Таубендорф. Постой же… Дай-ка на тебя посмотреть… Виктор Иванович, прошу жаловать: это мой большой друг.
Ошивенский. Айда в погреб, Федор Федорович.
Ошивенский и Федор Федорович уходят в дверь направо.
Таубендорф (смеется). Мой шеф глуховат. Но он – золотой человек. Ну, Алеша, скорей – пока мы одни – рассказывай!
Кузнецов. Это неприятно: отчего ты волнуешься?
Таубендорф. Ну, рассказывай же!.. Ты надолго приехал?
Кузнецов. Погодя. Я только с вокзала и раньше всего хочу знать…
Таубендорф. Нет, это удивительно! Ты черт знает что видел, что делал, – черт знает какая была опасность… и вот опять появляешься – и как ни в чем не бывало!.. Тихоня…
Кузнецов (садится). Ты бы, вероятно, хотел меня видеть с опереточной саблей, с золотыми бранденбургами? Не в этом дело. Где живет теперь моя жена?
Таубендорф (стоит перед ним). Гегельштрассе, пятьдесят три, пансион Браун.
Кузнецов. А-ха. Я с вокзала катнул туда, где она жила в мой последний приезд. Там не знали ее адреса. Здорова?
Таубендорф. Да, вполне.
Кузнецов. Я ей дважды писал. Раз из Москвы и раз из Саратова. Получила?
Таубендорф. Так точно. Ей пересылала городская почта.
Кузнецов. А как у нее с деньгами? Я тебе что-нибудь должен?
Таубендорф. Нет, у нее хватило. Живет она очень скромно. Алеша, я больше не могу, – расскажи мне, как обстоит дело?
Кузнецов. Значит, так: адрес, здоровье, деньги… Что еще? Да. Любовника она не завела?
Таубендорф. Конечно нет!
Кузнецов. Жаль.
Таубендорф. И вообще – это возмутительный вопрос. Она такая прелесть – твоя жена. Я никогда не пойму, как ты мог с ней разойтись…
Кузнецов. Пошевели мозгами, мое счастье, – и поймешь. Еще один вопрос: почему у тебя глаза подкрашены?
Таубендорф (смеется). Ах, это грим. Он очень туго сходит.
Кузнецов. Да чем ты сегодня занимался?
Таубендорф. Статистикой.
Кузнецов. Не понимаю?
Таубендорф. По вечерам я здесь лакей, – а днем я статист на съемках. Сейчас снимают дурацкую картину из русской жизни.
Кузнецов. Теперь перейдем к делу. Все обстоит отлично. Товарищ Громов, которого я, кстати сказать, завтра увижу в полпредстве, намекает мне на повышение по службе – что, конечно, очень приятно. Но по-прежнему мало у меня монеты. Необходимо это поправить: я должен здесь встретиться с целым рядом лиц. Теперь слушай: послезавтра из Лондона приезжает сюда Вернер. Ты ему передашь вот это… и вот это… (Дает два письма.)
Таубендорф. Алеша, а помнишь, что ты мне обещал последний раз?
Кузнецов. Помню. Но этого пока не нужно.
Таубендорф. Но я только пешка. Мое дело сводится к таким пустякам. Я ничего не знаю. Ты мне ничего не хочешь рассказать. Я не желаю быть пешкой. Я не желаю заниматься передаваньем писем. Ты обещал мне, Алеша, что возьмешь меня с собой в Россию…
Кузнецов. Дурак. Значит, ты это передашь Вернеру и, кроме того, ему скажешь…
Ошивенский и Федор Федорович возвращаются с бутылками.
Таубендорф. Алеша, они идут обратно…
Кузнецов….Что цены на гвозди устойчивы… Ты же будь у меня завтра в восемь часов. Я остановился в гостинице «Элизиум».
Таубендорф. Завтра что – вторник? Да – у меня как раз завтра выходной вечер.
Кузнецов. Отлично. Поговорим – а потом поищем каких-нибудь дамочек.
Ошивенский. Барон, вы бы тут помогли. Скоро начнут собираться. (Кузнецову.) Можно вам предложить коньяку?
Кузнецов. Благодарствуйте, не откажусь. Как отсюда пройти на улицу Гегеля?
Ошивенский. Близехонько: отсюда направо – и третий поворот: это она самая и есть.
Федор Федорович (разливая коньяк). Гегельянская.
Таубендорф. Да вы, Виктор Иванович, знакомы с женой господина Кузнецова.
Кузнецов. Позвольте представиться.
Ошивенский. Ошивенский. (Пожатие рук.) Ах! Простите, это я нынче молотком тяпнул по пальцу.
Кузнецов. Вы что – левша?
Ошивенский. Как же, как же, знаком. На Пасхе познакомились. Моя жена, Евгения Васильевна, с вашей супругой в большой дружбе.
Таубендорф. Послушай, как ты угадал, что Виктор Иванович левша?
Кузнецов. В какой руке держишь гвоздь? Умная головушка.
Ошивенский. Вы, кажется, были в отъезде?
Кузнецов. Да, был в отъезде.
Ошивенский. В Варшаве, кажется? Ольга Павловна что-то говорила…
Кузнецов. Побывал и в Варшаве. За ваше здоровье.
Входит Марианна. Она в светло-сером платье-таер, стриженая. По ногам и губам можно в ней сразу признать русскую. Походка с развальцем.
Таубендорф. Здравия желаю, Марианна Сергеевна.
Марианна. Вы ужасный свинтус, барон! Что это вы меня не подождали? Мозер меня привез обратно на автомобиле, – и для вас было бы место.
Таубендорф. Я, Марианночка, одурел от съемки, от юпитеров, от гвалта. И проголодался.
Марианна. Могли меня предупредить. Я вас там искала.
Таубендорф. Я прошу прощения. Мелкий статист просит прощения у фильмовой дивы.
Марианна. Нет, я очень на вас обижена. И не думайте, пожалуйста, что я зашла сюда только для того, чтобы вам это сказать. Мне нужно позвонить по телефону. Гутенабенд, Виктор Иванович.
Ошивенский. Пора вам перестать хорошеть, Марианна Сергеевна: это может принять размеры чудовищные. Господин Кузнецов, вот эта знаменитая актрисочка живет в том же скромном пансионе, как и ваша супруга.
Марианна. Здравствуйте. (Кивает Кузнецову.) Виктор Иванович, можно поговорить по телефону?
Ошивенский. Сколько вашей душе угодно.
Марианна подходит к двери направо, возле которой телефон.
Федор Федорович. А со мной никто не хочет поздороваться.
Марианна. Ах, простите, Федор Федорович. Кстати, покажите мне, как тут нужно соединить.
Федор Федорович. Сперва нажмите сосочек: вот эту красную кнопочку.
Кузнецов (Таубендорфу). Коля, вот что называется: богатый бабец. Или еще так говорят: недурная канашка. (Смеется.) Артистка?