Жила Лиса в избушке - читать онлайн книгу. Автор: Елена Посвятовская cтр.№ 61

— Нет, — он остановил ее. — Сначала закажем, а потом руки, давай сосредоточься.

— Хорошо, я буду то же, что и ты, — сказала, вставая, Дина. — Я во всем хочу походить на тебя.

Он удивленно поднял глаза, потом тихо рассмеялся: она нравилась ему.

— Вино, водка? Только не лицемерь, — спросил уже в спину.

Дина дернула плечом:

— Ну, водка.

“Я ли это? — спрашивала она свое отражение в зеркале, осторожно распределяя блеск на губах. — Еще пятнадцать минут назад я пласталась от смертного ужаса. И что же?”

Ничего. Больше всего на свете она хотела быть сейчас рядом с этим странным мужчиной, альфонсом, нарциссом, клейма некуда ставить, артистичным красавцем, вечным мальчиком, таким же отверженным, как она. Все рассказать, все-все, послушать ответ. Пусть ругает, жалеет, молчит — что выберет. Просто будет рядом, только с ним сейчас не одиноко, с другими — выть. О, она заберет его к себе — ему все равно некуда идти. Нужно купить виски по дороге домой и мяса, сыр, что-то они должны есть ночью.

— Я заказал, — Глеб выбрасывал пальцы, начав с большого, — мисо суп — два, салат из чукки — два, краб запеченный — шесть, угорь копченый...

— Сколько дней ты не ел? — усмехнулась она.

— У меня план, — сообщил он, разливая водку.

— Говори, — Дина сдержанно им любовалась.

— Сейчас выпиваем, — стукнули стопки. — За встречу, да? Потом закусываем, начинай уже, едим много, много едим, о чепухе говорим. А потом уже ты мне все расскажешь, хор?

Дина перестала жевать.

— Ну, я нашел тебя на мокрой скамейке с лицом, опрокинутым туда, — он ткнул бамбуковыми палочками себе за спину. — Ты ведь даже не понимала, что она мокрая... скамейка. Думаю, что есть причина. Хочешь, ничего не говори? Тоже вариант.

Да, не понимала. Нет, она вроде видела дождь сегодня и солнце помнила, холодный день, но это все мимо, как у детей: они ведь тоже не замечают этого “жарко-холодно”. И у еды вкус размоченной бумаги. Дина замерла, пытаясь понять, что у нее во рту. А вот водка уже раздавила гадину-дрожь, распустилась в животе китайским чайным цветком. В голову иди, в голову, дай отдохнуть. Но вместо этого слышала, как гудит, работает мозг, делятся там какие-то тревожные клетки.

Глеб хлопотал вокруг чукки, заливая ее ореховым соусом, пощелкал палочками у нее перед носом, изображая журавля, красиво жевал, не разжимая губ, снова разливал водку — он был рад водке, она видела. Погнал официантку с мисо супом обратно: зачем же вы нам так рано, вот салат съедим — и несите, горячий-прегорячий.

Девушка, хмурая, с тусклой русой косой, сначала зыркнула, потом уже таяла в его чарах, прыснула даже, забирая суп обратно. Он оглянулся ей вслед, уже со стопкой под сводами пальцев, снова повернулся к Дине:

— Ну, чтобы пуля не пролетела.

— У меня СПИД, — сказала Дина, отложила приборы.

Он замер ненадолго, потом выпил залпом, сразу же налил еще, снова выпил.

— Сегодня узнала? — только и спросил.

Она кивнула, страшась его неподвижности, того, что он не кидается к ней. Ведь она уже почти уткнулась в голубой свитер, вдыхала его гель для бритья, заплакала, наконец-то можно заплакать.

Раскачиваясь, он погладил себя по джинсовым длинным коленям. Поднялся рывком — она с облегчением подвинулась на диванчике.

— Я сейчас, — сказал он и ушел.

