ДЕЙСТВИЕ! ДЕЙСТВИЕ!
Бум! Бац!
Опс!
Хуяк! Дщ — дщ — оуууу! Ууууууу! У — у — у — уу… ыыы…
— Чё? — Где? — Бля!
— РРРРРРРРР! — Да ё…
— Скобейда сратая! Да сдохни ж наконец!!!
— Я не ебу чё ваще творится? — Да ё…
— Хуё! — БХ! БХ! БХ! — Уййййййяяяя!!!
К ОДИННАДЦАТИ ТУЗ
Гоген Папазян, собрав последние силы, отомкнул последний засов. Путь к спасению был открыт.
Он мог гордиться собой, этот грибовик. Хладнокровием, отвагой и присутствием духа превзошёл он врага своего. И в результате выиграл жизнь — сперва по очкам, а потом и нокаутом. Преступный пёс, пытавший его, лежал мёртвый, оскалив зубы.
Правда, и сам Гоген Сасунович был не в лучшей форме. Откровенно говоря, он едва-едва держался на ногах. И к тому же истекал кровью. Но всё это было уже неважно. На этаже имелась дежурная аптечка, всегда открытая: допросы проводились в любое время суток, так что всякие кровоостанавливающие, перевязка и противошоковые у следователей должны быть под рукой. Сейчас он остановит себе кровь, скушает нужные таблетки, отправит за медиками и начнёт думать о главном: кому выдать пиздюдей, сколько и каких именно. Особенно Джульбарсу…
Эта мысль была преждевременной, и он додумать её не успел. По коридору кто-то бежал, причём по направлению к нему. На тяжёлый бег Джульбарса это было непохоже.
Внезапно дверь распахнулась. Перед грибовиком стоял небольшой хомячок с мордочкой, залитой кровью. Опасным он не казался. Хотя само его присутствие говорило о непорядке. Никакие хомячки по этому коридору ходить не должны, тем более окровавленные.
Грибовику бы захлопнуть дверь и задвинуть засов — от греха подальше. Но свежеприобретённая привычка начальствовать взяла своё.
— Ты кто такой? — начал Гоген Сасунович, высовываясь из двери и грозно шевеля бровью. — Щто ты здэс делаишь?
И добавил:
— Пашол вон мудыла мэлкий!
До того у Папазяна ещё был шанс уцелеть. Но вот слово "мелкий" было лишним. Вышел перебор, губительный перебор.
Хомячок оскалился, подпрыгнул и вцепился грибовику в ошмётки примордия.
НИЧЕГО, КРОМЕ ДЕЙСТВИЯ
— Да ну нах… — Бля, пиздец нам, по ходу… ДЩ! ДЩ!
— ЕБАААТЬ! — Оппаньки мамочки…
— Ни-ху-яс-се… — Кхххххх… Ыпть… Да как же это мы… — Так, валим отсюда быстро… БУМЦ! БУМЦ! БУМЦ! БУМЦ! ДЩ! ДЩ! ДЩ!
КАК РАЗВИВАЕТСЯ РЕАЛЬНОСТЬ?
Кровь, кровь, кровь, КРОООВЬ! Кипящая кровь обезумевшего хомяка!!! Она хохотала, кровь его! она хохотала! она хохотала! Вы слышали, как хохочет кровь? Нет? Тогда вы ничего не слышали.
Брейвик и до того охуевал не по-детски. Растерзав же примордий Папазяна, переполненный экстазными веществами, он и вовсе слетел с катушек.
