Девушка с пробегом - читать онлайн книгу. Автор: Джина Шэй cтр.№ 60

— Знаешь, котенок, такие вещи быстро не делаются, да и тут не все от меня зависит, — я чуть улыбаюсь, — а почему ты спрашиваешь?

— Ну, ты как-то говорила, что чтобы были дети, сначала нужно пожениться, — задумчиво тянет Лиса.

Да, было дело. Когда в прошлом году Лиса срочно собралась замуж за Петю Смирнова с параллельного потока и даже придумала имена их троим будущим детям. Пришлось объяснять, что дети — это после свадьбы (ну, глядишь, что к пубертату в голове и отложится, тем более что он у нас грозил начаться вот-вот), а свадьба — это не раньше восемнадцати. Потому что злые взрослые придумали такие законы, ага.

— Ну, помню, что-то такое, — я разглядываю Лису и пытаюсь понять, к чему она ведет.

— Ну мама, ну что, так прямо сказать нужно? — Лиса смеется и морщит нос. — Я братика хочу. С папой ты ругаешься и сказала, что ни за что, ни в этой жизни, ни в любой из следующих, а Дэйв — он хороший.

Длинный язык Паши нужно укоротить. Про следующие жизни — это я как-то сказала ему. Хотя, я не удивлена, что Лисица вообще об этом заговорила, у неё режим "мам, роди мне братика" обостряется с завидной регулярностью. И если раньше я отбивалась, что для этого бы нужен еще и папа, и нет, твой папа не годится, Лиса.

— Знаешь, золотко, я подумаю, — я надеюсь, этот ответ звучит достаточно уклончиво. В первую секунду мне хочется ответить каким-нибудь очень категоричным “Нет”. А потом…

Нет, разумеется, дело не в том, что так хочет Лиса. Но так выходит, будто сама вселенная подбрасывает мне эту мысль сейчас и заставляет о ней задуматься.

Братик для Лисы… Я тысячу лет не думала о детях. В какой-то момент я слишком исходила на мыло, от того, как нестабильно Паша платит алименты и как неровно обстоят дела у меня с заказами. Сейчас — я вдруг с удивлением понимаю, что может и хотела бы. Даже если не в формате “семья”, в принципе я бы родила еще раз. Пережила бы все это снова.

И… Ребенок от Огудалова? С его дивным таким античным профилем, с его дивными кудрями, и можно — с моими неспокойными, вечно рисующими пальцами. Это звучит довольно радужно, если не брать в расчет моменты доверия, моменты готовности. Хотя, если вдуматься — я могу даже не указывать его отцовство. Хотя нет. Я не буду заранее думать о нем плохо, мы ведь просто эту тему не обсуждали. Просто само собой разумелось, что мы предохраняемся. Взрослые люди, понимаем ответственность.



И все-таки, может, стоит обсудить это с Дэйвом? Нет, не сейчас, когда и если он остынет, отойдет и перестанет на меня дуться. С оговоркой, что в принципе за шиворот в ЗАГС я его не потащу, и если что — выращу и сама, его к отцовству принуждать не буду. Справлюсь. С черепахой же справляюсь. Я бы и Пашу не принуждала, он просто в этом плане совестливый. Ну, в смысле раз в неделю у него совесть просыпается погулять с дочкой. Раз в полтора месяца (реже можно, чаще — ни-ни) — отдать алименты. Так, опять меня занесло. Я не буду мерять Давида ни по Паше, ни по Верейскому.

Выхожу из комнаты Лисы и имею счастье лицезреть Давида, замершего в самых дверях спальни. Слишком близко. Я даже смущенно краснею, потому что понимаю — дверь была приоткрыта, часть нашего разговора он все-таки слышал.

Черт. Слишком рано. И совсем не те условия…

— Ну и кто тут подслушивает? — фыркаю я раньше, чем успеваю сообразить, какая прекрасная чушь наиболее подходит к этой ситуации.