* * *

Дина не помнила, сколько времени сидела, уставившись в одну точку. Официантка осторожно выгрузила суп с подноса, горячий-прегорячий, жалостливо поглядывала на нее. Потом принесла суши и роллы, тысячи суши и роллов, и Дина с ужасом повернула голову в их сторону, непонимающе смотрела на все эти пестрые ровненькие ряды.

— Может, друзей позовете, — заговорила над ней официантка. — Столько еды вон. Он не вернется, он денег дал. За все заплатил, чтобы вы не беспокоились. Просил передать, что ему жалко. Так сказал.

— Наверное, жаль. Не жалко — жаль, — машинально поправила Дина.

— А да, точно. Жаль.

Девушка не уходила, вздыхала рядом. Ей так хотелось услышать историю любви: вот ведь какая хорошенькая, крутая, с татуировками, а тоже бросили. У нее самой все складывалось не очень с барменом Ильей: несерьезный он, копит на мотоцикл, еще не накопил толком, а уже мотокуртку купил задорого, и стесняется он ее, повар сказал, считает стремной, что ли.

— А где у вас курят? Надо выходить?

Только не друзей. Нет для нее сейчас ничего страшнее, чем их лица напротив. Почему — неизвестно.

В шестом, закрыв на последней странице “Трех товарищей”, она ворочалась всю ночь, смотрела в темноту бессонными глазами, думала: так вот как все, оказывается, будет. Перед рассветом в зыбком сне, когда и не знаешь, что спишь, слушала низкий глуховатый голос Пат, меланхолические звуки шарманки. Озябшая обезьянка на потертой бархатной накидке, льется, льется янтарный ром, какая-то девушка — нет, это сама Дина, в реглане из верблюжьей шерсти, крутится в парке гондола с головой лебедя, гуттаперчевые кольца летят на горлышко бутылки... их вечное внимание друг к другу, вечное, тревоги, тайная забота. Ее поразило, что Кестер отдал самое дорогое, чтобы продлить на чуть-чуть жизнь умирающей девушки, нет, не своей — девушки друга. Ее лихорадило от этих деталей, придуманный вкус рома во рту, миндальный пирог с зелеными цукатами. Она всегда чувствовала, что на свете есть что-то другое между людьми — совершенное и без подлога, в чем виделась ей спокойная мощь электропоезда или ледокола — и только обыватели платочками вслед. Теперь это подтвердилось и не может с ней не случиться. Затхлый травяной запах книги у подушки — замирала от восторга надвигающейся великой дружбы. И любовь, конечно, тоже была там рядом.

Ради этого терпеть чванство подруг, соперничество, безразличие назначенных героев, обиды, подножки — пусть. Смотрела на них, думала: да пожалуйста, сколько угодно, кривляйтесь себе на здоровье, я терплю лишь потому, что жду других — великолепных, небывалых, — они скоро придут, они почти рядом.

Дина сочиняла им диалоги, города, куда они отправятся, она в шляпке-клош курит, прищурившись, с черепаховым мундштуком, отражаясь в зеркалах “Брассери-Липп”, лучшие книги, музыку, которую они будут слушать, цикады, белое вино под испанскими звездами, поступки, которые насовершают друг для друга. А пока... что взять с этих, тренировочных?

Хэм и Фицджеральд подкинули еще парочку поленьев в этот сокровенный жар. Их героев она с легкостью очистила от драмы и смятений, оставив только гладкую мужественную романтику.

В двадцать она еще думала: они на подходе, вот-вот, — все, что было до этого, не считается. В тридцать она уже не помнила, что думала, а в тридцать восемь, совсем недавно, рассмеялась, что никто уже никуда не подойдет.

Она дружила со многими. И это была хорошая жизнь вместе: важные слова и нежные, деньги в долг, и много, апельсины в больницу, ночью лететь в такси, если беда. Все было неплохо, пока эти апельсины только прославляли еще немного в общем деле дружбы, пока не закатывались они далеко на территорию личных интересов, а так по краешку, у заборов. Не надо им туда закатываться. Кто же пытает дружбу златом и чужим счастьем, заглохшим двигателем в шесть утра в минус двадцать за КАДом?