Москва Икс - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Троицкий cтр.№ 75

— В ведении канцелярии все министерские документы, входящие и исходящие. Мог ли Сан Саныч получить бланки министерства и воспользоваться ими в личных целях? И не зарегистрировать письма у вас?

— Мы были в приятельских отношениях. Он мог… Ну, незаметно стащить какой-то бланк. Но все было по-другому. Сан Саныч сказал, что ему нужно три бланка. Он хотел машину купить, «жигули». И, чтобы не стоять три года в общей очереди, нужно отправить куда-то, в том числе в министерство торговли, письмо за подписью нашего министра. Тогда минторг выделит машину, ну, из своих фондов. Это обычная практика… Ничего противозаконного. Короче, я сам отдал ему бланки.

— Он составил письмо, подписал у министра и отдал его вам, чтобы зарегистрировали?

— При мне он больше не вспоминал о бланках и о машине. Я его спросил, как там твое письмо? Он ответил, что еще не готово. И весь разговор.

— У нас есть подозрение, что Сан Саныч отправлял письма, не регистрировал их в канцелярии. Мог ли он самостоятельно подписать письмо у министра?

— Разумеется, мог. Он все-таки референт…

— Все говорят, что последнее время он был с головой погружен в какие-то свои дела. Раньше уходил с работы и не возвращался, кому-то часто звонил… Что это за дела?

— Не знаю, честное слово. Вот только… Слышал краем уха его разговор с отделом кадров какого-то пароходства. Тогда я не придал этому никакого значения. Ну, Сан Саныч увидел меня и быстро свернул беседу. И сказал, что его племянник, живущий в Ленинграде, некоторое время назад ходил в море на торговых судах. Потом нашел работу на берегу, а теперь хочет вернуться, но назад не берут. Надо как-то помочь парню.

В этом месте Черных сам вдруг заволновался, даже потер ладони.

— Трогательная забота о родственнике. Особенно если вспомнить, что родни у Сан Саныча нет. Значит, Ленинград? Балтийское морское пароходство?

Аронову дали пять минут, чтобы он переоделся, и увезли на Лубянку. Черных вернулся в свою контору около девяти утра. Он сделал несколько звонков в Питер, в управление КГБ по Ленинграду и Ленинградской области, поручив немедленно выяснить, какие именно граждане мужского пола в возрасте от тридцати до сорока лет были приняты на работу в Балтийское морское пароходство за последние полтора месяца. Вскоре пришел список из двадцати девяти фамилий, еще через два часа — телефакс с фотографиями новых работников.

Черных без труда узнал людей, которых искал. Чуть позже из пароходства была получена телефонограмма: трое граждан, которыми интересуется Москва, зачислены на сухогруз «Академик Виноградов». Несколько часов назад судно вышло из Ленинграда и теперь направляется в Германскую Демократическую Республику, в порт Росток. Судно следует по маршруту Ленинград — Росток — Роттердам — Лондон — Гавана. К середине дня Черных получил приказ прибыть на военный аэродром в Чкаловский, оттуда специальным бортом он и группа оперативников с оружием будет доставлена в Росток. По прибытии на место прямо из аэропорта их отвезут в порт и проводят до судна «Академик Виноградов».

Сурен появился в порту за сутки до отхода сухогруза «Академик Виноградов», хотя команде полагалось подниматься на борт за шесть часов до отхода, — на прошлой неделе в отделе кадров его просили прийти пораньше, чтобы принять хозяйство и поговорить с прежней уборщицей. Однако в последний раз, когда он забирал пропуск в порт, кадровичка сказала: уборщицы не будет, со вчерашнего дня ей запретили появляться на судне, все покажет и расскажет сам старший помощник капитана Глеб Иванович Свиридов, он мужчина строгий, с ним надо поаккуратнее, повежливее, но если на старпома нахлынет хорошее настроение, — из злыдня и зануды он превращается в приятного человека.

