Мурка. Королева преступного мира - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Руссо cтр.№ 3

Василий Тулупов — был личностью популярной не только среди воров и госслужащих. Его имя всуе опасались произносить также местные богатеи, среди которых появилась примета: обронишь «Васька — Тулуп» — быть тебе ограбленным. В Петрограде его уважали и боялись. Уже в мальчишестве его будущее было предопределено: он родился в воровской семье, был продолжателем династии. Отец умер во время отсидки и воспитанием мальца занялись старшие братья. До всеобщей амнистии жертв царского режима, тюрьма фактически была его домом. Он не гнушался убийствами и был жесток, за ним тянулся внушительный кровавый след. Банду сколотил довольно быстро, и за полгода численность ее возросла до сотни человек. В бандитских двадцатых годах двадцатого столетия Тулуп чувствовал себя уютно и сыто.

В соседней комнате на загаженном наркотиками и выпивкой столе пара жуликов в окружении горланящей толпы играли в «буру». В углу на матрасе свернувшись в три погибели, спал Кроличья нога — тщедушный и худенький человечек с прозрачной синеватой кожей и непонятного цвета глазами. Прозвище свое он получил за скорость — он был самый быстрый в банде. Его часто ставили «на стрем» и отправляли с различными посланиями в разные уголки города. Раньше его прозвище было кузнечик из-за невероятно тонких ног, а за рассказы о своей деревне, где он родился, и о мягких пушистых кроликах, которые размножались в невероятных количествах, получил новую кличку — это был симбиоз из трусливой кроличьей душонки и скороходных конечностей.

Участники карточной игры, сидящие за сколоченным наспех кривым столом из почерневших от огня досок, громко облаивали выигрывающего противника, словно оголтелые шавки. Проигрывать никто не любил, именно поэтому моральные оплеухи доставались победителю. К тому, кому фартило, подсаживался «свежачок». Обвести опытного соперника вокруг пальца — это был высший пилотаж. Шулеры часто отрабатывали свое мастерство друг на друге. Каждые десять минут затевалась драка, на кону были не деньги, а интерес. Наконец, они решили разыграть просроченную жрицу любви, которая вышла с конвейера несколько лет назад. Теперь она занималась сбытом краденного, но иногда за мелочевку могла порадовать страждущего, беззубым ртом. Незаметно для играющих Мэри взяла с пола часть разбитой бутылки и отправила бывшего кузнечика в «кроличий рай», после чего тихо исчезла, оставшись незамеченной азартными бандитами.

Дядю Мишу она нашла в самой отдаленной комнате, он рассказывал матросские байки, а значит, был не трезв. Мэри с трудом вытащила его из-за стола, не дав закончить очередную «замыленную» историю, слышанную всеми сотни раз. Зеваки радостно кивали, улюлюкали и периодически хлопали, громко смеясь, потому что банкет оплачивал болтун-здоровяк. Оратор был доволен успехом, пусть и фальшивым. Бывший мореплаватель любил внимание и свои заунывные морские песни, которые пел, достигнув апогея алкогольного опьянения.

— Дядя Миша, расскажи последние новости! — произнесла едва слышно Мэри, внимательно оглядываясь по сторонам.

— Отсиживается Тулуп на одной из «малин». Сжимается петля, Маруська, ох, сжимается. Из Москвы ходоки нагрянули — мешают нам. Теснят их там — бегут как тараканы сюда! Дорогу перебегать хозяевам города — нехорошо, а что делать: приходится иногда сдерживать себя, — произнес мужчина совершенно трезво.

Мэри всегда удивлялась этой поразительной способности дяди Миши: валиться с ног в компании пьянчуг, но по сигналу становится в строй. Видимо это закалка осталась еще со времен морской службы.

— До меня дошел слушок, что Пианист ходит на поклон на Гороховую. Правда это? — Мэри пристально посмотрела на своего опекуна. Дядя Миша красноречиво вздохнул и опустил голову, как провинившийся ребенок-переросток. Собственно говорить больше ничего не нужно было.

