Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше - читать онлайн книгу. Автор: Стивен Пинкер cтр.№ 37

Как бы ни были важны неписаные законы, не стоит думать, что они могут заменить собой органы власти. Когда чужие коровы снесли вашу изгородь, фермеры округа Шаста не обращаются за помощью к Левиафану и все же живут под его защитой, зная, что, если дойдет, например, до драки или убийства, власти вмешаются в их неформальные разборки. К тому же нынешний уровень мирного сосуществования местных жителей сам по себе является следствием локальной версии процесса цивилизации, ведь еще в 1850-х гг. число убийств в Северной Калифорнии достигало 45 на 100 000, что сравнимо с уровнем средневековой Европы ^[188].

Я думаю, что теория цивилизационного процесса объясняет современный спад насилия не только потому, что предсказала заметное снижение уровня убийств в Европе, но и потому, что дает верные прогнозы относительно тех мест и времен, которые не могут похвастаться благословенным уровнем убийств 1 на 100 000 в год, характерным для современной Европы. Два исключения, подтверждающие правило, — это зоны, в которые процесс цивилизации никогда не проникал полностью: низшие ступени социально-экономической лестницы и недоступные или малопригодные для жизни территории. Кроме того, существуют две области, где процесс цивилизации повернул вспять: это развивающийся («третий») мир и десятилетие 1960-х. Давайте наведаемся туда.

Самое поразительное в уменьшении числа убийств в Европе — изменения социально-экономического профиля этого преступления. Сотни лет назад богатые не уступали бедным в агрессивности, а то и превосходили их ^[189]. Благородные господа носили мечи и, не раздумывая, пускали их в ход, чтобы поквитаться с обидчиком. Дворяне путешествовали в компании вассалов (по совместительству телохранителей), так что публичное оскорбление или месть за оскорбление могла перерасти в кровавую уличную драку между бандами аристократов (сцена, с которой начинается «Ромео и Джульетта»). Экономист Грегори Кларк изучил записи о смертях английских аристократов с позднего Средневековья до начала Промышленной революции. Я представил обработанные им данные на рис. 3–7, из них видно, что в XIV и XV в. в Англии насильственной смертью погибало невероятное количество благородных особ — 26 %. Это близко к среднему уровню дописьменных культур (см. рис. 2–2). До однозначных величин процент убийств снижается только к началу XVIII столетия. Сегодня, разумеется, он почти равен нулю.

Процент убийств оставался ощутимо высоким, даже в XVIII и XIX в. насилие было частью жизни респектабельных членов общества, таких как Александр Гамильтон и Аарон Бёрр. Босуэлл цитирует высказывание Сэмюэла Джонсона, которому явно не составляло труда защитить себя словами: «Я поколотил многих, остальным хватило ума держать язык за зубами» ^[190]. С течением времени представители высших классов стали воздерживаться от применения силы по отношению друг к другу, но, поскольку закон их защищал, сохраняли за собой право поднимать руку на тех, кто ниже по положению. Еще в 1859 г. автор изданной в Британии книги «Обычаи приличного общества» (The Habits of a Good Society) советовал:

Общий спад насилия в Европе предварялся спадом насилия среди элит. Сегодня статистика каждой европейской страны показывает, что львиная доля убийств и других насильственных преступлений совершается представителями низших социально-экономических классов. Первая очевидная причина такого смещения — то, что в Средние века насилие помогало достичь высокого статуса. Журналист Стивен Сэйлер приводит один разговор, состоявшийся в Англии в начале XX в.: «Почетный член Британской палаты лордов сетовал, что премьер-министр Ллойд Джордж возводит в рыцарское достоинство нуворишей, только что купивших себе большие поместья. А когда его самого спросили: „Ну а как ваш предок стал лордом?“ — он сурово ответил: „С помощью боевого топора, сэр, с помощью боевого топора!“» ^[192].

Постепенно высшие классы откладывали свои боевые топоры, разоружали свиту и прекращали боксировать с лодочниками и извозчиками, а средние классы следовали их примеру. Последних, конечно, усмирил не королевский двор, а другие культурные силы. Служба на фабриках и в конторах заставляла учиться правилам приличия. Процессы демократизации позволили им солидаризироваться с органами управления и общественными институтами и дали возможность обращаться в суд для разрешения конфликтов.

А затем появилась муниципальная полиция, основанная в 1828 г. в Лондоне сэром Робертом Пилем. С тех самых пор английских полицейских называют «бобби» — уменьшительное от Роберт ^[193].

Насилие сегодня коррелирует с низким социально-экономическим статусом в основном потому, что элиты и средний класс добиваются справедливости через систему правосудия, в то время как низшие классы прибегают к решениям, которые исследователи называют «помоги себе сам». Речь не о книгах вроде «Женщины, которые любят слишком сильно» или «Куриный бульон для души» — под этим термином подразумеваются самосуд, линчевание, вигилантизм и другие формы насильственного возмездия, с помощью которых люди поддерживают справедливость в условиях невмешательства государства.

В известной статье «Преступление как социальный контроль» социолог права Дональд Блэк показывает: то, что мы называем преступлением, с точки зрения его исполнителя — восстановление справедливости ^[194]. Блэк начинает со статистики, давно известной криминологам: только небольшая доля убийств (вероятно, не более 10 %) совершается в практических целях, например убийство хозяина дома в процессе ограбления, полисмена в момент ареста или жертвы грабежа или изнасилования (потому что мертвые не болтают) ^[195]. Самый же частый мотив убийств — моральный: месть за оскорбление, эскалация семейного конфликта, наказание неверного или уходящего любовника и прочие акты ревности, мести и самозащиты. Блэк цитирует некоторые дела из судебных архивов Хьюстона: