— Что ты хмуришься? — допытывался Тремаль-Наик у Янеса. — Чего тебе в самом деле недостает? Право, я думаю, от сотворения мира ни один осажденный врагами гарнизон не располагал таким комфортом, как наш. А ты все скучаешь…
— Да, бездеятельность порождает в моей крови лихорадку, — отвечал португалец другу. — Скучно, когда вокруг все так тихо…
— Тихо? Слава тебе, Аллах, Брама и прочие боги! Все время гремят пушки даяков, их ядра сыплются на наши стены, а ты говоришь: слишком тихо.
— Стреляют без толку.
— А тебе хотелось бы, чтобы их выстрелы укладывали одного за другим наших бойцов? Странный вкус, признаюсь.
— Ах, не в том дело! — раздраженно отозвался португалец. — Пойми, тоска берет сидеть тут, как в мышеловке.
— Хочешь прогуляться? Поразмять кости? Ничего нет проще: прикажи спустить подъемный мост и отправляйся за палисад, — засмеялся Тремаль-Наик. — Но я на твоем месте все же предпочел бы погулять тут, в пределах нашего кампонга. Знаешь, друг, я думаю, твое недовольство вызвано главным образом отсутствием известий от Сандакана.
— Разумеется, и это играет роль, — живо откликнулся Янес. — В самом деле, ведь было бы очень интересно знать, как идут дела на Мопрачеме. Хотелось бы узнать о Каммамури.
— Ничего не поделаешь: надо ждать.
— Ведь если Каммамури вывернулся, у него было достаточно времени, чтобы вернуться в кампонг.
— Ты забываешь о тех препятствиях, которые должен был встретить на своем пути храбрец Каммамури. Но заберемся на верхнюю террасу: прежде чем зайдет солнце, поглядим еще раз на окрестности. Посмотрим, что поделывают даяки.
Друзья покинули комнаты павильона, где происходил этот разговор, и вместе с Дармой поднялись на платформу.
Там, наверху, находился небольшой отряд ночной стражи, состоявший из яванцев. Бронзоволицые дети знойного острова, таинственной Явы, сидя под зубцами парапета, с завидным спокойствием и еще более завидным аппетитом изготовляли и истребляли под пулями врагов замысловатые блюда своей оригинальной кухни: на плоских глиняных блюдечках перед воинами лежали кучки бласианг — чересчур ароматного для избалованного европейца кушанья, состоящего из крошечных морских полупрозрачных рачков и миниатюрных рыбок, консервированных в глиняных же горшках в собственном соку. За этим деликатесом, отравлявшим воздух запахом гнили, следовал уд-анг — своего рода пастила из сушеных раковин, измолотых в порошок вместе с их скорлупой. А некоторые наслаждались еще, поглощая ларон — высоко ценимое яванцами блюдо из личинок термитов.
Казалось, пребывание в осаде совершенно не отразилось ни на аппетите, ни, тем более, на настроении яванцев: они держались непринужденно и беззаботно пережевывали неизменный бетель своими острыми, напоминающими мелкие гвозди, совершенно почерневшими от ядовитого зелья зубами.
Когда Янес и индус взглянули на равнину с высоты платформы, они сразу обнаружили, что между даяками происходит какое-то необычное движение.
Предводители осаждающих суетливо перебегали от одной группы воинов к другой, страстно и яростно жестикулируя, и показывали то на кампонг, то на лес, словно стремясь во что бы то ни стало воодушевить бойцов. Здесь и там перед отдельными хижинами или шалашами, выросшими за первые дни осады, даяки исполняли воинственный Танец мечей с парангами и крисами. И на эту дикую сумятицу проливало странный, призрачный свет заходящее солнце, готовое опуститься в свинцовую тучу, затянувшую горизонт.
— Все сразу, — улыбнулся Янес, показывая Тремаль-Наику на зловещие краски заката и на охваченный лихорадочным оживлением лагерь даяков. — И ураган, и атака. Даяки хотели бы воспользоваться сумятицей в природе и под прикрытием дождевой завесы добраться до наших шкур.
— Да, выбрали удобное время! — озабоченно отозвался индус. — Ведь когда ливень бьет в лицо и молния слепит взоры, стрелки становятся беззащитны.
— Но, надеюсь, у нас еще имеется запас каучука? А стрелков мы в один миг прикроем временными навесами, — отозвался Янес.
В это мгновение явственно просвистела в воздухе тонкая стрела и впилась в один из столбов террасы. Судя по внешнему виду, такая стрела могла быть выпущена только из сумпитана.
— Ах, предатели! — воскликнул Янес, одним прыжком подскочил парапету и склонившись над ним с пистолетом в руке.
Он внимательно осмотрел находившиеся внизу растения, но ни одна ветвь не шевелилась и ни малейший звук не нарушал тишины господствовавшей в окаймлявших стены кампонга колючих кустарниках.
— Вы видели этого негодяя? — спросил подбежавший Самбильонг, который издалека наблюдал разыгравшуюся сцену. — Не отравлена ли стрела, от чего сохрани вас Боже, соком упаса
[21]
?
— Покушавшийся скрылся моментально, — ответил Янес. — Что же касается стрелы, то мы сейчас выясним, отравлена она или нет.
Он подошел к торчавшей в столбе стреле и вскрикнул от изумления:
— Стрела с письмом!
Он сразу заметил на кончике стрелы что-то белое, похожее на кусок бумаги. Обломив стрелу и распутав нитку, прикреплявшую послание, он развернул полученное таким необычным путем письмо.
— Что тут случилось? — полюбопытствовал подошедший в этот момент Тремаль-Наик.
—Неизвестный почтальон прислал мне на конце стрелы вот эту бумажку, — ответил Янес. — Что бы это могло быть? Неужели предложение о сдаче?
Бросив быстрый взгляд на письмо, он вдруг испустил радостный крик:
— Каммамури!
Послание заключало в себе следующие строки, написанные по-английски:
С сегодняшнего утра я нахожусь в окрестностях кампонга. Этой ночью попытаюсь проникнуть внутрь фактории с помощью одного бившего слуги Тремаль-Наика, который находится сейчас среди восставших. Спустите с обращенного к югу угла кампонга веревку и приготовьтесь к защите. Даяки скоро пойдут на приступ.
Каммамури.
— Кто бы мог быть этот твой бывший слуга? — спросил Янес.
— Их довольно много сейчас среди восставших даяков, — ответил Тремаль-Наик. — У меня в услужении находилось около двадцати даяков, и с появлением пилигрима все они бежали из фактории к своим сородичам.
— Ну, друзья, — сменил тему разговора португалец, — пора и в самом деле готовиться к защите. По всему следует ожидать, что вторая атака будет гораздо неистовее первой. Не забывайте, что если даяки сумеют ворваться сюда, то красоваться нашим черепам в их разбойничьих коллекциях.
Над факторией Тремаль-Наика спустилась тропическая ночь. Темная, таинственная ночь, не обещавшая ничего хорошего. Большая черная туча заволокла все небо, громыхая надвигающейся с юга грозой. Тяжелая тишина царила над лесом и равниной. Воздух был так удушлив, что становилось трудно дышать, и так насыщен электричеством, что нервы всех обитателей кампонга были напряжены, как туго натянутые струны.