Чертова дюжина. 13 страшных историй - читать онлайн книгу. Автор: Оксана Ветловская, Дмитрий Костюкевич, Дмитрий Тихонов, и др. cтр.№ 26

– Марк? – приглушенно позвала откуда-то Сонечка. Паники в ее голосе он, к счастью, не услышал и совсем уж было собрался отозваться: иду! – как, заглушая все прочие звуки, грянула оглушительная трель звонка от задней двери.

– Что за черт? – удивился Марк. «Света нет, а звонок звонит? Звонок, конечно, старый, там бог весть вообще какая схема… Может, конденсатор какой или батарея своя? Да плевать».

Чертыхаясь и костеря на чем свет стоит некстати вернувшихся транспортников, Марк развернулся и пошагал обратно. Звонок умолк. Видимо, Саньку хватило ума не испытывать терпение Марка еще раз.

– Вот сейчас у вас и спросим, что за дебильные шуточки, – бормотал Марк себе под нос. – Может, там никакого младенца и не было, вот дурак, надо было сразу развернуть и посмотреть, а то, может статься, эти дурни напихали в сверток просроченной колбасы с помойки, чтобы меня развести, а крысы дыру прогрызли и всё к себе в норы уперли, а ты теперь, Марк Александрович, гребись тут конем, ищи вчерашний день…

Он рванул шпингалет и грозно вопросил:

– Ну?!

Санька и Сергуна за дверью не было.

Там было темно хоть глаз выколи. Уличный фонарь не горел, а свет Маркова фонаря не добивал дальше крыльца, и все, что было там, дальше, терялось во мраке и смутном шевелении неясных белесоватых масс – не то тумана, не то ветвей черемухи, не то невесть чего еще… Луч фонаря на грани видимости скользнул по борту «буханки», которая стояла с погашенными огнями и раскрытыми дверями, за которыми чернела непроницаемая мгла, пахнущая черемуховым цветом и чем-то еще, что запах черемухи почти совершенно заглушал.

– Здравствуйте, – услышал Марк совсем рядом.

Едва не подскочив на месте, он мазнул лучом фонаря по сторонам. Слабое пятно света выхватило из мрака хрупкий женский силуэт. Молодая женщина, очень бледная, очень заплаканная, зябко куталась в застиранный байковый халат отвратительного коричневого цвета. Под глазами у нее чернели круги, волосы безжизненными сосульками свисали по сторонам худого, с впалыми щеками, лица. Тонкие ноги, торчащие из-под халата, были босы и испачканы с внутренней стороны и на ступнях чем-то густым и черным. В тонких пальцах женщина комкала какие-то бумаги.

– Здрасте, – раздраженно бросил Марк. «Чертово бичье, день с ночью перепутала, а морг – с магазином. Понавылезали из своих теплотрасс, шарятся теперь, отбросы…» Такое время от времени случалось: бомжи, обитавшие в теплой темноте канализационных коллекторов, опившись техническим спиртом до белой горячки, временами наносили в бюро подобные визиты вежливости; как правило, им давали по шее и сдавали полиции. Видимо, придется и сейчас… – Вам чего?

Поверх ее угловатого плеча он вглядывался в темноту. Темнота безмолвствовала.

– У меня сыночек здесь. Сюда его отвезли. Мне бы забрать.

Марк в изумлении воззрился на нее.

– Утром приходите, женщина. Сейчас ночь. Никто никого вам не выдаст, особенно без документов. Протрезвеете к утру и приходите…

– Вот. Документы.

Тонкая рука сунула Марку под нос бумаги, и он машинально взял их, чертыхнулся, вляпавшись пальцами в какие-то липкие капли, подсветил едва тлеющим уже фонарем и начал читать.

– Чушь какая-то, – без особой уверенности сказал он через минуту. – Сидоров?!

– Мой, да. Мальчик.

– А вы тогда, получается, кто?

Женщина протянула ему паспорт:

– Мама.

