Самшитовый лес - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Анчаров, Александр Етоев cтр.№ 154

Заскрипело седло. Цыган дотянулся и догладил Галю по бедру.

– Штук десять, наверно.

– И здесь погладь. – Она показала нагайкой на свои выступающие груди.

Цыган погладил ей груди.

– Приятно, – сказала она.

Она имела право говорить и делать все, что ей вздумается. Ее могли убить первой.

– Дорогу женщине, – сказала она.

Они дали ей дорогу, и луна осветила ей колени. Галя любила короткие стремена.

– А еще я бы послушал джаз, – гордо сказал Сапожников, потому что он был самый младший.

Никто ничего не ответил. Цыган рвал фотографии, и все поняли, что он их не сдал, как положено.

– Чтобы труба закричала, – сказал Сапожников.

Тогда он во всех компаниях был самый младший, а теперь он во всех компаниях был самый старший.

– Мечтательная труба, – сказал Сапожников.

– Не бойся, – сказала Рамона. – Ты красивей всех, и я тебя люблю.

Галя каждому говорила только то, что делало его человеком, не меньше, но и не больше. Покойники ее не интересовали.

Дорога звала, дорога заманивала. Роммелевские танки, выкрашенные в рыжий цвет, потому что их перегнали из Африки, молчали уже полчаса.

– Ну… – сказала Галя.

Сапожников вытянул ракетницу и направил ее в заднее оконце сарая, прорезанное в толстых бревнах.

– Пошла, – сказала Галя и медленно подняла на дыбы своего чалого.

Хлопнул выстрел ракетницы, чалый хрипел и перебирал в воздухе красивыми ногами. Кони дрожали.

Вспухла и развернулась осветительная ракета. Стали видны рыжие танки, торчавшие у поворота. Все дело было в ракете. Из-за нее они могли удрать только на свету.

Галя шевельнула коленями. Чалого кинуло на дорогу…

Вот как все было на самом деле. Как в замедленном кино, а не так – тыр-пыр, в два счета, и поскакали. Было даже еще медленнее…

– Я пойду провожу Вику, – сказал Сапожников, – уже очень поздно.

– Когда вернешься, звони сильней. Я могу заснуть, – сказал Барбарисов.

Она пошла вперед, Сапожников за ней. Когда Сапожников снимал ее плащ с вешалки, он слышал, как Глаша сказала угрюмым голосом:

– По-моему, она из себя строит.

Диктор сказал:

– «Маяк» продолжает свою работу. Передаем легкую музыку.

Вика привстала на цыпочки и поцеловала его в щеку.

– Приятно, – сказал Сапожников. – Только непонятно, за что.

– За глупость.

Под эту легкую музыку Сапожников и Вика шли по ночной улице.

– Ну так вот… – сказал Сапожников. – Все будет отлично.

– О чем вы?

– Вы уже начинаете радоваться, – сказал Сапожников, не понимая, что это он говорит о себе, – поэтому держите себя на вожжах, понятно? Иначе вас разнесет к чертям от первой царапины.

Они стояли на темной улице. Начал накрапывать дождь.

– Пошли, – сказал Сапожников. – Промокнете. Рассвет скоро.

– Не беспокойтесь, – успокоила она. – Все еще обойдется. Я вам обещаю.

Подоконник был мокрый, крыши серебряные. За окнами хмурый рассвет. Дождик. Как будто кончились прологи и теперь пойдет жизнь без пустяков.

Глаша стояла и смотрела на будильник. Это будильник ее поднял, а не звонок в дверь.

– Это будильник звонит, – сказала она.

– Так что же ты?

– Все равно уже утро… Папа, вставай.

Воздух тянет с моря. Глаша догадалась, что сейчас живет в Риге, а то она забыла об этом. Все последние дни была Москва, Москва из-за этого Сапожникова. Особенного ничего не было, а весь дом покачивался на тихой волне, как ресторанчик в порту.

Глаша спросила:

– Как ты думаешь, Сапожников остался ночевать у Вики?

Отец сразу открыл глаза.

– Что ты болтаешь! – сказал он. – Ну что ты болтаешь!

– Он не должен так поступать.

– Он должен тебя спрашивать, – сказал отец, вылез из-под одеяла и начал одеваться.

Потом он прислушался. Кто-то тихо позвонил в дверь.

– Ну вот, он пришел. Иди открой, – сказал отец.

– Не пойду.

– Долго ты еще будешь мне голову морочить?

И пошел открывать дверь.

Глаша включила радио, повернула на полную мощность, и диктор сказал:

– …дописана четвертая страница летописи советского бадминтона. Она может войти в историю под названием турнир Константина Вавилова. Военнослужащий из Москвы – сильнейший мастер волана.

Было слышно, как в прихожей шумит плащ, с которого стряхивают воду. Потом Сапожников сказал:

– С добрым утречком, Агафья Тихоновна… виноват, Глафира Александровна. Как почивали, мамаша?

Глаша обернулась.

– А вы?.. – спросила она.

И ушла.

Барбарисов сказал хмуро:

– Не расспрашиваю об успехах…

– Дурачок ты… – сказал Сапожников. – Трамваи же не ходят. Шел пешком через весь город.

И ему снова вспомнилась вся пустынная дорога, и его громкие шаги по твердому ночному асфальту, и блеск трамвайных рельсов на перекрестках, и внезапные сутулые пары из-за угла – обязательно мужчина в ватнике и женщина в резиновых сапожках: грибники спешили за город, – а потом стал накрапывать дождик, и впереди между домами начал вспухать рассвет, и Сапожников первый раз не чувствовал себя одиноким на пустой ночной дороге.

– Окажи мне услугу, – прошептал Барбарисов. – Повтори то, что ты сказал, только погромче.

– Понятно, – сказал Сапожников, покосился на дверь и сказал громко: – Дурачок ты… Трамваи же не ходят!.. Шел пешком через весь город!

– Да не ори так.

Отворилась дверь, и вошла Глаша.

– Вы хотите есть? – спросила она.

И тут опять раздался звонок.

Барбарисов сказал:

– Кого там еще черт несет?

– Это телефон… – Глаша убежала.

– Ну что Вика? – спросил Барбарисов.

– Если мне не изменяет память, я, кажется, втрескался, – сказал Сапожников.

Глаша протянула через комнату шнур и поставила аппарат на стол.

– Это вас.

Сапожников взял трубку.

– Слушаю. Привет… А собственно, почему вы не спите?.. Конечно… Я только что говорил Барбарисову, что я, кажется, втюрился… Почему потише?.. Мне приятно, чтобы об этом знала вся Рига.