1993—2003 гг.), ни Ху Цзиньтао (нынешний глава компартии и государства) не стали автократами.

371

Правитель Ирана (как формальный, так и фактический) сейчас – Рахбар Хаменеи (до избрания был президентом – в 1981 – 1989 гг.). Президент Махмуд Ахмадинежад, радикал и популист, достаточно автономен от него, но пользуется меньшим влиянием. Ни первый, ни тем более второй не обладают тем авторитетом, который имел Хомейни.

Президентские выборы 2009 г. Вылились в беспрецедентно жесткое публичное соперничество Ахмадинежада и Мир-Хосейна Мусави Хомене. Первого поддерживал Хаменеи, а за вторым стоял Али Акбар Хашеми Рафсанджани, президент в 1989 – 1997 гг., председатель Совета по определению государственной целесообразности, то есть по сути третье лицо в государстве (и к тому же богатейший Иранский собственник). Пожалуй, можно говорить о том, что Иран переходит к соревновательной олигархии, тем более что в этой стране в настоящее время действуют десятки партий и политических организаций.

372

Несколько слов нужно сказать о взаимосвязях форм режима и видов партийной системы.

Партийные системы делятся на однопартийные и многопартийные, а последние на собственно многопартийные и системы с доминирующими одной или двумя партиями – полуторапартийные и двухпартийные. Любые партийные системы, а также апартийность, то есть отсутствие партий, совместимы с демократией. С отдельно взятой либеральной демократией, впрочем, ни однопартийность, ни апартийность не сочетаются никак. Зато с ней прекрасно сочетается, вопреки утверждениям либеральных экспертов, полуторапартийность. В Германии, Италии, Швеции, Японии полуторапартийные системы функционировали десятилетиями.

Соревновательную олигархию, соответственно, оформляют и «маскируют» собственно многопартийно (Нидерланды, Швейцария), двухпартийно (сша, Соединенное Королевство), полуторапартийно. Консенсусная же олигархия может быть партийно «обустроена» самым различным образом: однопартийно (во Вьетнаме, Лаосе, на Кубе правят партии коммунистического или скорее посткоммунистического толка; следует также напомнить, что в Испании при Франко легальные партии были объединены в «Испанскую фалангу традиционалистов и комитетов национал-синдикалистского наступления»); полуторапартийно (в Сингапуре бесспорно доминирует Партия народного действия, в Малайзии – Объединенная Малайская национальная организация, возглавляющая коалицию «Национальный фронт», в Китае – Коммунистическая партия Китая, организующая партийно-общественную коалицию, в Сирии – «Баас», в Казахстане – «Нур Отан», у нас – «Единая Россия»); собственно многопартийно (в Иране нет доминирующей партии).

373

Многие монархисты до сих пор утверждают, что отречение было недействительным, поскольку Николай II подписал его, будучи введенным в заблуждение группой изменников из числа высших военачальников (они блокировали все альтернативные каналы информирования государя), и к тому же под явным принуждением. Не говоря уже о том, что он был не вправе ни отрекаться за Алексея, ни передавать престол Михаилу.

С этими аргументами можно согласиться. Однако что это принципиально изменит в исторической судьбе российской монархии? Она была свергнута, а уж насколько легально оформили свержение – второй вопрос.

374

«Как бы» – потому что не вступив на престол (и вообще не имея права на него), он не мог принимать никаких государственных решений (кроме решения об отказе признать отречение брата и принять престол, разумеется).

375

Во главе Временного правительства встал выдвиженец думских самозванцев князь Георгий Львов. Николая II даже убедили легитимировать его – 2 марта Львов был назначен царем председателем Совета министров.

376

Вначале их было четверо – по числу учредителей ссср. По мере увеличения числа субъектов Союза увеличивалось и количество председателей ЦИК. В 1931 г. Их стало уже семеро.

377

Заместителями председателя Президиума Верховного Совета ссср становились председатели президиумов Верховных Советов союзных республик.

378

Доклад Председателя Конституционной комиссии И. В.Сталина на viii (чрезвычайном) Съезде Советов ссср «О проекте Конституции ссср»/И. В. Сталин. Сочинения. Т. 14. М., 1997. С. 144.

379

В других союзных республиках съезды народных депутатов не учреждались.

380

В 1990 – 1991 гг. Свой суверенитет провозгласили все союзные республики, кроме Туркмении, и все российские республики, кроме Дагестана и Мордовии. С правовой точки зрения цена этим декларациям невелика. Союзные республики стали государствами только после прекращения существования ссср; что до российских, то они были и остались субъектами Федерации.

381

Таким образом Горбачев и его окружение пытались ослабить РСФСР, Верховный Совет которой собирался возглавить (и в итоге возглавил) Ельцин. Предполагалось, что руководители автономий сплотятся вокруг союзного центра и станут противовесом российскому руководству. Замысел, сравнимый по конструктивности с заливанием костра керосином…

382

В подписанном 8 декабря руководителями РСФСР, Украины и Белоруссии Соглашении о создании Содружества Независимых Государств («Беловежском соглашении») констатировалось, что ссср как «субъект международного права и геополитическая реальность» прекращает свое существование, и заявлялось, что его бывшие члены создают новую международную организацию. А 12 декабря с подачи Ельцина были приняты Постановления Верховного Совета РСФСР о денонсации Договора об образовании ссср 1922 г. И ратификации «Беловежского соглашения».

