Самшитовый лес - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Анчаров, Александр Етоев cтр.№ 151

– Это Майори. Мы приехали, – сказал Барбарисов. – Нравится?

– Да.

От всей дороги у Сапожникова осталось только стеснение от незнакомого говора, серый блеск реки, перепутанный с гулом моста, и за окнами – налетающий шум листвы.

А теперь они проходили вдоль редких заборов, а за ними красивые дома и деревья, и урны для мусора не стояли на земле, а висели на заборах, как почтовые ящики с оторванными крышками.

Фонтан с чугунными рыбами, навес концертного зала, сырой воздух, трепет теней на асфальте, рай земной.

– Дай мне сумку. А вон там пляж. Мы сейчас придем, – сказал Барбарисов.

Сапожников увидел дрожащий блеск на желтой стене, обогнул дом и увидел море.

Оно было огромное, до горизонта, темное, сине-зеленое, расписанное белыми барашками. Сапожников задохнулся и пошел по пляжу проваливаться ботинками в светлый песок. Немногие мужчины в шерстяных плавках и женщины в бикини лежали на песке, грелись, а если кто стоял загорелый и нарядный – было видно, что ему холодно. Но все они были физически подкованные и закаленные хорошей жизнью.

Летела живая чайка, и ветер заваливал ее на крыло. Сапожников дышал и дышал, он моря сто лет не видел, и ему стало почему-то обидно, и он вернулся с пляжа на старое место.

– Здравствуйте, – сказала девочка в клетчатой юбке, стоявшая рядом с Барбарисовым, у нее был прекрасный цвет лица.

– Здравствуйте.

– Ты Глашку зовешь на вы? – спросил Барбарисов. – Ей четырнадцать лет.

– Именно поэтому.

– Ты же ее видел в Москве прошлый раз?

– Господи, конечно, – сказал Сапожников. – Но у нее была коса.

– Она ее отрезала недавно.

– Ничего, ей идет.

– Папа, я есть хочу, – сказала Глаша.

– Это значит – пойдем в шашлычную, – сказал Сапожников.

– Откуда вы знаете?

– Это же ясно.

Они пошли по улицам-аллеям, и Сапожникову все хотелось протрещать прутиком по штакетнику, но он только два раза кинул окурки в висячие урны.

– Давай мне сумку, – сказал он. – Чего ты ее тащишь?

– Мы уже пришли. Обязательно возьмем вина… Надо разрядиться. Ты письмо от Глеба привез?

– Да, привез… – нехотя сказал Сапожников.

Они вошли в угловую шашлычную и сели за столик у окна. Тень. А на улице ровные одноэтажные дома и магазины.

– Вы будете пить целую бутылку вина? – спросила Глаша.

– О господи, – сказал Сапожников.

Он думал, что Барбарисов возьмет коньяку, и теперь только косился на эту педагогическую бутылку кисленького винца, он даже названия вин не знал, и сказал:

– О господи.

И стал есть шашлык.

– Глаша, ты знаешь, раньше он был меланхоликом, – рассказывал Барбарисов. – В нем было что-то байроническое.

– Это оттого, что у меня были грязные ногти, – сказал Сапожников.

Он повеселел. Что-то ему начинало становиться почти совсем хорошо, и обида прошла.

– Почему? – спросила Глаша.

– Так полагалось влюбленным. Меланхолия и грязные ногти.

У Сапожникова даже обида прошла. О море он старался не думать. Может быть, он даже еще искупается. Море-то было общее. В крайнем случае он будет купаться в сторонке, чтобы не видели, как у него живот растет.

Обратную дорогу Сапожников не запомнил.

Потом они долго поднимались на четвертый этаж старинного дома.

Блеклые каменные ступени, незнакомый запах на площадках, чугунные перила и хорошие выцветшие двери. А потом вдруг Сапожников вспомнил стихи про юродивого, который позвонил в квартиру за милостыней, а была зима.

– Пойдемте завтра смотреть со мной фильм «Хижина дяди Тома»? – вежливо сказала Глаша.

– Ладно, – ответил он.

– Вот мы и приехали. Это квартира сестры. Они с мужем на юге. Спать ты будешь здесь.

– Прекрасная тахта.

– Сделана по заказу, – сказал Барбарисов, застилая постель.

– Барбарисов, что это за дамочки на стенках? Ужасные картинки.

– Иллюстрации из дореволюционных французских журналов. А может быть, из «Нивы».

– Мне они нравятся, – с вызовом сказала Глаша.

– Ну, значит, так правильно, – согласился Сапожников.

За окном было уже совсем темно. Сапожников заснул и видел во сне нехорошее. А раньше Сапожникову кошмары снились только дома.

– Чего ты ждешь от Риги? – спросил Барбарисов наутро.

– Развлечений, – сказал Сапожников. – Нормальное чувство командировочного.

– Понятно. Сильная выпивка, много красивых баб и сувениры с видами города.

– Нет… Просто несколько солнечных дней, минимум выпивки и общество милых людей. И давай начнем разбираться в нашем двигателе.

– Нашем? – спросил Барбарисов.

Сапожников не ответил.

– Кого ты считаешь милыми людьми? – спросил Барбарисов.

– Думаешь, я знаю? – сказал Сапожников. – Тебя, наверно.

За прохладным подоконником солнечная листва, спокойные крыши. На улицу, на улицу. Тишина, тайна, шелест шагов, вывески и трамваи. Полупустой вагон, синие рельсы, и, может быть, в пролете домов блеснет море. Хорошо бы поселиться здесь навсегда.

Тут вошла Глаша.

– Папа, я есть хочу, – удивилась она.

– Надо же, все время она хочет есть, – удивился Сапожников.

– А поздороваться не надо? – спросил Барбарисов.

– Доброе утро, – удивилась Глаша.

– Доброе утро, – удивился Сапожников.

В ушах Сапожникова звенело – утро, утро, утро, – что это их понесло, черт возьми? А, чепуха! Вчерашний день не в счет. Все они встретились только сегодня.

Если бы в это утро специалисты засекли время, не пропал бы невидимо рекорд мира по марафону.

Ничего не вышло. За сорок минут Сапожников отхлестал десяток улиц, и от свидания с городом остался только портрет Полы Раксы на афише и трамвай, пролетевший с безумной скоростью.

Опять зеленые яблоки. Сапожников как с цепи сорвался.

Он затормозил и посмотрел на часы. Он не сразу разобрал, где часовая стрелка, а где минутная, мешала длинная секундная, которая отбивала секунды со скоростью пульса.