Собрание сочинений. Том 2. Последняя комедия. Блуждающее время. Рассказы - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Мамлеев cтр.№ 109

— С водопроводной водой мы никогда не кончим, Вася, — холодно ответил Угрюмов. — А вот с пивом пора кончать.

Друзья вышли из пивной. Куда же теперь идти? К смерти? К жизни? К жене? К родной матери?

Было непонятно.

Внезапно друзья расстались. Угрюмов увидел вдруг — где-то в стороне — бесхозный водопровод и стремглав понёсся в том направлении, помахав Пивнушкину кепочкой.

Вася же продолжал путь, сам не зная, куда. Шёл он и шёл. И нигде пивка не нашёл более. Проходил он мимо ларьков (уже заколоченных), мимо ресторанов (но шибко шикарных), пока не вышел, наконец, на мост.

И застыл на мосту. Посмотрел вниз — там бездна, без дна почти, значит.

— Вот она, жизнь, — подумал Вася.

И решил помочиться, поскольку опять потребность в этом возникла. Ничего тут, в конце концов, ни сверхъестественного, ни необычного не было: после четырёх литров пива каждому захочется отлить и не раз.

Встал он, родимый, у края моста и стал мочиться вниз, как эдакий бесстрашный кавалер.

А потом случилось то, что и описать почти невозможно — настолько это здравому уму непостижимо. Иными словами, сгорел Вася на корню. Верная струя мочи его, бедолаги, соприкоснулась с оголёнными и не в меру напряжёнными электропроводами какими-то, что были протянуты под мостом. А моча, как всем известно, та же вода, правда, не превращаемая в водку. Наилучшим, одним словом, оказалась Васина моча электропроводником.

Последствия произошли в течение секунд — Вася вспыхнул на месте, застыл, можно сказать, изнутри.

Так сгоревшего и похоронили.

И что же после этого от него осталось? Несомненно, одинокая душа. Но что такое душа? Да уж если точнее, просто сном всё это оказалось — и то, что Вася жил когда-то, пил, мочившись, и то, что Вася умер.

Вопрос только в одном: кому всё это снилось?

Саша Кренов, мужчина лет 30, больше всего на свете любил существовать. Хлебом его не корми, только дай существовать. На мир смотрел как на химеру, а вот на своё существование — нет.

«Это совсем другое дело, чем мир, моё существование», — в полном довольстве говорил он окружающим.

Окружающие злились, но молчали. Никто из них, кроме одиноких личностей, живущих в лесу, не считал себя химерой. Обижались, но и не спорили об этом.

Сам Кренов жил загадочно, то есть неизвестно как. Квартирка, одинокая, правда, была у метро «Филёвский парк». А вот насчёт минимальных денег было совсем непонятно: откуда они брались. Впрочем, никто его об этом и не спрашивал.

Петя Камышов, его дальний приятель, вообще его не понимал.

Бывало, сидит Сашенька в Филёвском парке на пеньке, и часами там сидит, как будто даже ни о чём не думая.

— О чём думать-то, — говорил он. — Я наслаждаюсь своим существованием и тайну эту храню, вот и всё. Могу восемь часов подряд, рабочий день ваш так называемый, сидеть на пне и существовать. Зачем мне мысли, они только мешают.

Камышов злился и говорил, что надо жить, а не существовать. Правда, под «жизнью» он сам имел в виду нечто неопределённое и порой весьма и ему самому противное. «Тьфу, тьфу!» — плевался он тогда. Привёл он раз к Сашеньке своего приятеля Серёгу Голубкова, тоже 30 лет, но уже с двумя малютками, Настей и Олей. Насте было лет восемь, а Оле пять.

Кренов в это время сидел на пне: только так он принимал гостей.

Серёга сразу завёлся.

— Тебе вот хорошо, — чуть не завыл он. — Ты существуешь, а я в бреду живу. Жену мою раздавило бульдозером. Да я и без этого случая в бреду жил. А теперь ещё малюток кормить надо…

Сашок ответил:

— А что ты делаешь?

— Книжечки продаю. По электричкам. Бизнес такой есть.

Камышов с грустью и надрывностью посмотрел на приятеля.

— А чего ж водку-то пьёшь, раз у тебя малютки? — хмуро спросил Кренов, осуждающе посмотрев на Сергея.

— Я, Саша, бред бредом выгоняю. Иначе не проживёшь. Бред жизни прогоняю бредом водочки. Очень помогает. Водка, она лучше, чем жизнь, — заметил Голубков.

Дальше разговор особо не клеился. Расстались.

Денька через три, когда Голубкову совсем стало невмоготу, Камышов стал советовать ему:

— Серёга, ведь у тебя Настя — вещунья. Ей восемь лет, а она вещает. Про неё ведь чудеса рассказывают. Найди ты какого-нибудь толстопузого, путь он ей деньги платит за её речи. От её речей ведь с ума сойдёшь. Серьёзная девочка.

— Я уже думал об этом, — с болью ответил Голубков. — Да Настя не велит: за деньги вещать не буду, — так и сказала. Умру, но не буду.

Камышов развёл руками. Воцарилось молчание.

— Вот что я тебе тогда посоветую — Сашка Кренов чуть-чуть с загадкой. Не от мира он. Так ты залезь к нему в квартиру: может, чего там есть. В его отсутствие, конечно. Накормишь малюток.

— Хорошая идея, — вдруг согласился Голубков. — Думаю, я его этим не обижу. Только как и когда?

— По средам Кренов куда-то уезжает. Живёт он один. Отмычку я тебе дам, мне один алкаш подарил её на день рожденья. Только поделись со мной. Хотя бы кефирчиком каким-нибудь?

— А соседи?

— Соседи у него дырявые. Трусливые очень. Не то что на лестничную клетку — из клозета своего боятся выходить.

Тяжело вздохнув, но вспомнив о малютках, Голубков согласился.

Среда выпала солнечная, просветлённая какая-то.

У Голубкова, однако, дрожали руки, пока он открывал дверь. Битый час возился, никак не мог открыть. Пыхтел только. Но соседи не высовывались. Наконец открыл. И рот раскрыл от изумления. Квартира была, в основном, пуста. Одна кровать в углу, да подобие стола и стулья. В другом углу нечто похожее на шкаф. Один холодильник только походил на себя, и стоял он в кухне. Больше там ничего существенного не было, да и в комнате тоже.

Голубков обыскал всю квартиру — ну ничегошеньки, кроме подушки, одеяла и рваного пиджака, не обнаружил. Какие уж тут доллары. Сунулся в холодильник — там, правда, было немного по-спартански скромной жратвы.

Серёга уселся за стол, чтобы выпить кефирчику. Только глотнул, как в квартиру зашёл сам Саша Кренов. Сергей окончательно обомлел.

Не зная, что и как, стал просить прощения.

— Умоляю, Сашок, прости, — забормотал Серёга и чуть не заплакал. — Малютки голодают. Хотел вот кефиру им принести, да вот самого потянуло глотнуть. Прости!

Кренов выслушал его довольно флегматично.

— Пожалей малюток-то, пожалей. Меня засадят, они помрут.

Кренов осмотрелся и сел на поломанный стул.

— Ну ладно, — сурово ответил он. — Зови малюток-то. Позвони им. Видишь, у меня сумка. Поедим.