Правда, с правовой точки зрения восстановление российского суверенитета было обставлено максимально беззаконно. Во-первых, несостоятельно обоснование, заложенное под Соглашение, дескать, его участники как государства – учредители Союза были правомочны своими волеизъявлениями решать вопрос о продолжении его существования. Договор 1922 г. Утратил силу еще в 1924 г. (после вступления в силу первой Конституции Союза), а в декабре 1991 г. Действовала Конституция ссср 1977 г., по которой у Союза было 15 членов. Хотя после признания ссср независимости балтийских республик 6 сентября 1991 г. Их число сократилось до 12. Так что в договоре о прекращении существования ссср должны были участвовать 12 республик. Во-вторых, несмотря на все произошедшее в 1990 – 1991 гг., союзная система власти существовала и функционировала. Нельзя было даже обсуждать вопрос о том, прекратил ли Союз свое существование или нет без какого-либо участия президента и, разумеется, Съезда народных депутатов ссср. Они никаких решений по этому поводу не принимали. В-третьих, вопросы столь масштабного уровня в принципе не могли обсуждаться и решаться келейно и скороспешно, а произошло именно так. В-четвертых, не имея уверенности в том, что его поддержит российский Съезд, Ельцин представил «Беловежское соглашение» как международный договор. Такой акт по Конституции РСФСР подлежал ратификации Верховным Советом. Но это был самый настоящий внутригосударственный договор, то есть он не подлежал ратификации. Однако принятие решения о прекращении существования государства, частью которого являлась РСФСР, по определению относилось к компетенции не только ее Президента и Верховного Совета, но и Съезда. В-пятых, денонсировать было нечего, как уже сказано, Договор 1922 г. к тому времени утратил силу и т. д. Тем не менее выход РСФСР из состава ссср стал очевидным фактом, мировое сообщество его признало. А поскольку без отдельно взятой России существование СССР было немыслимо, то и прекращение его существования стало фактом.

383

В 1918 – 1925 гг. – Российская коммунистическая партия (большевиков) (ркп (б)); в 1925 – 1952 гг. – Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков) (ВКП (б)); в 1952—1991 гг. – Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС).

384

С 1918 г. (после подавления выступления левых эсеров – прежде союзников большевиков) в стране фактически установилась однопартийная система. Хотя формальная (и фактическая!) ограниченная многопартийность сохранялась до конца 1920-х гг. В 1921 г. X Съезд РКП (б) запретил внутрипартийные фракции. Правда, фракционная борьба продолжалась опять же до конца 1920-х гг. Так что о консенсусе в период 1917—1928 гг. Следует говорить с известной долей условности.

385

Ленин не смог стать полноценным автократом вначале из-за наличия в руководстве партии и государства довольно сильных фигур (Льва Троцкого, Якова Свердлова и др.), а затем из-за тяжелой болезни.

386

Ельцин возглавлял Верховный Совет до 1991 г., потом был избран президентом. После прекращения существования ссср в обстановке тяжелого социально-экономического кризиса он пошел на крайне непопулярные либеральные реформы. Непосредственно их разработкой и проведением занималась группа либеральных экономистов во главе с Егором Гайдаром. Они не имели никакого или почти никакого административного опыта. Поэтому реформы оказались куда более болезненными и куда менее эффективными, чем могли бы. Массовое недовольство деятельностью «гайдаровцев» ослабило позиции Ельцина. Центром консолидации его противников стал Верховный Совет, тогдашний председатель которого, Руслан Хасбулатов, претендовал на самостоятельную роль во власти. Депутаты пытались ограничить президентские полномочия, поднимали вопрос об отставке Ельцина. Тот, не желая уступать, в конце концов решился на чрезвычайные меры. Существуют разные точки зрения относительно того, действовал ли он в правовом поле или же «узурпировал» власть. Но в любом случае очевидно, что продолжение противостояния или тем более победа оппозиции как минимум существенно бы затянули процесс восстановления Российского государства. Пожалуй, Ельцин проявил себя «стихийным шмиттианцем» (и «суверенным диктатором»).

387

Коалиция крупных предпринимателей, в основном банкиров, в начале 1990-х гг. Сделавших состояния за счет близости к власти, – Борис Березовский, Владимир Виноградов, Владимир Гусинский, Владимир Потанин (Михаил Прохоров), Александр Смоленский, Михаил Фридман (Петр Авен и др.), Михаил Ходорковский, – была образована для поддержки Ельцина, хотя изначально некоторые ее будущие участники склонялись к союзу с его соперником, лидером коммунистов Геннадием Зюгановым. После выборов коалиция распалась. Некоторые «семибанкирщики» получили возможность на предельно льготных условиях приватизировать государственные активы («Норильский никель» и др.). Начиная с 1997 г. между бывшими союзниками не раз вспыхивали так называемые олигархические войны.

К 2010 г. Из участников «семибанкирщины» в олигархате сохранились только Фридман (с Авеном и др.) и Потанин (с Прохоровым), принявшие новые правила игры (Березовский и Гусинский изгнаны из страны, Виноградов разорился еще в конце 1990-х, а в 2008 г. Умер, Смоленский также разорился, Ходорковский, выступивший против власти, осужден за многочисленные экономические преступления).

388

В частности, они могут называться «государствами» (ч. 2 ст. 5). Это положение уместно толковать как декларацию, не порождающую правовых последствий. С государственно-правовой точки зрения все республики, как и края, области, города федерального значения, автономная область, автономные округа, – государственные образования, а не государства. Называться же можно как угодно. Бавария, Саксония и Тюрингия официально именуются «свободными государствами» (Freistaat Bayern, Freistaat Sachsen и Freistaat Thüringen). Но никто их государствами не считает. Как и провинцию Свободное государство (Free State) Южно-Африканской Республики.

Вернуться к просмотру книги