— Я провожу разведку, — Огудалов пожимает плечами, смотрит на меня изучающе.

— Ну что? Провел? — я чуть задираю бровь. — Где поспешное отступление или атака с целью выдворения противника с твоей территории?

— Вы сначала напугайте пострашнее, а потом требуйте отступления, — фыркает мой прелестник и шагает в спальню. Ну здрасьте. И все?

А я-то думала. Думала, сейчас мы как сядем, как поговорим. А тут… Ни тебе серьезного разговора, ни “я к таким подвигам не готов”, ни обсуждения кого мы будем делать первым, мальчика или девочку…

Вроде, я и понимала, что рано об этом говорить сейчас, когда послевкусие этой серьезной ссоры еще не сошло на нет. Но все равно ощущаю я себя только растерянной.

Ладно. Я все равно не собиралась вести эти разговоры сейчас, только когда все боле-менее успокоится.

Я шагаю за Давидом, запирая дверь спальни. Не то чтобы Лисица имела привычку шастать по ночам, но мало ли…

Господи, как меня к нему тянет — это же с ума сойти и обратно не вернуться. К этой широкой красивой спине, пока еще упакованной в тонкую ткань домашней рубашки.

Пальчики у меня шаловливые — так и ползут к этим пуговичкам на груди, лишь бы скорее снять эту дурацкую обертку.

— Я в душе не был, — ворчливо, но тепло напоминает Дэйв, а сам расстегивает пуговички у горла, те самые, до которых я обычно не достаю.

— Ты если пойдешь, то я обязательно усну, — я почти урчу от удовольствия, пробегая подушечками пальцев по восхитительному рельефу мышц его пресса, — а я не хочу спать. Хочу делать массажик своему падишаху.

Ни за что бы не поверила, что такой как он увлечется дамочкой с пробегом вроде меня, а он увлекся… Так увлекся, что вдруг стал неотъемлемой частью моей жизни. Без него уже совершенно не хочется идти дальше. Пора выдавать этому мальчику титул “Укротитель самых законченных стерв”. Ну и меня из клуба стерв изгонять с позором.

Влюбилась. Всерьез.

Но как можно было не влюбиться?

От него пахнет небом и бергамотом, усталостью и силой. Люблю его запах, на самом деле, вот так уткнуться носом в спину и не отрываться от неё, пока пуговицы на его рубашке не закончатся. А если закончатся, и я не надышалась — можно повозиться и с ремнем.

Давид смеется. Негромко и очень тепло.

— Знаешь, ты когда виноватая — еще более смешная, чем обычно, — выдыхает он, разворачиваясь ко мне, — мне, конечно, нравится, но знаешь, к тебе обычной я уже привык. А тут не могу избавиться от ощущения подвоха. Так что, ты не могла бы выключить режим милой девочки, и верни мне, пожалуйста, мою ведьму. Я соскучился.

— Сударь, вы конченый параноик, — я показываю этому балбесу кончик языка, а потом томно гляжу на него из под опущенных ресниц, — так мой падишах хочет массажик?

— Твой падишах хочет. И массажик, и массажистку, — Давид чуть улыбается, а потом придвигает меня к себе ближе, — только сначала ему нужно кое-что еще…

Он целует меня мягко, целует медленно и глубоко, будто пробуя медленно, по крохотному глоточку коллекционное вино.

Это далеко не первый наш поцелуй, но почему-то его я вдруг ощущаю самым ярким из всех, что у нас были. Возможно, потому что сейчас я позволяю своему сердцу радостно вспыхнуть, заполохать в моей груди крыльями, именно поэтому, с каждым соприкосновением в моей груди будто наливается все полнее что-то огромное, нежное, обжигающее, но сладкое — как зефир… Именно поэтому я так болезненно воспринимаю разлуку с этими губами. Вот именно сейчас я понимаю, что без них не особенно хочу жить.