Корнуолл был последним районом на юге Англии, попавшим под власть саксонских завоевателей, и первые Камборны выступали против короля Эгберта
[12]
, отказавшись признать его верховную власть. Девяносто лет спустя они же помогли Ательстану
[13]
оттеснить валлийцев к западу от Экзетера, таким образом сделав реку Тамар границей графства. В течение многих веков Камборны отличались независимым характером, принимали участие в войне Алой и Белой розы
[14]
на стороне Ланкастеров и занимали достойное место в армии под командованием сэра Бевила Гренвилля, когда он нанес поражение сторонникам парламента при Брэдоке
[15]
.
Казалось, в жилах Лоринды пылал тот неукротимый огонь, которого недоставало ее отцу. Она не признавала чьего-либо превосходства и с самого детства яростно противилась любым попыткам навязать ей чужую волю.
— Когда тебе что-нибудь говорят, ты начинаешь упираться и изворачиваться, словно корнуоллские ополченцы в битве при Азенкуре
[16]
, — говорила ей няня, когда Лоринда была совсем крошкой.
И она по-прежнему готова была упираться и изворачиваться, лишь бы не принимать того, что в данный момент казалось неизбежным и с чем, по-видимому, уже смирился ее отец.
Лоринда молча позволила горничной переодеть себя и соорудить из волос некое подобие развевающихся на ветру локонов. Эта модная прическа словно была создана для того, чтобы ее личико стало еще более прелестным. Лоринда отнюдь не была миниатюрной женщиной, скорее наоборот — выше среднего роста. Однако она была так стройна и грациозна, что у мужчин инстинктивно возникало желание защитить ее. Но очень скоро они могли воочию убедиться, что за внешней красотой и женственностью скрываются непреклонная воля и дьявольская гордость.
Никто бы не стал отрицать, что Лоринда по-настоящему прекрасна, однако, любуясь своим отражением в зеркале, она невольно задавалась вопросом, принесла ли ей красота хотя бы немного счастья.
Конечно, она могла бы обратиться за советом к любой из хозяек светских салонов, так часто сопровождавших ее по просьбе отца, как только Лоринда стала появляться в высшем обществе. Но она не сомневалась, что ответ их был бы одним и тем же: «Тебе надо выйти замуж за богатого человека!»
Эти слова как бы подсказывали, что ей, пожалуй, стоит принять предложение Эдварда Хинтона, или Энтони Долиша, или Кристофера Конуэя, или любого другого молодого аристократа из числа ее поклонников, положивших свои сердца к ее ногам.
Без сомнения, подумала она, заканчивая туалет, любой из них сразу же примчится к ним в дом, получив записку с просьбой навестить ее. Однако чувство собственного достоинства, унаследованное от предков, страдало от одной только мысли, что ей придется выйти замуж, руководствуясь соображениями выгоды.
Она спустилась вниз, гордо вскинув голову, и продолжала строить в уме планы дальнейших действий. В этот момент она больше напоминала полководца, готовящегося к сражению, нежели женщину, которая, как было принято считать, не способна на какие-либо тактические уловки.
Войдя в библиотеку, она обнаружила, что отец провел ночь не у себя в спальне. Он спал, откинувшись на высокую спинку кресла, стоявшего у камина, а пустой графин говорил сам за себя. Она резко тряхнула его за плечо:
— Вставай, папа!
Еще вчера вечером, когда Лоринда беседовала с ним, было очевидно, что он выпил больше обычного, однако после ее ухода он принялся поглощать вино в таком количестве, что глаза его налились кровью и он весь пропах спиртным.
— Вставай, папа! — повторила она, и только тогда граф приоткрыл глаза.
— А, это ты, Лоринда! Что тебе нужно?
— Мне нужно, чтобы ты умылся и сменил костюм, — ответила она. — Уже утро, и завтрак на столе, если ты хочешь есть.
Граф вздрогнул.
— Дай мне чего-нибудь выпить!
Лоринда не стала с ним спорить. Она подошла к подносу, стоявшему на столике в углу библиотеки, и, налив рюмку крепкого бренди, с отвращением протянула ее отцу.
Тот залпом осушил ее.
— Который теперь час?
— Девять утра. Ты сейчас поедешь в Корнуолл или останешься здесь со мной? Предупреждаю, что во втором случае тебе придется мириться с неудобствами. Я собираюсь сразу же после завтрака рассчитать прислугу.
Рюмка бренди вернула ему силы, и он поднялся на ноги. Очевидно, слуга уже заходил, чтобы раздвинуть портьеры, и теперь яркие лучи солнца беспрепятственно проникали в комнату. Одно из окон выходило на внутренний дворик. Клумбы пестрели распустившимися бутонами, и Лоринда вдруг вспомнила, во сколько им обошлись эти клумбы; за цветами до сей поры ухаживал садовник, приходивший четыре раза в неделю.
— Я кое о чем не стал говорить тебе вчера вечером, — не сразу отозвался граф.
— И о чем же?
— Ты не дала мне сделать то, что сделал бы на моем месте любой, кто дорожит своей честью, так что, пожалуй, тебе стоит узнать всю правду.
— Какую правду? — резко спросила Лоринда.
— Я был уличен в плутовстве под конец игры!
— В плутовстве?! — Это был скорее крик души, нежели восклицание.
— Я был пьян и в полном отчаянии — неудивительно, что мне не удалось изловчиться и, не теряя ни секунды, довести дело до конца.
— Кому об этом известно?
— Фоксу и еще трем членам клуба Уайта, они в тот момент находились за столом. Это мои друзья, и я думаю, они будут молчать о случившемся, но я еще не скоро осмелюсь появиться в клубе снова.
Такого удара Лоринда никак не ожидала. Она хорошо понимала, что человек, уличенный в плутовстве, становился отверженным, парией среди людей своего круга. Но так как ее отец пользовался всеобщим уважением, оставалась надежда — всего-навсего хоть какая-то надежда, — что свидетели сочтут инцидент просто недоразумением, вызванным лишней порцией горячительных напитков, и не станут предавать это огласке. Но отец, конечно, правильно заметил, что не осмелится снова вернуться в клуб Уайта.