– Как вы думаете, я могла бы нарисовать лодку? Похоже,
для нее лодка стала предметом мечтаний, подумал он.
– Почему бы и нет? Если хочешь, можешь попробовать для
начала срисовать мою. А может, тебе хочется нарисовать парусник? Я могу
показать тебе, как это делается.
– Тогда я лучше срисую вашу лодку, если вы не против.
Пип просто не хотелось лишний раз его отвлекать.
Впрочем, она давно уже поняла, что иногда лучше отойти в
тень. Осторожность стала ее второй натурой. Она всегда была осторожной с отцом
– и правильно делала. Во всяком случае, он никогда так не злился на нее, как на
беднягу Чеда. Хотя все те годы, что они прожили вместе в новом огромном доме, он
вообще почти не замечал ее. Отец чуть свет уезжал на работу, а возвращался уже
поздно ночью, к тому же он много путешествовал. Он даже научился управлять
собственным самолетом и пару раз брал ее с собой, а однажды разрешил ей взять с
собой Мусса. И Мусс вел себя образцово.
– Конечно. Тебе оттуда хорошо видно? – спросил
Мэтью, и девочка, устроившись чуть ли не у его ног, кивнула.
Сегодня он захватил с собой сандвич, еще накануне решив, что
перекусит на берегу – на тот случай, если она появится в середине дня. Беда в
том, что Мэтью очень хотелось увидеть ее еще раз. Развернув сандвич, он
разломил его пополам и предложил ей половину.
– Ты, наверное, проголодалась?
– Нет, спасибо, мистер Боулз.
– Просто Мэтт. – Он невольно улыбнулся ее
трогательной церемонности. – Так ты уже пообедала?
– Нет, но я не голодна. Спасибо. – Она углубилась
в рисование. А мгновением позже его вдруг осенило: девочке легче разговаривать,
когда она не смотрела на него! – Моя мама… она никогда не ест. Ну, вернее,
почти никогда. Она такая худенькая. – Чувствовалось, что девочка
тревожится за нее. И Мэтт невольно заинтересовался.
– Почему? Она больна?
– Нет. Просто у нее горе.
Какое-то время оба молча рисовали. Мэтт с трудом подавил
любопытство, решив, что не стоит ее расспрашивать. Она сама расскажет ему
больше, если захочет, конечно. И он не намерен ее торопить. Да и зачем?
Неожиданная дружба была чем-то таким, над чем не властно время. Мэтту казалось,
что он знает ее давным-давно.
И вдруг его осенило:
– А у тебя тоже горе?
Не отрывая глаз от рисунка, девочка молча кивнула в ответ.
Само собой, расспрашивать он не стал. К тому же Мэтт и без
того почувствовал окружавшую ее ауру печали – ему уже не раз приходилось
бороться с собой, чтобы не прижать се к себе.
– И как ты? – осторожно спросил он. На этот раз
она подняла на него глаза.
– Получше. Тут, на берегу, хорошо. Мне кажется, маме
тоже тут лучше.
– Рад это слышать. Надеюсь, аппетит тоже скоро вернется
к ней.
– Вот и моя крестная так говорит. Она тоже очень
переживает из-за мамы.
– А братья или сестры у тебя есть, Пип? –
поинтересовался Мэтт.
Вопрос казался ему достаточно безобидным. Но Пип вдруг
обернулась к нему, и то, что он прочел в ее глазах, повергло его в настоящий
шок. Огромная, недетская тоска, от которой у него все перевернулась в душе,
заставила Мэтта онеметь.
– Я… да. – Она помялась, словно не зная, что
сказать. Потом вдруг снова заговорила, глядя на него своими печальными глазами,
и Мэтту внезапно показалось, что он погружается в тот мир, где живет
Пип. – Нет… Ну, не совсем… Не знаю, как вам объяснить. Моего брата звали
Чед. Ему было всего пятнадцать. А в прошлом октябре… он… с ним случилось
несчастье…
Проклятие, и кто его тянул за язык?! Все сразу стало ясно –
и горе ее матери, и то, почему она почти ничего не ест. Господи, что может быть
ужаснее для матери, чем потерять ребенка?!
– Прости, Пип… – Мэтт растерялся, не зная, что
сказать.
– Ничего. Знаете, он был такой умный, совсем как
папа. – То, что она сказала потом, ошеломило его. И в то же время
объяснило многое. – Самолет, которым управлял папа, потерпел крушение, и
они… они оба погибли. Он взорвался, – с трудом проглотив комок в горле,
почти беззвучно добавила Пип. Она не жалела о том, что рассказала ему.
Почему-то ей хотелось, чтобы он все знал.
Не в силах выдавить из себя ни слова, Мэтт долго смотрел на
нее.
– Господи! Прости, Пип. Мне очень жаль. Какое счастье
для твоей мамы, что у нее есть ты.
– Да, наверное, – задумчиво прошептала Пип, но без
особой убежденности в голосе. – Но ей все равно тяжело. Она все время
сидит у себя в комнате. – Кто знает, горевала бы мать, если бы погиб не
Чед, а она, Пип? – Мама очень его любила, и смерть Чеда разом подкосила
ее.
– Еще бы! И я бы горевал.
В свое время Мэтт тоже считал, что у него не хватит сил
жить. Но разве его несчастье можно сопоставить с тем, что пришлось пережить
этой женщине?! Его собственные беды по сравнению с ее горем казались чем-то
обыденным, чем-то таким, с чем можно было смириться и продолжать жить дальше. А
тут – разом потерять и мужа, и сына… Можно только гадать, каким ударом такое
несчастье стало для Пип, учитывая, что ее мать совершенно сломлена собственным
горем. А судя по всему, это именно так.
– Она ходит на какие-то групповые занятия в городе,
чтобы поговорить о своей беде. Но не думаю, что это помогает. Мама говорит, там
у каждого свое горе.
Полная чушь – рассказывать о своих бедах таким же горемыкам,
как ты сам, но Мэтт знал, что в наши дни подобная практика – обычное дело. Вряд
ли она могла помочь справиться с тоской.
– Мой папа был вроде как изобретатель. Придумывал
всякие штуки. Конечно, я не очень понимаю, чем он занимался, но, наверное, у
него здорово получалось. Мы ведь сначала были очень бедные, знаете ли, а когда
мне исполнилось шесть лет, папа с мамой купили большой дом, а потом папа купил
еще и самолет.
Крупицы информации от Пип сами собой складывались в
достаточно ясную картину. И хотя Мэтью не совсем понимал, чем занимался ее
отец, но в общих чертах ему стало ясно.
– Чед был почти такой же умный, как папа. А я пошла в
маму.
– И что это значит? – Мэтт невольно
заинтересовался ее словами. Сам-то он давно уже решил, что Пип на редкость
развитый ребенок, к тому же для своих лет она умела поразительно четко
формулировать мысли. – Ты тоже умная, Пип. Очень умная. Наверное, как твои
папа и мама.
Ему казалось, что она невольно сравнивает себя с талантливым
старшим братом, который наверняка хорошо разбирался в том, над чем работал их
отец. Несправедливо, когда ребенок чувствует, что в глазах родителей он второго
сорта.
– Папа с моим братом часто летали вместе, – как
будто не слыша его, вдруг добавила Пип.
Скорее всего малышке просто нужно выговориться. А если ее
мать в таком состоянии, то бедняжке, вероятно, попросту не с кем поговорить,
разве что с этой ее крестной, которая приезжала со своим малышом.