И ответ приходил сам собой: потому что по-иному не получилось. Потому что Норл д’Эвери не хотел даже пытаться убить магистра… Боялся, что гибель Золия пустит все Отражения обратно, в этот мир?..
И что – во имя Предков – означали слова, что уже ходит по земле человек, который обрушит мир в пропасть?
Миртс покачала головой. Все-таки она слишком мало знает, чтобы делать выводы. Да и нужно ли?
«Последнее пророчество последнего короля должно сбыться», – подумала вампиресса, – «сын Миральды ходит по земле. Значит, я должна быть рядом, чтобы встать на его защиту, когда в том возникнет надобность… Надо же, а ведь едва не убила его собственноручно…»
Ночь катилась на убыль, сворачивала звездное полотнище, и восток уже румянился зарей.
Миртс клонило в сон, веки потяжелели; тело мало-помалу деревенело, теряя подвижность.
Но перед тем, как провалиться в бездну дневного сна, она вновь увидела лицо последнего короля, Шениора д’Амес.
«И тогда явится миру герой, и проснутся дэйлор в глубинах Поющего озера».
Кажется, это Шениор сказал им с Норлом, когда Миральда отлучилась на минутку…
– Он слишком юн для великого воина, – пробормотала Миртс, – да и не воин он вовсе. Маг. Не больше, но и не меньше…
«Ты знаешь его кровь, и знаешь, как найти его», – прошелестел чей-то далекий голос, но вампиресса уже не пыталась понять, кто говорит с ней.
Она заснула.
* * *
…Нет ничего хуже, чем неизвестность.
К этому выводу Гиллард пришел на второй день своего заточения.
Когда молодой ученик принес немного еды и питья, Гиллард попытался выспросить об уготованной ему судьбе; но мальчишка лишь покачал головой и ничего не сказал. Поставил миску с кашей и кружку воды на шаткий стол и удалился, предоставив Гилу и дальше терзаться догадками – а что же за казнь уготована магу, нарушившему все мыслимые законы Закрытого города. Гилларду вменялись преступное любопытство, непослушание и, как результат, гибель собрата-мага. Где-то он читал, что за смерть брали смертью, то есть убивали виновного; и он почти не сомневался, что свобода вампирессы будет стоить головы. Узнать бы еще – как и когда… Но Магистр, увы, предпочитал держать приговоренного в полном неведении.
Он даже не притронулся к каше, но воду выпил. Вернулся на соломенный тюфяк, с которого почти не вставал, и погрузился в воспоминания.
Гиллард вновь и вновь обращался к казни командора Геллера, своего отца, которого видел всего раз – да и то на пути к эшафоту. С мучительной ясностью перед глазами вставала площадь, колышущееся людское море, черный помост и гордо шагающий к собственной гибели приближенный Императора.
«За что он казнил тебя?» – думал Гил, – «и был ли ты на самом деле виновен, или, как водится, пал жертвой придворных интрижек? Здесь много говорили о том, насколько прогнил императорский двор… Может быть, тебя лишили жизни по наущению недругов, несправедливо оговоренного? Жаль, что не узнать мне об этом, разве что только встретимся в небесных садах Хаттара Всеобъемлющего…»
Гиллард попытался поставить себя на место отца – а сможет ли он в скором времени точно также, пружинящим шагом, пройти свой последний путь?.. Сердце болезненно сжалось, на лбу выступил ледяной пот.
«Всем, наверное, страшно. В том-то весь вопрос – сможешь ли ты, Гиллард, сын командора, одолеть свой страх и загнать его так далеко, чтобы никто не увидел и не почувствовал?»
За дверью что-то звякнуло.
«Уже?!!»
Сердце заколотилось так, что, казалось, вот-вот разорвется. Ладони позорно вспотели…
Но нет, просто кто-то шел мимо и задел замок…
Гиллард закрыл глаза.
Н-да. Если уж Магистр и хотел измучить пленника, то ему это вполне удалось. Ибо нет ничего хуже, чем полная неизвестность.
И зачем нужно было выпускать девушку-вампира?..
«Но она сказала тебе о твой матери, которой ты никогда не видел».
– Ну и что с того? – пробурчал Гил себе под нос, – что это изменило, кроме того, что теперь я приговорен?..
И вдруг, откуда-то издалека, он услышал… Голос. Незнакомый, женский и очень приятный на слух.
– Но разве истина не стоит того?
Гил поежился. Вот, пожалуйста: ему уже мерещатся голоса. Дурной знак.
– Разве не стоит истина того, чтобы познать ее глубину, испить до дна? – выдохнул еще раз голос и умолк.
Гиллард с силой сжал виски. Он сходит с ума… Возможно, отчего же нет?.. И все же – в самом-то деле, разве не хотелось ему знать правду?
И услышал далекий, звонкий смех.
Кто-то неведомый насмехался над ним. А, может быть, это дело рук самого Магистра?
– Зачем тебе все это, учитель? – спросил Гил. Если Магистр говорит с ним, то услышит, – зачем ты меня изводишь? Да, я виновен. Ну так пусть меня казнят!
И, словно в ответ на его просьбу, заскрипела, отворяясь, дверь.
Снова вспотели ладони, Гиллард поспешно вытер их о штаны. Глаза с непривычки резнул багровый свет факелов, и в узилище неторопливо – знали, что жертва никуда не денется, – вошли два мага.
Гиллард, пораженный, молчал. Кто бы мог подумать, что его скромной персоне будет оказано такое внимание!
У двери стояли не просто маги, два разделяющих бремя, высшая ступень могущества, приближенные к самому Магистру…
Как обычно, разглядеть их лица было невозможным из-за глубоких капюшонов. Только гладко выбритые подбородки призрачно белели в полумраке.
Гил быстро поднялся, попытался привести в порядок мантию. Он почти ощущал, что последние мгновения сочатся, как вода сквозь пальцы, и безвозвратно уходят, уходят…
«Значит, вот как оно бывает», – обреченно подумал он, – «точно также, наверное, пришли за командором Геллером, чтобы отвести…»
А вслух сказал:
– Я готов, братья… Я готов встретиться с Отцом Небесным.
Один из разделяющих хмыкнул. Другой указал на дверь.
– Магистр Закрытого города желает говорить с тобой, Гиллард Накори.
Оказывается, не было никакого обета молчания. И, само собой, никто не вырезал разделяющим языки, как об этом любили шептаться ученики. Просто… эти маги предпочитали помалкивать и не болтать без необхоидмости.
– Говорить?!! – он не поверил услышанному, – говорить?.. Но…
– Следуй за нами, – бесцветным голосом добавил второй разделяющий бремя, – Магистр ждет.
… Они оставили Гила перед дверью, что вела в кабинет владыки Закрытого города, и медленно удалились. А затем донесся голос Магистра – очень будничный, усталый, как будто не преступник жал аудиенции, а набедокуривший школяр.