— Через два дня. А почему вы спрашиваете?
— Я не хочу вас больше беспокоить. Завтра поговорим об
остальном.
Только один вопрос. Вы не обращали внимания, у дипломата,
который жил напротив, дверь всегда была закрыта?
— Да, — уверенно сказал муж.
— Нет, — так же уверенно ответила жена, — у
него иногда дверь бывала открытой. По-моему, он делал это нарочно. Думал,
дурашка, что я к нему зайду. А зачем мне такой хилячок? Он ведь сыпался весь,
хотя был еще совсем молодой.
Наверное, перегорели у него все предохранители, и он получал
удовольствие только от одного вида женщин. Знаете, есть такая пословица: «Не
догоню, так хоть согреюсь».
— Знаю, — засмеялся Дронго. Количество спиртного,
которое приняла женщина, явно превышало ее норму, что сверх меры развязало ей
язык.
— Иди спать, — недовольно сказал Токарчук, сурово
глядя на свою супругу.
— И пошутить нельзя, — обиделась она, поднимаясь с
дивана.
— Про самолет вы больше ничего не слышали? —
спросил Дронго у ее мужа.
— Нет, не слышал. Но вообще сюда журналисты приходили.
Может, убийца пришел под видом газетчика? И застрелил вашего дипломата, царство
ему небесное.
Может, на том свете будет добрее.
— Охрана внизу утверждает, что журналистов сегодня не
было.
— Значит, не было. Охранники такие придирчивые, суки.
Пока не узнают, кто и к кому идет, не пропустят. Ко мне друг хотел подняться,
так его не пустили.
— Спасибо. Извините, что я вас побеспокоил. —
Дронго пожал руку Токарчуку. — Передайте мои извинения и вашей
жене. — Он вышел из номера, прикрыв за собой дверь.
На часах было уже три. Он вернулся к себе в номер и начал
раздеваться.
Потом, подумав немного, сел к столу и начал чертить понятные
только ему одному схемы. Он закончил через полчаса Осталось еще несколько
вопросов. Он подчеркнул эти вопросы и удовлетворенно вздохнул. Потом наконец
лег спать.
«Кажется, я знаю, как убили дипломата», — подумал он,
засыпая.
Глава 20
Они поднимались в лифте. Он даже не подумал предложить ей
подняться по лестнице пешком на четвертый этаж. И хотя сам он никогда не
пользовался лифтом, тем не менее в этот раз полковник предпочел пройти в его
кабину, словно позабыв, что шум лифта может вызвать некоторый интерес у
соседей, обычно не видевших таинственного жильца с четвертого этажа.
Он открыл дверь, и она вошла в квартиру первой. Это была его
обитель, в которую он никого не пускал. Здесь были книги, Которые он любил,
личные вещи, которыми он дорожил. Квартира была небольшой — двухкомнатной с
маленькой кухней. И он не бывал здесь иногда неделями, а то и месяцами. Но,
возвращаясь сюда, он отдыхал, словно весь остальной мир оставался за дверью
этой маленькой московской квартиры. И сегодня он привез сюда женщину, не
понимая, почему он совершил этот явно неразумный поступок.
— Проходите, — предложил он. — Вам, наверное,
холодно? Я сейчас поставлю чайник. Он у меня электрический, вскипит быстро.
— Вы живете здесь один? — спросила она, глядя на книги,
стоявшие на полках.
— Да, — кивнул полковник.
— И это ваши книги?
— Кажется, да.
Она подошла ближе, удивленно разглядывая корешки. Потом
обернулась к нему.
— Я даже не могла предположить, что вы читаете Монтеня.
— Ну да, я же типичный бандит.
— Я не хотела вас обидеть. Просто это так странно.
Женщина отдала ему куртку и, пройдя в комнату, села на
диван. Он видел, как она невольно откинулась на его спинку: ей все-таки было
тяжело переносить все эти испытания.
— Кем вы работаете в банке? — спросил Высоченко,
перед тем как уйти на кухню. — Почему вы остались там так поздно?
— А вы разве не знали? — Она удивленно взглянула
на него, — Я думала, вы именно поэтому меня и взяли как заложницу.
— Что? — повернулся он к ней. — Какую
заложницу?
— Я вице-президент банка, — сказала
женщина. — Неужели вы, Правда, этого не знали?
— Не знал, — растерянно сказал Высоченко. Только
теперь он увидел и оценил дорогое платье женщины, ее обувь, уверенный взгляд,
ее четкие деловые реплики. Только теперь он понял, что именно ему нравилось в
этой женщине. Она был не просто сильным человеком. Она была очень выдержанным и
смелым человеком, если решилась пойти с ним в его квартиру. Он молча повернулся
и пошел на кухню ставить чайник. Затем умылся в ванной и вернулся в комнату.
— Можно я воспользуюсь вашей ванной? — спросила
она.
Он молча кивнул. Все было так запутанно, так странно. Она
вышла из ванной через несколько минут. Снова прошла к дивану. К этому времени
вода уже закипела, и он подал ей чай в кружке. В своем доме он не любил стеклянных
стаканов и предпочитал кружки с изображениями собак. 1 — Давно вы работаете
вице-президентом банка? — спросил полковник, усаживаясь в кресло напротив
нее.
— Нет, — взглянула она ему в глаза, — только
третий месяц. Они даже не знали, что я беременна, когда брали меня. Если бы
знали, думаю, не назначили бы.
— Почему?
— Репутация банка. Мир все еще поделен между мужчинами.
Представьте себе, что к нам приходит клиент и просит встречи с
вице-президентом. А ему говорят, что вице-президент находится в декретном
отпуске. Согласитесь, это звучит несколько несерьезно.
— Возможно, — ответил полковник. — И теперь
вы решили уйти?
— Только на время. Врачи считают, что мне нужно меньше
волноваться. — Она взглянула ему глаза. — Хотя мне кажется, что всю
норму волнений я уже получила.
— Это ваш первый ребенок?
— Да. Я позднородящая, как сейчас пишут в документах.
Мне уже тридцать.
— Почему вы раньше не рожали? — Он и сам не
понимал, каким образом между ними установилось то абсолютное доверие, какое
бывает только у незнакомых людей, внезапно проникающихся симпатией друг к
другу.
— Не знаю. Как-то не сложилось. Я училась в институте,
потом в аспирантуре. Не торопилась выйти замуж. У меня был друг, военный
летчик, но он был женат. Вот так я и просидела до двадцати восьми. А потом
встретила своего нынешнего мужа.
— Вы его любите? — Он никогда не задавал подобных
вопросов. А она никогда не отвечала на такие вопросы. Но сейчас все казалось
естественным, нормальным.
— Не знаю, — честно призналась она, —
наверное, люблю. Он человек надежный, спокойный. Мы с ним познакомились, когда
он вернулся из Чечни. Они там восстанавливали какую-то связь, подробностей я не
знаю. Я к нему отношусь хорошо. А он, кажется, меня любит по-настоящему.