Девушка с пробегом - читать онлайн книгу. Автор: Джина Шэй cтр.№ 4

А Юрий Андреевич Левицкий был племянником друга Тамары Львовны. Задурить ему голову россказнями о редком таланте молодой художницы, и о том, что “сейчас она нарисует вам задешево, а потом ваша гостиная будет шедевром российского искусства”, матери явно было несложно.

В общем… Давид приехал предлагать Соболевской работу, да. Насколько он успел понять до выставки — у Надежды не то чтобы наплыв заказов, но бывают провалы. От большого и выгодного заказа она не откажется.

Ну, и он был искренне уверен — мама в который раз потерпит поражение. Наде просто нечем его заинтересовать. Заколебавшемуся материнским сватовством Давиду немного хотелось отомстить. Совсем чуточку. В уме.

А выходит так, что Давид возвращается домой после выставки и звонит маме.

Адрес и телефон Нади достать проще некуда, зря богиня мнит о себе очень уж много.

— Ну что, ты познакомился с Наденькой? — щебечет мать. Просто соловьем заливается.

— Не успел, — хладнокровно врет Давид, чувствуя себя школьником, рассказывающим сказки об украденном дневнике. — Приехал слишком поздно, её уже не было. Я заеду к ней завтра, только скажи адрес.

Не хочется признавать свое поражение и давать в руки матери такой козырь… Дай ей волю — и Надя появится в жизни Давида ровно в таком количестве, что он точно усомнится в идее переезда. А все же решено и спланировано.

Так что мама не узнает о том, что его все-таки проняло. Пока — не узнает. Пока Давид не придумал, что ему с этим делать.

Что ему делать с Надей…

Заехать к ней завтра. Да, пожалуй, хорошая мысль.

Взять себя в руки, выдохнуть, поговорить уже наконец о работе

Хочется иного.

Хочется поехать не завтра утром, хочется рвануть прямо сейчас. Догнать беглянку, завалить её на первую попавшуюся постель и драть её столько времени, сколько понадобится, чтобы её язык совершенно перестал ворочаться во рту.

Отношения её не интересуют с ним, ишь ты…

Оборзевшая, невесть что о себе возомнившая богинька.

Мама называет адрес, обещает даже утром позвонить и спросить — дома ли Надя.

Ну да, ну да, конечно, исключительно из благих побуждений. Ладно, мама, что уж с тобой делать. Все равно по-твоему не будет.

После разговора с матерью Давид ловит себя с поличным — за рабочим столом, у листа бумаги, с карандашом в руках.

И это просто выходит за всякие рамки, потому что он уже давно не рисовал просто так, для себя, для настроения, наверное, с института. Эскизы, интерьеры и все, что по работе, — много и запросто.

А тут пальцы скользят над листом, карандаш очерчивает контур изящного подбородка. Давид — не профессиональный портретист, хоть навык рисовальный и не теряешь с годами. Рисунок выходит больше техничный, набросок, не портрет.

Какие у неё глаза?

Серо-синие, такого редкого оттенка. Он успел заметить, за время их краткой беседы. И не море, и не небо.

В груди будто ворочается спящий медведь при воспоминании об этих глазах.

В голове слегка гудит, глаза будто нарочно снова ползут к листку с записанным адресом и думается — а спит ли она сейчас? И вспоминает ли о нем?

Хочется. До нервной лихорадки, сводящей пальцы, хочется, чтобы она думала именно о Давиде. Так же, как он думает сейчас о ней, пытаясь разглядеть хоть что-то сквозь туман этого наваждения…



А еще лучше — сильнее, чтобы валялась сейчас на мятой простыне где-то там, думала о его члене и трахала сама себя своими тонкими пальчиками. И чтобы скулила, умирала от пустоты, ведь это совсем не то.

Нет, это совершенно ни в какие рамки…

Что это за озабоченный пубертат накануне тридцати, а?

И с этим точно надо что-то решать. Оставлять это на самотек внезапно не кажется разумным решением. Потому что вот в таком состоянии — Давид может из самолета вылететь во время посадки, просто потому что если его будет ломать хотя бы вот так, как сейчас — он на месте не усидит.

Этак можно и нешуточно увлечься, и передумать насчет переезда. Нужно как-то взять это под контроль. Успокоиться. Насытиться ею.

Ну, допустим, хочет Давид Соболевскую. Хочет. Пусть не так, как любую другую девушку, но все-таки — только хочет, не даром на кончике языка до сих пор мерещится её вкус. Солоноватый, пряный. И как же жаль, что только мерещится…

Давид сделал слишком много, чтобы перебраться в Нью-Йорк. Там — перспективы, уже сейчас налажены неплохие связи, и уже даже не один клиент ждет приезда Давида. Сейчас у него осталось не так много незавершенных дел, держащих его в Москве. И разве стоит какое-то странное секундное увлечение всего того, что ждет его там, в Нью-Йорке?

И нет, ну все-таки: какого же черта, а?

Я еду домой.

И пусть пора делать ремонт, штукатурка на потолке в ванной потрескалась, уже месяц как сломалась посудомойка и снова надо вспоминать, что ты не только вольная художница, но еще и Гроза Грязных Тарелок. Все равно — дома хо-ро-шо.

Даже эти дурацкие тарелки можно, приложив усилие, и не заметить. Как делает Алиска, когда её надо убираться в комнате, а не хочется? Заходит в субботу с утра в кухню, патетично вздыхает, говорит: «Капец, как у меня грязно, пора пылесосить», а потом шмыгает за ноутбук, истязать какую-нибудь новую песню своими попытками в ремиксование.

Типа, да, мама, мне страшно некогда, но знай — сердечко-то мое не на месте!

Вот и я завтра перед завтраком драматично порву на затылке волосы, что пора мыть посуду. Разница только в том, что вымою я ее, когда Алиска свалит в школу, а дочь моя в комнате приберется, только если я принесу к ней пылесос, встану посредине этих Авгиевых конюшен и демонстративно засучу рукава. Вот тогда, когда прогремит заветное «Мам, я сама!!!» — вот тогда в комнате моей дочери просветлеет. На некоторое время.

— Привет, мам, — Алиска выползает из своей комнаты с недовольным видом, — а чего ты меня на выставку не взяла.

А того и не взяла, милая, потому что последний секс в моей жизни был четыре месяца назад. И я наделась, да, что подвернется кандидат. И совершенно не хотела, чтобы моя дивная дочь атаковала меня с фланга, пока я купалась в серо-зеленых очах моего Аполлона, с её любимым: «Мам, мне скучно, когда мы домой поедем». Две недели назад она мне устроила обломчик именно таким образом. Нет, там, конечно, не было никакого сравнения с сегодняшним восхитительным юношей, но все-таки и тот мужчина был ничего так. Обламываться все равно было обидно.

Я отомстила. Я гнусно отомстила. Не дала Алиске надеть супер-мини на день рождения к подружке. А там точно был мальчик, который моей Лисище нравился.

Ага, ни себе ни людям! И пусть скажет спасибо, что я все-таки разрешила ей намазать губы блеском.