Ослепленные Тьмой - читать онлайн книгу. Автор: Ульяна Соболева cтр.№ 3

После окончания священного ритуала под длинной рясой на моих штанах осталось мокрое пятно. По ночам я хлестал себя колючей проволокой и стягивал тело широким кожаным ремнем с шипами, чтобы унять отвратительные фантазии и грязные желания, которые лезли мне в голову, мне, Верховному Астрелю, могущественному и сильному, давшему обет безбрачия и испытавшему свой единственный оргазм во время самого священного обряда. В этом она виновата, проклятая ведьма, которая с тех пор искушала меня одним только видом, напоминая о падении и грехе. После этих оргазмов станет больше, как и шрамов на моей спине… Умри, проклятая, или стань моей… Стань моей. Стаааань.

* * *

Маагар задумался. Отошел к окну, раздвинул тяжелые складки штор. Тусклый свет пробился сквозь заснеженное окно. Солнце теперь выходило все реже, и небо почти всегда окутывал туман. Надвигается вечная ночь… потому что силы Саанана близки. Но Данат знает, как можно бежать от тьмы… и он желает сбежать с ней. Только вначале поставит ее на колени, отнимет силы и сломает волю упрямой красноволосой сучки.

— Одейя — моя сестра. Не девка придворная, не шлюшка, не простолюдинка. Она велиария.

— Конечно… именно поэтому надо очистить ее, показать людям, что член велиарской семьи так же равен, как и любой другой, перед Иллином. Люди боятся и ненавидят ее, а вместе с ней и других детей Ода Первого. Твоя сестра понесла и родила от врага лассарского, сокрушила веру в силу семьи вашей. Очернила имя Вийяров. Как носить его теперь? Разве не стыдно?

Задумался, перебирает пальцами бархат. Что пересилит — братская любовь или жадность и амбиции. Данат поставил на второе. Любовь может быть только к Иллину. Все остальное — привязанности и потребности.

— Хорошо. Я отдам тебе Одейю. Но ты не посмеешь причинить ей вред. Проводи свои ритуалы, но она должна остаться живой.

— Конечно… только гуманность и вера спасут отчаявшихся грешников.

— Никаких костров.

— Никаких костров.

— Что надо делать? Говори.

— Срезать метку, выковырять ее и сжечь. Пусть станет обычной женщиной, как другие.

— Метка — это навсегда, разве нет?

— Я знаю ритуал, который избавит от нее, как и от возможности обжигать.

— Делай, как знаешь, Астрель, — и вдруг сгреб священнослужителя за шкирку, притянул к себе, всматриваясь в узкие глаза-бусины, похожие на черный бисер, который от страха заметался из стороны в сторону. — Но если солжешь мне, твоя смерть будет страшнее любых пыток Саанана. В изощренности наказаний я превзойду даже моего отца. Клянусь.

— Я Астрель. Приближенные к Иллину не лгут.

— Я хочу трон. Мне плевать, каким образом ты меня к нему приведешь. Давай. Действуй.

* * *

Данат еле сдерживал дрожь во всем теле, когда ему привели ниаду. Она не была похожа на себя. Скорее, напоминала тень прежней Одейи, но это не скрывало и не прятало вызывающей красоты. Ничего, сегодня с этим будет покончено, и он, тот, кто наделил ее чарами, он их у нее и отберет, и тогда… тогда она станет принадлежать ему. Не сможет обжечь и сопротивляться. Ооо, сколько чудесных способов изгнания Саанана он для нее придумал.

К заутренней народ собрался во дворе замка. Они съезжались отовсюду, как насекомые, сбегающиеся на сахар, как мухи, летящие на гниль.

Голод, смерти, нищета — ничто. Народ хочет зрелищ. Извращений, крови, насилия, расчлененки и боли. Так было и будет всегда. На этом будет зиждеться успех, будут расти горы золота, будет держаться власть. Люди готовы отказаться даже от хлеба ради зрелищ. И Данат прекрасно знал, чего хочет толпа. Чего хотят эти ханжи, которые выстраиваются в очередь в Храм, молятся, целуют ему руки, а сами… сами готовы трястись от злобы, похоти и жажды крови. Как сейчас.

Зудят, кишат на площади, скандируют:

— Лишить шеану силы, наказать шлюху валласарскую. Вздернуть на кол. Пусть ее сам Саанан имеет.

А она сидит на скамье и даже не смотрит на него. Одета в робу черную, мешковатую. Ноги босые и пальчики на них крошечные, ровные. О, как бы он молился этим пальчикам, как бы исступленно лизал их своим языком. Сам не заметил, как запыхтел, как покрылось пятнами и без того красное лицо.

— Вот и свиделись, ниада.

Молчит, гордо вздернув подбородок. Смотрит в никуда. Упрямая сучка. Ничего, сегодня он ее сломает.

— Сегодня я лишу тебя, змея, твоего ядовитого жала. Станешь обыкновенной бабой, а потом постриг и вечное заточение в моем Храме. Отдал мне тебя Маагар, брат твой. Никому ты не нужна. Никому, кроме меня.

Приблизился к ней, влекомый неведомой силой. Волосы шеаны горят алым пламенем в слабых бликах солнца. И у него пальцы чешутся, так хочется впиться в волосы эти, сдавить, дернуть за них, причинить ей боль. За то, что сам горит в пекле, за то, что погрузила его в ад, и нет этому избавления.

— Нужна, — губы тихо шевелятся, — нужна, лжешь, Данат. Лжешь, как и всегда… Твое жало опаснее моего. Жалит ядом лицемерия. Знаешь, что нужна, и боишься… боишься, что он придет за мной. А он придет.

— Если жив… а у меня другие сведения. Нет твоего гайлара проклятого больше. Никто тебя не спасет.

— Есть он… и это тоже ложь.

И с презрением глазами своими бирюзовыми прямо ему в душу заглянула, содрогнуться заставила. Отступил на шаг назад.

— Сегодня расплата твоя придет… но я мог бы тебя спасти. Мог бы. В последний раз предлагаю свое покровительство. В моей власти спрятать тебя от людей, от всего мира и защитить. В золоте искупать, в роскоши. Ни в чем отказа не узнаешь. Ни в еде, ни в нарядах, ни в камнях драгоценных. Любой каприз исполню. На блюдце принесу. Все, что захочешь. Любое желание.

Соблазнительно на него посмотрела и облизала коралловые губы.

— Все, что захочу?

— Все… абсолютно все.

— Иди к Маагару, — выдохнула, подавшись вперед, — попроси принять тебя.

— Что просить у него для тебя? Он отдаст… клянусь, отдаст.

А самого шатает от ее близости и запаха, от того, как смотрит, как приоткрыла рот, как кожа ее белая перламутром отливает.

— Меч попроси. Острый, наточенный лучшим кузнецом Лассара, с каменьями драгоценными на рукояти. Фамильный меч.

— Зачем тебе меч, женщина?

К ней наклоняется, не может устоять, пьяный от запаха, от красоты этой саананской.

— Воткни его в свое жирное брюхо и выпотроши свои кишки, — и плюнула ему в лицо.

Слюна не просто обожгла, а проела дыру до мяса, заставив Даната взвыть, упасть на спину, закрываясь обеими руками.

— Тварь. Проклятая шеана. Сгною. Все равно моей будешь. Я тебя каждый день на алтаре буду живьем поджаривать.

— Если сможешь прикоснуться.

И продолжает хохотать, как безумная.