– Вернусь через четверть часа, – сказал я. –
Зря ты приезжаешь там рано.
– Пустяки, – ответил он благодушно. – Я встаю
рано.
– Да нет, – пояснил я. – Думаю, что и тех
ребят, которые уже оттоптали мне задники, достаточно.
Теперь уже он развел руками молча, но в глазах читалось:
двойная перестраховка не повредит.
По улице, мешая движению, сурово и молча шли старики с
красными флагами в дряблых усталых руках. Лица всех были мрачными, брови
насуплены, по сторонам смотрели враждебно, уже зная по горькому опыту, что
сочувствия не дождутся.
Хрюка подошла к бровке, повиляла хвостиком, тут же кто-то
крикнул нервно: «Уберите собаку!», и я сразу ощутил острую недоброжелательность
к коммунистам, ибо моя Хрюка – лучшая из собак, она даже не собака, а почти
человек, только лучше...
Из магазина вышли подростки с оттопыренными карманами. Один,
завидя старичье с флагами, радостно заорал:
– Долой коммуняк!
– Бей жидов! – добавил второй и пояснил
первому. – Все коммунисты – жиды. Недаром Гитлер их расстреливал...
Хрюка им тоже повиляла обрубком, я свистнул, она нехотя
подбежала, в глазах был вопрос: чего надобно, старче?
– Домой, – сказал я. – Домой.
Пошли дворами, но перед глазами все еще двигались эти
скорбные мученики с суровыми лицами. Да, это в самом деле страшно – государство
победившее пролетариат и крестьянство! Ужасно и мерзко, когда кухарка берется
управлять государством. Но в России все осталось только лозунгом, зато в другой
стране это удалось воплотить на практике, еще как удалось!
В одной из английских колоний рабочие и крестьяне отказались
платить налоги, взбунтовались, изгнали английских эксплуататоров, а себя
объявили уже не англичанами, а американцами – по месту нахождения их колонии.
Конечно, налоги все же платить пришлось, тому же шерифу, который
поддерживал порядок среди разбушевавшихся погонщиков скота, у нас красиво
именуемых по-английски – ковбоями, что значит, коровьими мальчишками. Но это
понятные налоги, а не какие-то там университеты, обсерватории, школы, ведь
известно, что все беды от грамоты.
Времена шли, пришлось и самим построить школы, даже
университеты, но рабоче-крестьянская психология осталась, она пронизывала новое
государство вдоль и поперек, и вся наука была подчинена узкопрактической цели:
а что это даст моему огороду? А что даст это моему стаду коров?
Когда седовласые джентльмены... не правда ли, смешно,
американцы – и джентльмены? – когда эти седовласые... гм... обсуждают
международное положение и думают, куда послать свои войска, то руководствуются
той же рабоче-крестьянской психологией. Ну, как наш слесарь, который видит
ссоры в доме интеллигента, и как добрый сосед всегда готов помочь: дать его
бабе в рыло, раз он сам по своей интеллигентности не может, чтобы лучше борщ
варила, посоветовать как жить... Даже денег может дать до получки, как и
штатовцы дают Европе. Правда, наш слесарь дает без процентов, неловко
наживаться на чужих трудностях, но американский слесарь в госдепартаменте
понимает, что нет выше радости, чем когда у соседа корова сдохнет! Как раз
удачный случай, чтобы и теленка забрать.
Машина стояла у самого подъезда, оттеснив шикарные иномарки.
Их владельцы пугливо пробегали с крыльца по широкой дуге, стараясь держаться от
этой машины как можно дальше, заползали на сидения, а уползали тихо-тихо. Хотя,
как чудится, в первые дни на Володю пробовали наезжать, чтобы не ставил машину
так близко, вроде бы забота о возможных «скорых помощах», на самом же деле
только они, хозяева жизни, могут...
Я помахал Володе:
– Все-все! Мы отгуляли. Сейчас отведу Хрюку и спущусь.
– Да вы не торопитесь, – ответил Володя с
фамильярностью старого знакомого, – все равно там засиживаетесь до ночи...
Хрюка вызвала лифт с третьего удара лапой, кнопка туговата,
я машинально двигался следом как за собакой-поводырем, а перед глазами были все
те же лица стариков с красными знаменами, брезгливые лица прохожих, гогот
молодых.
Не стыдиться нужно, что строили коммунизм, а гордится. Ну не
получилось, переоценили свои силы, но пробовали же! Первые в мире, даже единственные
решились построить царство мира и справедливости на земле!
Да, другие не решились, а теперь злорадствуют: ага, а мы все
это время пили-жрали в три пуза, баб всех и даже сколотожеством баловались,
гомосеков уже за людев считаем, мы не тратили силы зазря...
Это же, как с любым человеком, который пробует бросить пить,
курить или начинает качаться. Вокруг тут же друзья начинают: да ты чо, Коля, я
вот пью и ничо, ем в три горла и не шибко толстый... ну и пусть толстый, зато
ни в чем себе не отказываю... Да какая гимнастика, мы ж не в пещерном веке,
когда сила нужна, теперь и с кривой спиной жить можно, и живот пусть свисает
через ремень – кому какое дело?
И вот этот подвижник, который уже и сантиметры с пуза начал
сбрасывать, и мышц на груди поднаростил, и спину выпрямил... вдруг не
выдерживает постоянного нашептывания со всех сторон... Ну, всяких там «Голосов
Америки», «Свободной Европы» и массы других, бросает гантели... И видит как
много за это время его друзья, что жили проще, как много баб поимели, как много
вина выжрали...а он отстал, стыдно другим в глаза смотреть, что вот так
тужился, пока они гуляли во все...
А почему стыдиться? Ведь ты единственный, кто пытался стать
лучше! Ну не получилось, опустился до уровня остальных. Но ты пытался, а они даже
не пытались.
Глава 17
Володя придирчиво проверил, хорошо ли я надел ремень
безопасности, ибо по дрянной рассейской привычке я никогда не забрасывал эту
штуку даже на плечо, опустил стекла, и машина бесшумно выползла на улицу.
Храм Христа Спасителя блистал как елочная игрушка. Яркое до
нелепости пятно на сером вообще-то пейзажике Москвы, празднично веселое,
скоморошистое, чисто по-русски не знающее удержу в пропорциях, красках, формах.
Я поймал себя на том, что смотрю с удовольствием, хотя
вообще-то меня корчит от самого слова «Спаситель». Откуда взялся Спаситель,
который меня спас непрошено? Как меня спасала Советская власть, тоже непрошено,
от рая, а потом и от поджигателей войны?
Володя поглядывал искоса, помалкивал, даже старался дышать
через раз, чтобы не спугнуть важную государственную мысль, а я просто сидел и
злился, что полжизни меня заставляли голосовать за партию. Просто за партию,
даже не называя ее по имени. Само собой разумелось, что другой партии нет и
быть не может. А человек мог быть только партийным или беспартийным.
Потому сегодня утром, когда с утра пораньше ведущая
телевизионная дура важным голосом спрашивала некого деятеля, верующий он или
нет, то у нее даже не возникало сомнений, что можно быть либо неверующим, что
крайне сомнительно для современного политика, либо верующим – естественно, в
родную Коммунистическую... то бишь, родную православную церковь. Которая не
признает других, как родная Коммунистическая не признавала тоже, и если раньше
отцом народов был генсек, то теперь отцом является патриарх, который так и
зовет себя «Святейший патриарх Всея Руси». То есть, не спрашивая меня, хочу ли
я, чтобы он был моим патриархом, а просто назначил себя моим вождем – и все.