— Несколько недель! — Нэда почти взвизгнула. — Вы уберетесь отсюда сегодня ночью, иначе утром все окажетесь в тюрьме!
Она пришла в ярость, и вдруг Салли осознала, что подслушивает. Это было не ее дело, и у нее не было права слушать этот разговор. Она быстро села на край карьера, готовая спрыгнуть вниз, что она и сделала, когда услышала слова Нэды:
— Вы меня хорошо поняли? Я вызову полицию, если вы завтра утром все еще будете здесь.
Потом послышался звук ее шагов в лесу, сухие ветки потрескивали между деревьями, как пистолетные выстрелы. Салли не шевелилась, потому что у нее не было никакого желания, чтобы Нэда обнаружила ее здесь и поняла, что их разговор с цыганом был услышан.
Подождав достаточно времени, пока шаги Нэды стихли, она опять поднялась наверх и пошла по направлению к тропинке, которая тянулась от дома к аэродрому. Салли интересовало, не слишком ли Нэда много на себя брала? Имела ли она право прогонять цыган? Она вспомнила слова Гертруды, что из-за любви к леди Верил сэр Гай разрешил цыганам всегда размещаться на его землях, когда бы им это не понадобилось. Неужели он решил отказать им без всяких причин? Салли была почти уверена, что Нэда самовольно решила прогнать цыган из поместья по каким-то только ей ведомым причинам.
Хотя Салли предполагала, что они кроются в навязчивом желании капитана Павловского и Нэды сохранить тайну его экспериментов с самолетом. Возможно, они боялись, что цыгане что-то увидят. Но даже если один из фургонов, который стоял на границе с взлетным полем, пересечет разделительную полосу, все равно он будет очень далеко от того места, где обычно стоит самолет, когда он не в ангаре. Так что никакой опасности быть не может.
Как они были глупы! И вдруг ей стало жалко цыгана с его больным ребенком. Повинуясь импульсу, вызванному ее сочувствием к любому больному ребенку, и частично тем, что Нэда была опять груба, как и в случае с Николасом и Пру, запретив им обследовать подвал, Салли встала на ноги и, пробравшись через кусты ежевики, пошла по полю.
Цыган сидел на ступеньках фургона и курил трубку. Он был высоким, очень худым, с густыми темными волосами и бронзовой кожей, и было трудно определить, сколько ему лет. Когда Салли приблизилась, он встал на ноги с неожиданной лисьей грацией, но на его лице не было улыбки. Казалось, он приготовился обороняться.
Теперь, когда она оказалась с ним лицом к лицу, Салли почувствовала, что у нее пересохло во рту, и она не знает, что сказать, и вообще, зачем вмешалась в это дело.
— Ваша маленькая девочка больна? — спросила она после недолгого молчания.
Цыган кивнул. Салли заметила, что он смотрит на нее с подозрением, а сам насторожился, словно зверь, чувствующий ловушку.
— Я слышала, что вы так сказали, — продолжала она. — Я.., я только что слышала.
— Я не могу сейчас уехать.
— Мне кажется, здесь какая-то ошибка, — сказала Салли, — потому что я знаю, что сэр Гай Торн всегда разрешал вам здесь останавливаться.
— Это правда, — взволнованно воскликнул цыган. — Мы приезжали сюда в течение многих лет. А сейчас моя маленькая Зита заболела. У нее лихорадка. Ей дали выпить травяной успокаивающий отвар. Она будет спать, возможно, даже два дня, а потом с ней все будет в порядке. Но мы никуда не можем сейчас уехать. Фургон будет трясти на ухабах, и она проснется, тогда это будет очень плохо для нее.
— Понимаю, — сказала Салли. — Это вам доктор посоветовал?
— У нас нет доктора, — ответил цыган. — У нас своя медицина — травы, которыми мы пользуемся веками. Но они должны даваться правильно — так, как нас учили, иначе тем, кто их принимал, может быть очень плохо.
— Как интересно! — воскликнула Салли. — И вы абсолютно уверены, что как только ваша дочь проснется, она будет здорова?
Цыган пожал плечами.
— Совсем здорова? Это вопрос! Но лихорадка уйдет. Она ее оставит во сне.
— Я не сомневаюсь, что так и будет, — сказала Салли, вспомнив, что старые пастухи в Уэльсе никогда не пользовались лекарствами, назначенными врачом, а сами готовили какую-то странную смесь из растений, которые они собирали на склонах гор.
Она неожиданно почувствовала доверие к цыгану. У нее не было сомнений, что он говорит правду, и что его ребенок значит для него больше, чем все остальное в мире.
— Я знаю, что надо делать, — медленно сказала она. — Необходимо рассказать сэру Гаю о вашей маленькой девочке, и я уверена, что он разрешит вам остаться, что бы кто ни говорил. К сожалению, его сейчас нет дома, он уехал в Йорк, но когда вернется, я попрошу его прийти сюда вечером и с вами все обсудить.
Она еще не успела закончить говорить, как цыган заулыбался.
— Спасибо вам, леди, за доброту. Вы очень хорошая, я могу судить об этом. Не то, что та, другая...
Он посмотрел в том направлении, куда ушла Нэда.
— Нэда просто не понимает, — быстро сказала Салли, чувствуя, что должна защитить свою нацию. — Она боится, что вам грозит опасность на взлетном поле. Нам никому не разрешают сюда приходить.
— Почему же она предъявляет такие собственнические права? — спросил он.
— Я не знаю, — неохотно ответила Салли, чувствуя, что она не должна слишком много говорить цыгану. — Самолеты могут быть очень опасны. Мне кажется, что особенно, если дует встречный ветер при посадке.
Цыган кивнул и твердо сказал:
— В этом для нас опасности нет, единственное, чего я боюсь, это сдвинуться с места, пока моя маленькая дочь спит.
— Ну, что ж, надеюсь, что мы не разбудили ее, своими разговорами, — сказала Салли. — Я расспрошу сэра Гая обо всем, и если он сам не сможет прийти, я вернусь сюда вечером и передам вам, что он решит по этому поводу.
— Вы очень добры, леди. Спасибо.
Салли повернулась, чтобы идти домой, и вдруг услышала какое-то поскуливание из-под фургона. Она остановилась.
— Это собака, — объяснил цыган. — Мы вытащили его из капкана, когда ехали сюда. У меня не было времени посмотреть, что там с ним.
— Бедный малыш, — воскликнула Салли. — Можно мне на него посмотреть?
Цыган наклонился и вытащил из-под фургона кучу тряпья, на которой лежала маленькая черно-белая собачка, очень худая и изможденная, с раной на задней ноге, попавшей, как видно, в капкан. Рана была глубокой, до самой кости, а сама кость была сломана, чуть ниже сустава.
— Посмотрите на его ногу:
— воскликнула Салли. — Он, наверное, испытывает сильную боль. Лапку надо перевязать. Можно, я помогу вам?
Цыган кивнул, а потом, не говоря ни слова, перешел через разделительную полосу и направился по полю к одному из фургонов. Салли встала на колени около щенка и стала с ним разговаривать, почесывая его за ухом и стараясь, чтобы он почувствовал, что его любят и хотят ему добра. Он лизал ей руку, когда вернулся цыган с дощечкой, чтобы использовать ее как шину, куском чистой ткани и с горшочком, в котором была странного вида мазь.