Содержимое акушерского саквояжа, драгоценности и валюту, Сурен разложил в несколько продолговатых картонных коробочек, крест-накрест перевязал их лейкопластырем и отдал Кольцову, который должен о них позаботиться. Одну коробочку с валютой, — доллары могут пригодиться в любой момент, — пронес на судно в безразмерном абалаковском рюкзаке, в рюкзак он запихнул купленные в комиссионном магазине шмотки, водку в двухлитровой резиновой грелке и кое-какие консервы. В той же комиссионке купил небольшой чемодан, в него уместились брюки, плащ, пара башмаков и кое-какие мелочи.

Миновав проходную, он сел на автобус, доехал до сорок седьмого причала. Сухогруз «Академик Виноградов», окрашенный в бежевый цвет, с потеками ржавчины на носу, производил внушительное впечатление, этакая махина, целый плавучий город, ну, не город, конечно, а деревня. Портовый стреловой кран поднимал наверх и опускал в трюм сети, сплетенные из морских канатов, полные джутовых мешков с минеральными удобрениями.

Сурен предъявил документы вахтенному матросу, стоявшему возле трапа, поднялся наверх, задержался у борта, глянул на портовые постройки, склады и ангары, похожие на коробки. Он всего несколько раз в жизни бывал на гражданских судах, ориентировался плохо. С суши дул ветер, пахло морем, накрапывал дождь. Он постоял несколько минут на верхней палубе, наблюдая, как кран спускал в трюм сети с мешками, нашел дверь в палубной надстройке, поднялся наверх, где помещались каюты начальства, тут было тепло, пахло чем-то приятным, одеколоном что ли.

Широкий коридор, застеленный красной ковровой дорожкой, чистота, как в музее. Он остановился перед дверью, на которой было написано краской по трафарету: Старший помощник капитана Свиридов Г. И., постучал и услышал — заходи. Сурен оставил в коридоре рюкзак и чемодан, чтобы старпом не лез с вопросами, что там.

Свиридов раскладывал бумаги на полированном обеденном столе, который стоял возле иллюминатора, прямоугольного, похожего на большое окно, а не круглого и маленького, как у матросов. Увидев нового уборщика, с радостью оторвался от скучного занятия. Высокий и широкоплечий, лет сорока пяти, он был похож на мужественного морского волка из книжек для детей и юношества, сходство дополнял свитер из грубой шерсти и черная фуражка с золотым якорем в обрамлении золотого веночка, которую он почему-то не снимал, хотя в каюте было душно и жарко.

Не предложив стула и не подав руки, Свиридов упал в мягкое кресло в стиле модерн, с изогнутой спинкой, на тонких хромированных ножках, минуту молча сверлил глазами нового уборщика. Значит, настроение старпома не самое лучшее.

— Сколько тебе лет? — спросил Свиридов, хотя видел личное дело Сурена, состоявшее всего из нескольких жалких листков и старой фотографии, и хорошо помнил, что там написано. — Тридцать шесть? И сейчас ты переживаешь, так сказать, ренессанс?

— Что, не понял?

— Ренессанс, ну, свой звездный час, эпоху рассвета. Стремительный взлет карьеры. Дослужился аж до уборщика. Что ж, это похвально… Это заслуживает уважения… Долго старался, и вот он, — результат.

Сурен потупил взгляд, он понимал, что достойно ответить нельзя и чувствовал, как со дна души поднимается ярость, которую он плохо контролировал, казалось, красная пелена, похожая на туман, застилает глаза, сквозь этот туман он наблюдал за старпомом, который продолжал что-то говорить, жестикулировать. Вон на столе возле вазочки с яблоками столовый нож, ручка из мельхиора, а лезвие, между прочим, стальное. Сурен сделал над собой усилие, стал смотреть в сторону, но проклятый нож притягивал взгляд, вроде бы, безобидная бытовая мелочь, годится, чтобы яблоки нарезать или почистить, но и по горлу чикнуть, если под рукой нет ничего лучше, — тоже сойдет.