Он смотрел ей прямо в глаза, и невозможно было не сказать ему правду.
— Да… я люблю вас, — прошептала Эрайна, — и хочу помочь вам, но я никогда не стану вам обузой, и как только вы велите мне уехать, я поступлю, как обещала, не причинив никаких хлопот.
— Этого не произойдет, по крайней мере, миллион лет, — тихо произнес маркиз, наклонился и прижал свои губы к ее губам.
На секунду она не поверила, что это произошло. Потом восторг охватил все ее существо, такой пылкий, такой всепокоряющий и сильный, как удар молнии.
Эрайне чудилось, что маркиз подарил ей солнечный свет и вознес ее высоко над зарослями вереска к самому небу.
Он обнял ее одной рукой и крепче прижал к себе, целуя, и после всего, что ей довелось перенести, она, словно попала в Божий рай, такой чудесный, что покинуть его значило бы умереть.
И она поняла: этого она хотела всегда.
То была любовь, какой ее мать любила отца, а он — ее, и ничто больше не имело значения, кроме любви, заполняющей весь мир, и небо, и море… ничего, кроме любви.
Маркиз поднял голову и сказал:
— Я люблю тебя!
— К-как вы можете? — пролепетала Эрайна. — Стольких прекрасных женщин вы могли бы любить…
— Эти «прекрасные женщины», как ты их называешь, — произнес он с улыбкой, — ушли далеко и забыты. Когда я увидел тебя на берегу и подумал, что ты мертва, я понял, что чувство мое к тебе было таким, какого я никогда не испытывал прежде.
— Вы… ты любишь меня? В самом деле, любишь?
— Мне понадобилось бы много времени, я уже говорил, что не меньше миллиона лет, чтобы рассказать тебе, как сильно я люблю тебя.
— Я не могу поверить! Ты такой замечательный, такой добрый, такой… необыкновенный. Я считала тебя ангелом Божьим, посланным спасти мою мать, а не мужчиной, который мог бы полюбить меня.
Маркиз улыбнулся.
— Но я мужчина, и я считаю тебя такой очаровательной, красивой, волнующей… Я не могу поверить своему счастью — ведь я, наконец, нашел то, что так долго искал.
Он притянул ее ближе к себе и сказал:
— Помнишь, ты рассказывала мне, что наше приключение похоже на странствия Одиссея и Ясона? Я, как и они, обрел желаемое.
— И это была любовь?
— Любовь! — твердо ответил маркиз. — Настоящая любовь, и она позволила тебе увидеть во мне рыцаря.
— Но… ты им был всегда!
— Тебе предстоит сделать меня им в будущем… вернее, сделать меня настоящим главой клана.
— Ты имеешь в виду…? — еле дыша, спросила Эрайна.
— Я имею в виду, что собираюсь остаться здесь, — маркиз не дал ей договорить. — И жить той жизнью, какая мне предназначена, руководя моим народом.
Прильнув губами к ее нежной щеке, он продолжал:
— Я думаю, ты понимаешь, что я не смогу осуществить это без твоей помощи.
— А ты уверен… вполне уверен, что хочешь меня?
— Как нельзя более уверен.
Эрайна, немного помолчав, проговорила:
— Мне нужно кое-что тебе сказать.
— Мне нужно сказать тебе очень многое, — перебил ее маркиз, — но мой отец хочет видеть тебя. Ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы спуститься к обеду? Ты можешь вернуться в постель сразу после этого.
— Я вполне хорошо себя чувствую, — сказала Эрайна. — И хочу быть с тобой.
Маркиз ответил поцелуем.
Она ощущала, как сильно и часто бьется его сердце — и это было самое волнующее ощущение, какое только можно себе вообразить.
Стук в дверь заставил маркиза отпрянуть от Эрайны; в комнату вошла экономка.
— Я рад, что вы пришли, миссис Макдонон, — сказал маркиз. — Ее милость собирается спуститься к обеду, но я обещаю, что мы не задержим ее надолго.
— Она не должна переутомляться, мастер
[15]
Алистер.
Маркиз рассмеялся:
— Если она устанет, вы, разумеется, побраните меня, как делали, бывало, если я порву платье или утащу яблоки из вашей комнаты.
Не дожидаясь ответа экономки, он вышел через смежную дверь в гардеробную.
— Он всегда был ужасно озорным мальчишкой! — воскликнула домоправительница.
Помогая Эрайне одеться, она без передышки рассказывала ей о детских проказах маркиза, и Эрайна подумала, что хорошо бы ее сын был, как и отец, озорником, — ведь огромный замок — превосходное место для ребячьих забав.
Эрайна больше слушала миссис Макдонон, чем приглядывалась к себе во время одевания, и когда была уже полностью готова, заметила, что на ней очень красивое вечернее платье, в котором она выглядит, как невеста.
Этого платья она раньше не видела, потому что его доставили перед самым отъездом в Тилбери. А вдруг маркиз найдет, что она оделась слишком нарядно?
Но, войдя через смежную дверь в гардеробную, она по выражению его глаз и лица догадалась, что он любуется ею.
Он и сам выглядел прекрасно в вечернем костюме: на шее кружевное жабо, на красивом кафтане серебряные пуговицы, начищенные до такой степени, что сверкали, как драгоценные камни. Нет, ни один мужчина в мире не может быть так красив и неотразим!
Его спорран был так же искусно отделан, как спорран самого герцога, а дымчатый топаз на рукоятке шотландского skean dhu — короткого кинжала — блестел, как звезда.
Когда они вдвоем шли к центру замка, маркиз произнес:
— Хочу тебе сказать, как ты красива, и как я тебя люблю.
Эрайна взяла его за руку.
— Не могу найти слов, чтобы выразить, каким красавцем ты выглядишь в килте.
— Замечательно, что ты восхищаешься мною в той же мере, как я тобой, — при этих словах маркиз усмехнулся. — Иначе я бы стал тебя ревновать.
Эрайна засмеялась.
— Надеюсь, что будешь. Тогда ты поймешь мои чувства.
Их разговор прервался: к маркизу подошел слуга с несколькими письмами на серебряном подносе.
— Только что прибыла почта, милорд. Маркиз взял письма без особого внимания, но когда они вошли в еще пустую гостиную, он поспешно распечатал одно из них и начал читать.
Эрайна остановилась возле камина, размышляя о том, как красива эта комната и как она вместе с тем не похожа на гостиные на юге.
Очень высокий потолок, в окна, прорубленные в камне, вставлены ромбовидные стекла; стены увешаны портретами бывших вождей клана.
Часть мебели была французской, очевидно, сохранившейся со времен Марии Стюарт, королевы шотландской, которая ввела моду на все французское.