Адъютант императрицы - читать онлайн книгу. Автор: Грегор Самаров cтр.№ 49

Последние слова звучали в устах отца Юлиана почти как угроза.

Пугачев гордо взглянул на него, но принужден был поступиться пред пламенным взором монаха, в котором он видел решительную волю, непоколебимую твердость и полное сознание своего значения в эту минуту.

– А разве не долг царя оказывать милость, когда Сам Господь проявил к нему столько милости? – спросил он.

– Милость к заблудшим, но не к упорствующим, – возразил отец Юлиан. – Если бы ты захотел оказать им милость, то твое дело было бы разрушено твоими собственными руками, твои приверженцы потеряли бы веру в тебя и Господь отвернулся бы от тебя; ангел правосудия с мечом ужаса должен предшествовать тебе, раз народ должен узнать, что ты – истинный царь, что твою главу осеняет облако божественного возмездия. Будь милостив к тем, кто готов преклониться пред тобою, и беспощаден к тем, кто и теперь еще не хочет отпасть от осужденной небесами еретички, как вот эти изменники. Их мысли, коварные и злобные, известны, и, если бы они из страха вздумали теперь покориться, было бы уже поздно; Божие правосудие вынесет им лишь один приговор, и этот приговор гласит: «Смерть!». Твой долг, великий царь Петр Федорович, возвестить этот приговор небес и повелеть привести его в исполнение!

Пугачев, видимо, снова хотел было возразить монаху, но опять наклонил голову и потупился пред фанатическим, угрожающим взором упрямого черноризца, быстро сообразившего, что только страх и ужас могли привести к победе начатую здесь невероятную авантюру.

– Смерть изменникам! – воскликнул отец Юлиан, – смерть мятежникам, не признающим настоящего царя! Вот Божие решение, вот тот приговор, который ты должен произнести, Петр Федорович, если хочешь верить в небесную помощь и чтобы народ мог убедиться в твоем священном праве!

– Смерть изменникам! – в диком исступлении закричали солдаты и казаки и громче всех их кричал Чумаков, несмотря на то, что в самых задних рядах он тщательно избегал взоров осужденных, среди которых находился и вахмистр, участвовавший накануне вместе с Траубенбергом в наборе рекрут и гордо стоявший рядом с адъютантом.

– Смерть изменникам, смерть, смерть! – все громче и громче раздавались крики.

Одни из сторонников Пугачева поднимали ружья, другие выхватывали сабли; и все ближе и ближе подступала разгоряченная толпа к пленникам. Некоторые из последних пытались развязать связывавшие их веревки, другие молча молились не о спасении, но чтобы скорее кончились их муки.

Печально взглянул Пугачев на бушующую толпу народа; но ни на одном лице он не мог найти ни следа сожаления, дикая жажда крови горела во всех взорах. Он со вздохом наклонил голову и, повернувшись, направился к станице.

Матвей Скребкин и некоторые пожилые казаки последовали за ним.

Отец Юлиан остался и, подняв крест, резким голосом, покрывавшим остальные голоса, неустанно повторял:

– Смерть! Смерть!..

И крест пастыря, символ Божеского милосердия, любви и всепрощения, превратился в ужаснейший символ беспощадной мести.

Не успел Пугачев отойти несколько шагов, как один за другим затрещали выстрелы. Адъютант Траубенберга, стоявший впереди всех, пал первым, пораженный несколькими пулями, вскоре на земле вздымалась целая гора кровавых тел, служившая оставшимся еще в живых вместе вала, за которым они в слепом инстинкте самосохранения пытались спрятаться от наступавшей на них озверелой толпы.

Неимоверным усилием вахмистру удалось разорвать свои оковы, в безумной схватке с одним из нападавших ему удалось вырвать у того шашку и он, будучи выше пояса окружен мертвыми телами и со страшной силой размахивая вокруг своим смертоносным оружием, готовился дорого продать свою жизнь.

Чумаков пробрался теперь ближе других к пленным; с пистолетом в одной руке и с кинжалом в другой он кинулся на вахмистра, только что поразившего наседавшего на него казака.

Чумаков сбоку изо всех сил ударил его по руке кинжалом, и шашка выпала у того из рук. Быстро обернувшись, вахмистр увидел пред собою Чумакова.

– А, проклятый, ты – вдвойне предатель! – воскликнул он. – Слушайте вы! Вы – по крайней мере, люди, а этот – сам черт. Это он выдал Пугачева, это он посоветовал обрить вам бороды, чтобы сломить ваше упорство, он.

Стараясь схватить левой рукой выпавшую у него шашку, вахмистр немного повернулся, Чумаков направил пистолет ему в висок, грянул выстрел, и вахмистр с размозженным черепом упал на груду мертвых тел. Его последние слова потонули среди безумных криков озверевших казаков и жалобных стонов их беззащитных жертв, никто не слышал ужасных обвинений умирающего против своего убийцы.

Чумаков бросился на еще трепетавшее тело павшего, как будто он упал вместе с ним в последней схватке, нащупав кармане, он быстро скользнул в него рукой и вытащил оттуда красный шелковый кошелек, полный золота, так же быстро и незаметно он спрятал его к себе, затем поднялся, опустил кинжал в ножны, засунул пистолет за кушак и, как ни в чем не бывало, даже не взглянув на свою жертву, с довольной улыбкой на бледных губах отправился по той же дороге, по которой недавно ушел Пугачев пред началом бойни.

– Мое золото опять у меня! – бормотал он про себя, – то дорогое золото, которое я копил столько лет и которое я все-таки хотел отдать, чтобы купить себе свободу и обеспечить обладание той девушкой, которую я хотел бы ненавидеть за ее высокомерное презрение ко мне и к которой все же со всем пылом стремится моя душа. Все было так хорошо устроено; она, несомненно, была бы моей, а я разбогател бы еще больше, так как рекруты за бесценок продали бы мне свои табуны и стада; но все ускользнуло от меня, и все благодаря этому проклятому Емельке. Черт его принес сюда!.. Он выдает себя за царя Петра Федоровича, а между тем, я, наверное, знаю, что он – вовсе не царь. На его теле есть знак, которого никогда не имел развенчанный царь. Если бы я мог раскрыть, – промолвил он, остановившись в глубоком раздумье, точно поджидая возвращавшихся казаков, – если бы я им указал то, почему они могли бы узнать его обман… нет, нет; они не поверили бы мне, они опьянены вином и кровью, а отец Юлиан еще обвинил бы меня во лжи. В душе они все ненавидят меня, потому что я умнее и богаче их, и я легко могу погибнуть; они с радостью ухватятся за удобный случай уничтожить меня, как врага новоявленного царя. Нет, сейчас ничего не поделаешь с безумием, охватившим всех. Пугачев и монах всемогущий; идти против них, сказать что-нибудь против, – было бы верной гибелью. Сейчас, – заскрежетал он зубами, – Ксения принадлежите им, я не могу вырвать ее у них и мне остается только покориться и притворяться, чтобы сохранить доверие этого Емельки и держать все нити в своих руках. Свою тайну мне надо глубоко запрятать на дни души, как страшное оружие, которым я могу поразить Пугачева, когда придет время. Берегись, Емелька, берегись, могучий царь! – воскликнул он, злобно смеясь и сжимая рукоятку кинжала; – твоя судьба следует за тобой, ты обречен гибели, как тот, чье имя ты присвоил себе, кто уже давно покоится в могиле. И все-таки я увижу тебя поверженным в прахе у моих ног, а Ксения, которую ты сегодня вырвал у меня, будет все же моею, и я накажу ее презрения и разрушу ее упорство.