Что было дальше? Он не помнил. Лишь какие-то смутные тени — чьи-то копыта, жопы, рога, локти, рыла, хари, скрещенья рук, скрещенья ног, судьбы скрещенья — являлись ему. И больно, и смешно, и выщщекруклюмисто! И полыхало вокруг какое-то гало, пламенело курчаво, до самоей пизды-дверцы семо и овамо — и какой же эксцесс громовой — в рот им жопу!!! — в блуда́тые уста у неге́ющей ноздри!!! ЕБАТЬКО-ПАТЬКО ловил его, но не поймал. Верховное шло низом и лесом, а нижнее ыыыы! ыыыы! УХУ-ХУХУ-ХУ!!! И крылья дебелых ночей, и правдоцветиковый папоротник, и врематая избушка, по которой расхаживал некий мирач, никем не мнимый, — пууУУ́ было Ымя ему — и карабанился празднохвостый сом, и давала круги разлесистая щука. Шука? Даааа! — щук — шук — шучь-щучь-аааа-дрищПИЗДАААА! ДрищПИЗДА, дрищПИЗДЕ, дрищПИЗДУ, дрищПИЗДООООООЮ!!! И вся Вселенная была широко раскрытый клюв пожилой вороны, застывший в горестной птичьей улыбке.
Когда же его отпустило, он осознал, что лежит на полу в темноте, а рядом что-то белеет. Долгое созерцание белеющего предмета привело Брейвика к мысли, что это колонна. Которую он вот только что обнимал и блевал на неё. Этот момент он помнил, хотя и очень смутно. Тогда ему было очень плохо, а стало ещё хуже.
После этого пришло новое ощущение — будто у него в руке что-то зажато. Разжать руку не получалось. Тогда он подтянул её к себе. Толстенькие, судорожно сжатые хомячиные пальчики держали за горловину кожаный мешочек. По ощущениям — тяжёлый.
С кряхтением и писком Брейвик Ларсон встал на ноги. К горлу прилила тошнота, но быстро опала. Потом накатила слабость, так что пришлось прислониться к стене.
Идей не было никаких. Хомяк отлепился от стенки и пошёл вперёд — где смутно виднелся проход.
Он миновал несколько запертых дверей, потом наткнулся на огороженную площадку. Оградка была ему чуть выше колена, так что он её перелез. Тут же что-то звякнуло и загудело, а потом площадка дёрнулась и поехала куда-то вниз. Брейвику было всё равно — его опять охватила слабость.
Подняться хомяк не смог. Тогда он встал на четвереньки. Мешок в правой руке мешался, но вот беда — разжать пальцы не получалось. Пришлось шкандыбать на трёх конечностях до следующей стенки. Где его снова тошнило, долго и невкусно. Зато пальчики, наконец, разомкнулись, растопырились.
В мешке оказались деньги. Их вид Брейвика сначала не воодушевил — скорее, озадачил. Он решительно не помнил, откуда они взялись. Очевидно было одно: он их где-то спиздил. Потому что — как же иначе?
Хомяк был, может, и кровопийцей, но не ворюгой. Однако деньги такие деньги! Они как котеги — умеют быстро понравиться. О, эти маленькие золотые кружочки так милы и беззащитны! Брейвику хватило нескольких мгновений, чтобы почувствовать себя ответственным за них. Весь негатив принял на себя мешочек. Он был некрасив и на нём наверняка имелись следы ауры. Хомяк решил избавиться от него при первой же возможности. Но не сейчас: соверены некуда было спрятать.
Поэтому Брейвик ухватил свою ношу покрепче и двинулся вперёд, в смутной надежде найти выход.
В конце коридора оказалась ещё одна дверь — в арке. Над ней тусклым золотом мерцала надпись:
"Stay Smooth On The Surface & Paddle Like The Devil Underneath".
Брейвик её открыл и оказался в маленькой, тускло освещённой комнатёнке. Там не было ничего, кроме стула, стола, шкафа и ракоскорпиона. Тот сидел за столом в непринуждённой позе и тщательнейшим образом изучал старинную, смутно поблёскивающую анальную пробку.
Заметив хомяка, он поднял левый глаз и сказал:
— Добрая дорога. Как развивается реальность?
Будь Брейвик в состоянии думать, он встал бы в тупик от такого дурацкого вопроса. Но думать он не мог. Поэтому он брякнул:
— Никак не развивается.
— Пугаете, — ракоскорпион подобрал глаз и тут же выставил второй. — Убили кого?
— Пропустите, — прозвучало откуда-то.
Это был очень тихий голос. Но слышен он был отовсюду сразу, буквально из воздуха.