Плащ дошел до стены и развернулся, проходя мимо занавешенного окна. Господин повернул вслед за ним, будто выполняя важную церемонию, и в какой-то момент оказался зажат в углу. Незнакомец стремительно развернулся и взмахнул черной полой плаща. В руке сверкнуло длинное и тонкое лезвие, целящееся в беззащитное тело. Сбоку возникло что-то черное, словно еще один плащ, и в руку со шпагой вцепилась белая перчатка.
– Не тот! – послышался сдавленный шепот.
Чья-то рука сорвала с господина маску. Нацеленный клинок замер. Фигура в венецианском плаще сделала резкое движение, и эфес шпаги с металлическим шариком вонзился точно в солнечное сплетение. Удар был такой силы, что господин с сорванной маской лишился воздуха, согнулся пополам и упал на колени. Потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Он смог дышать, хотя с трудом, и поднялся. На него смотрели маски, словно он совершил нечто невозможное и неприличное. Но до этих тонкостей господину и дела не было. Нападавшие исчезли. Не замечая боли, он бросился в погоню. Bauta осталась на полу.
В зале танцевали. Толпа расступалась перед ним, шикая и выражая возмущение. Его лицо разоблачили. Он вертел головой и поднимался на носках, но не мог понять, куда исчезли нападавшие. Совершенно забыв о приличиях, он побежал через зал к мраморной лестнице.
• 58 •
Граф Ламсдорф имел возможность получать информацию не только из официальных отчетов. Круг его общения был так широк, а умение узнавать новости из дружеской болтовни столь отточено, что, не без гордости, он считал себя одним из самых осведомленных людей в столице. Он давно понял, что настоящая дипломатия делается не на посольских приемах. Искусство дипломатии в том, чтобы чутко улавливать новое движение, набиравшее силу в темных глубинах власти. Движение это часто бывало самым пустячным, но порой и нет, тогда он умело пользовался своим наблюдением. Чтобы быть в курсе самых важных новостей, о которых не пишут в газетах, министр не жалел ни сил, ни времени, ни печени. Такая политика давала свои плоды. За завтраком с важным чиновником Департамента полиции он случайно узнал новость, от которой чуть не пролил кофе на жилетку. Новость столь чудовищную, что Ламсдорфу еле хватило сил, чтоб закончить встречу.
Распрощавшись с приятелем, он помчался в министерство и немедленно вызвал чиновника, на которого возлагал надежды, как видно – напрасные. Борис Ванзаров вошел в кабинет, не подозревая, какая гроза нависает над ним. Он еще позволил себе милую шутку, но министр был не в настроении дурачиться. Ламсдорф потребовал отойти к окну, где было шумно, и придвинулся так близко, что коснулся жилетки Бориса.
– Вы что натворили?! – пробормотал он сдержанным шепотом. – Как могли до такого додуматься?
Борис не нашелся что ответить. Он выражал полное и безграничное непонимание и лишь лихорадочно вспоминал, что мог совершить. Ничего существенного и в помине не было. Дела он вел четко, аккуратно и тщательно. Тогда что же?
– Простите, граф, но я вас не понимаю, – наконец сказал он фразу, запретную для дипломата. В любой ситуации.
– Ах, не понимаете? – прошипел Ламсдорф. – Печально, мой друг. Как же вы с такими способностями служите в нашем министерстве? У нас надо головой работать, а не только штаны просиживать. Видимо, я в вас ошибся…
– Владимир Николаевич, да за что же… – растерянно проговорил Борис, нутром чувствуя, как его карьера летит в пропасть. И собрать ее заново будет невозможно.
– Разве вы не догадываетесь? Разве столь наивны? Это не лучшие качества для дипломата…
Теперь надо было молчать и принимать все, что свалится на плечи. Борис понуро опустил голову.
– Вы еще заплачьте! – прошипел Ламсдорф.
– Я не знаю, в чем моя вина… И потому…
– Что натворил ваш брат? Как такое ему только на ум пришло? Разве об этом я вас просил?
– А что он натворил? – спросил Борис и опять недопустимо ошибся.
– Так вы не знаете… Печально. Тогда слушайте… – И Ламсдорф, наклонившись к уху чиновника, стал быстро нашептывать.
Борис слушал и не мог поверить всему услышанному. Такого просто не могло быть. Это выходило за все мыслимые рамки.
– Этого не может быть, – сказал он, когда министр завершил бурную речь. – Брат не мог этого сделать. Он служит в полиции и…
– Мне не важно, чьими руками ваш родственник совершил бессмысленное преступление. Куда печальней иное: вам была поручена важнейшая и секретная миссия. И чем она закончилась? Убит князь, преданный офицер. Он и прочие должны были всего лишь исчезнуть на некоторое время. Теперь что же: ваш брат завалит столицу трупами славных добровольцев? А кто будет Родину защищать? Так дела не делаются, друг мой…
– Этого не может быть… – только смог повторить Борис. Других аргументов у него просто не было.
– Прекрасно, что защищаете брата. Но этого мало. Извольте немедленно остановить это безумие. Как угодно, хоть в ноги к нему бросайтесь… Чтоб больше ни одного… Вы меня поняли?
Раздавленный, как мышь, Борис молча кивнул.
– Поторопитесь… – приказали ему.
Поклонившись, Борис вышел из кабинета, раздавленный ужасным грузом. А ведь день так хорошо начинался… И что теперь с ним будет?
Между тем министр Ламсдорф ощутил некоторое облегчение. Теперь надо было придумать, как из проигрышной ситуации извлечь выгоду. Что также было искусством дипломатии. Владимир Николаевич сел за письменный стол и погрузился в раздумья. Из них его вырвал звонок телефонного аппарата. Еще не совсем привыкнув к телефону, министр вздрогнул. Придерживая слуховую трубку на некотором расстоянии, он с отвращением посмотрел в воронку амбушюра.
– У аппарата, – сказал он.
– Приветствую вас, дорогой Владимир, – раздалось из трубки.
– Рад вас слышать, дорогой Чарльз, – ответил он. – Погода сегодня прекрасная.
– О да, совершенно согласен с вами: сегодня хороший день, дорогой Владимир.
– Чем я могу вам помочь, дорогой Чарльз? – спросил Ламсдорф, быстро перебирая причины, по которым мог телефонировать английский посол.
– Ну что вы, дорогой Владимир! Вы наглядно доказали, что ваши слова не расходятся с делом. Мое правительство будет проинформировано о проявлении вашей доброй воли. И поверьте, это непременно найдет выражение в улучшении наших отношений. Мы ценим понимание со стороны партнеров. И решительные действия…
– Рад это слышать, дорогой Чарльз…
Они еще обменялись ничего не значащими фразами и закончили разговор.
Настроение министра резко изменилось, что часто случается в политике. Внезапно он выиграл там, где ожидался безнадежный проигрыш. И выиграл по-крупному. Нет, карточной игре далеко до дипломатии. Тут такой куш можно сорвать. Ситуация резко изменилась: одна жертва принесла столько пользы, сколько не дали бы месяцы переговоров. Теперь у него на руках козыри, какими можно начинать новую игру. И отношения между империями потеплеют. Разве велика плата за такой успех? Всего лишь одна человеческая жизнь. В душе Владимир Николаевич согласился, что не велика, но ни за что бы в этом не признался. Никому и никогда…