Ванька Воробьев был прекрасным карманником — за это сотоварищи и прозвали его Пианистом. Он мог вытащить незаметно кошельки из таких мест, что многие профи задавались вопросом: каким образом у него это выходило? Равных ему не было, пожалуй, во всем Петергофе. Это был дар — настоящая божья искра. Мэри делала на него серьезную ставку, ведь по прибытии на новое место им придется присматриваться, разбираться, что к чему. А значит, первое время серьезных заработков не будет. На кошельках и трудовых подвигах Ваньки можно было перетоптаться целую неделю всей онемевшей команде.

— Не в то время ты родилась, мамзель! — с грустью выдохнул здоровяк, обдавая лицо Мэри таким алкогольным смрадом, что в пору было опьянеть и ей самой. — С твоими талантами тебе б до революции… Вот тогда бы ты могла стать… Эх! Проклятые большевики… чтоб им пусто было! Раньше было хорошо — традиции, правила… А теперь что? Выскочки одни. Бредут по бездорожью…

Долгая беседа не входила в планы Мэри, да и время поджимало. Она быстро чмокнула на прощание дядя Мишу и пошла прочь, понимая, что будет скучать по этому увальню. Предательский комок сдавил горло. «Неужели я еще жива?!», — вдруг пронеслось в ее голове.

Золотое правило от дяди Миши, которое она уяснила раз и навсегда: «самый страшный зверь — человек». По дороге в свое последнее пристанище в Петрограде Мэри вспоминала последние годы: свое становление в банде Тулупа — тот день, когда ее взяли «на дело» (тогда еще все были уверены, что Мэри — безусый подросток). Затем ограбление антикварного магазина, принадлежавшего старому еврею, тогда она стояла «на стреме». Следующий этап не назовешь романтичным: молодая женщина, скрывающаяся под мужскими одеяниями, присутствовала на «суде чести». В тот день удавили предателя. Как и всех остальных, ее заставили «расписаться» на теле приговоренного. Она помнила тот ответственный момент очень смутно: нож в руке, хриплый голос в ухо, стимулирующий к действию, удар острия в еще теплый труп. После этого крестного похода она не могла спать несколько ночей. Страхи прошли со временем, Мэри просто освободила совесть с цепи и прогнала ее прочь болтаться, как бездомного пса. Такова была мораль ее нового мира: жить без принципов, не заостряя внимания на лирических отступлениях.

В зале квартиры, где проводила свои последние часы Мэри и ее банда, было темно. Она ждала Фомку, тихо притаившись на диване. Иногда прислушивалась к звукам комнаты ее подчиненных, откуда доносились глухие стуки. Беседовать они больше не имеют возможности, а вот играть в карты, к примеру, вполне — ведь руки у них на месте. «Может им начать рисовать?», — усмехнулась мысленно молодая женщина, представляя, как в ее лихо сколоченной банде появится новый Серов или Суриков, а может Левитан — его атмосферные пейзажи ей очень нравились. Мэри любила живопись и немного в ней разбиралась. Ее мать была художницей. Это было так давно, еще в прошлой жизни… или позапрошлой. Мама запомнилась ей с кистью в руке, будто она с ней не расставалась никогда. То и дело из-за мольберта высовывалось перепачканное краской сосредоточенное лицо.

— Не вертись, Маруся! — почти строго говорила она своей непоседливой дочери. Позировала девочка часто. Сидеть несколько часов неподвижно для ребенка было настоящим наказанием. «Уж лучше разбить вазу и стоять в углу. Там хоть заснуть можно!» — размышляла девочка и иногда проказничала, чтобы избежать нудного времяпрепровождения. Мать все же просекла хитрые уловки дочери и совсем перестала ее наказывать. А после долгих художественных сессий дарила своей Марусе какой-нибудь подарок, что стало хорошим стимулом. Детство — золотое беззаботное время.