– Сидорова Алина Сергеевна, – упавшим голосом прочел Марк. – Да что за?.. Эй! – заорал он в притаившуюся в «буханке» темноту. – Санек! Я ж тебя, суку, прибью сейчас! Что за развод, а?! Пацана нашли, что ли, да? А ну иди сюда, сучок, и ты, Сергун, иди, и водилу своего прихватите, я щас вам всем тут накостыляю!.. Так ведь и инфаркт заработать можно!

Темнота загадочно молчала, и Марк, поорав, осекся.

– Сыночек мой, – сказали под боком. – Мальчик. Отдайте.

Марк посветил фонарем прямо в лицо сумасшедшей бабе. Сухие губы на восковой бледности лице разошлись, открывая желтоватые крепкие зубы, сужающиеся к концам. Сухие, с мутными роговицами глаза смотрели на Марка не мигая, и зрачки в них не сузились, когда луч фонаря попал на сетчатку.

– Сыночек, – повторила женщина, чуть шевельнув губами. Между зубов протиснулся, полыхнув оранжевыми полосами на надкрыльях, жук-мертвоед.

Марк отшатнулся, оступился, упал, выронив немедленно погасший фонарик, отполз на четвереньках спиной вперед, ударившись затылком о стальной косяк двери. В глазах полыхнули искры, в голове зазвенело. Где-то внутри бюро истошно вскрикнула и тут же умолкла Сонечка, и чьи-то маленькие босые ножки дробью частых шагов прошлепали по кафелю совсем рядом.

Марк перевернулся на живот и не вставая пополз по коридору. Над головой у него с сухим, совсем нестрашным звоном один за другим лопались во мраке плафоны, осыпая его сухой трухой тел насекомых и мелким стеклянным крошевом. Марк полз и полз, не смея подняться, чувствуя, как седеют от животного ужаса волосы на голове. Под ладонями и коленями трещали, словно подсолнечная шелуха, раздавленные панцири надкрыльев, и Марк совершенно точно знал в этот миг, что, если сейчас случится-таки чудо и в коридоре вспыхнет свет, все они окажутся черно-оранжевого цвета.

Оглушительно пахло черемухой.

* * *

Я властитель троллейбусного маршрута номер семьдесят шесть. Никто не проедет зайцем, ни одна старушка не устроит скандал, ни один мошенник не вытащит кошелек из кармана зазевавшегося простака. Только не в мою смену. Пассажиры у меня в руках.

– Граждане! – говорю хорошо поставленным голосом. – Передаем за проезд, не ленимся! Женщина, зашла на задней двери, я же вас вижу, не прячьтесь, красавица!

Приятно, когда люди поворачиваются на мой зов и протягивают карточки, монетки или мятые купюры. Никто не уйдет обиженным.

Я прокладываю маршрут от носа салона до хвоста: как ледокол, раздвигаю локтями строптивые льдины. Человеческие тела расступаются, а я собираю за проезд, выхватываю взглядом незнакомые лица, отрываю билетики, прислоняю валидатор к карточкам. Движения механические, отточенные за двадцать пять лет стажа.

– Мужчина, – говорю, – поменьше не найдется? Ну имейте совесть? Пихать пятитысячную пожилому человеку.

Салон смеется. В мою смену все всегда смеются до поры до времени. Люблю их всех, пассажиров, молодых и старых, дерзких и молчаливых, контркультурных, серых, разных. Любовь моя такая же – до поры до времени, но с самого начала маршрута, когда троллейбус выезжает из депо в пять ноль девять утра, я наполнен любовью.

Кондиционеров нет, открыты окна, горячий летний ветер гуляет, высушивая пот на затылках, забираясь под юбки и в рукава рубашек. Сразу за Колхозным рынком народ редеет, я присаживаюсь на место кондуктора и быстро свожу таблицы в тетради смены. Хочется курить. Иногда позволяю себе подымить на переезде, пока ждем проезжающую электричку. Но до переезда еще двадцать минут езды.