Я замерла и, кажется, перестала дышать. Одинец тоже замер в неловкой позе, сжимая мою руку, и только наши сердца стучали часто-часто. С какой-то непонятной отстранённостью я заметила, что стук сердца анхайра замедляется, входит в обычный человеческий ритм, а кожа становится прохладной. Моё же сердце, наоборот, забилось ещё быстрее, готовясь к превращению. Наверное, и тело моё стремительно раскалялось, только я этого не чувствовала.
Одинец наклонился ко мне и коснулся моих губ прохладными губами. И сразу перестал меня удерживать, разжал объятия. Я невольно отпрянула и отступила на шаг.
Синее зарево Меара вспыхнуло на востоке, и закон оборотня швырнул меня на четвереньки.
Тьма без звёзд хлынула в мою смятенную душу.
Глава шестнадцатая
Меар, день восьмой
Вы, наверное, уже привыкли, что рассказ мой начинается с пересвета, когда вулх становится Мораном. На сей раз будет не так.
Накануне, после изрядного количества пива в таверне «Услада рудокопа», что в Сунарре, мы с карсой и Кхиссом поднялись в предусмотрительно заказанную комнату, Моран сразу же рухнул на жёсткое ложе и уснул, безмятежно и бездумно. Моран, но не вулх. Близкий пересвет вулха разбудил. Он шевельнулся в чужом теле, обеспокоенно заворочался, принюхался, но мало что учуял, потому что нос человеческий слишком слаб для вулха. Тогда он огляделся. И тоскливо завыл, одинокий и потерянный. Но к счастью, пересвет приблизился вплотную. И спящее людское тело стало меняться.
Моран очнулся, совершенно трезвый, спустя несколько минут после превращения.
Душная пивная пелена отступила, и я взглянул на мир глазами вулха. Мне совершенно расхотелось спать. Оборотни не спят.
Вулх был сильно встревожен. Карса! Рядом карса, рыжая кошка, с которой невозможно дружить, и с которой, тем более, невозможно находиться в тесном человеческом помещении. Да с ней в одном лесу невозможно находиться, не то что в комнате. Вулх каждой шерстинкой чувствовал её ненависть и жажду крови. Жажду крови вулха.
Я понимал, что вулх, как и я, драки не желает. Скорее он желает уйти. Не сбежать, просто уйти. Впрочем, если драка всё же завязалась бы, вулх бы дрался. И неизвестно, кто одержал бы верх. Но я, Моран, неведомо как чувствовал и слепую нерассуждающую ненависть карсы. Очень женскую ненависть, основанную на голых чувствах. Ведь карса была женщиной.
Вулх — нет. Я даже изумился его холодному спокойствию.
Но карса не напала. Она бестолково потопталась на месте, словно боролась сама с собой. И осталась стоять рядом с Кхиссом, который придерживал её за ошейник. Вулх стоял с другой стороны. Собранный, как пружина, но спокойный. А потом карса стала меняться, и превратилась в обнажённого человека. В Тури.
Только когда она встала и начала одеваться, вулх расслабился. Кхисс отпустил ошейник и привалился к стене.
Я расслабился тоже. И на какое-то время растворился в вулхе.
Снова очнулся я попозже, и мне показалось, что мой вечный спутник-зверь позвал меня, человека, потому что происходит нечто важное, а сам он не в состоянии понять — что именно.
— …чистоты помыслов и чистого желания, — говорил Кхисс. — Стоит отвлечься, стоит поставить выше желания придти в У-Наринну что-нибудь иное, например желание пива выпить, и всё. Считай, вы пропали. Вы придёте сюда, в Сунарру…
— Мы уже пришли, — зло сказала Тури, сидевшая на краешке ложа. Она нервно теребила рукав хорингского одеяния.
— …и никогда не покинете её, — безжалостно закончил фразу Кхисс. — Ибо только тот доберётся до У-Наринны, для кого это единственная цель. Вы свернули.
Тури некоторое время молчала.
— Значит, здесь живут только те, кто по той или иной причине не добрался до Каменного леса? Кто оказался недостоин? Кто не сумел совладать со своими мелкими желаниями в ущерб главному?
— Да. У них лишь одно утешение — они будут жить долго. Но это слабое утешение, потому что в их жизни не будет меняться абсолютно ничего. Сунарра — застывший город. Здесь все знают всех, ещё со времён прошлых Смутных дней. И позапрошлых. И поза-поза — сколько угодно раз поза — прошлых. Именно поэтому они не спешили знакомиться с новичками. Зачем? Ведь впереди вечность. Если сразу лезть с расспросами, тогда никто не увидит представления. Весёлого представления о новичке, который ничего ещё не понимает, и мечется в поисках выхода. А в Сунарре мало чего происходит, чтобы лишаться такого захватывающего зрелища.
Тури повесила голову. Ну, что же ты, рыжая?
Вулх даже приподнялся с коврика у входной двери, где лежал всё это время. Хозяйка, не сдаваться! Сдавшийся — уже наполовину мёртв, не забывай. Не веришь — спроси у карсы. Она враг, но она не трус, это вулх знал точно.
— Неужели у нас нет выхода, Кхисс? — спросила Тури блекло и тихо.
— Не знаю. У меня есть одна надежда… нужно проверить.
Тури тотчас вскинулась, я даже с дрожью почувствовал, как мигом вскипела её горячая кровь.
— Какая? Какая надежда?
В её глазах цвели молнии и решимость. Браво, рыжая! Я, Моран, точно бы в тебя влюбился.
— Я не знаю играет ли это какую-либо роль, но… Всё возможно.
Кхисс умолк на мгновение.
— Всё дело в том, что…
Он поморщился, словно не мог подобрать слова, чтобы поточнее выразить свою мысль.
— Я потом расскажу. Спускайся вниз, перекуси, а пока поищу… проводника.
Вулх при слове «перекуси» радостно завертел хвостом и невольно вытеснил Морана прочь, во тьму оборотнической души.
Перекусили неплохо. Гусь с какой-то растительной дрянью. Гусь вкусный, дрянь, как ни странно, тоже вулху понравилась. Пока серый брат с наслаждением поглощал содержимое широкой деревянной миски, я, Моран, тускло отсвечивал где-то на задворках его звериной души, изредка прислушиваясь к словам Тури.
— Надо отсюда выбираться, отдыхать потом станем. Как говаривал один хороший человек, доживём до урожая, тогда и будем малину жрать.
Я насторожился. Потому что тоже знавал одного хорошего человека, который любил так выражаться. Унди Мышатника, да охранят его душу от бурь заоблачные выси…
Наверное, вулх, прислушавшись к моим мыслям, чересчур внимательно уставился в лицо Тури. Девчонка столь же пристально взглянула в глаза вулху.
— Ты кто? — спросила она, словно я мог ей ответить.
Но ответа она не дождалась. Да и не ждала.
— Понимаешь, Одинец, — сказала она неожиданно дрогнувшим голосом, — жил в доме у Беша старый забулдыга Унди…
Тьма! Она на самом деле знала Унди Мышатника!
Вулх забеспокоился и постепенно оттеснил меня вглубь. Я только успел подумать, что Унди действительно зарезали в Айетоте, где обитал Беш Душегуб… И что у Беша была ручная карса. Карса, джерх забирай! Мадхет, несомненно мадхет. То есть, Тури. Она служила Бешу, пока не загрызла его. И не его одного. Ведь Лю в Дренгерт явился именно из Айетота, если верить стражнику по прозвищу Три Лапы. А ему я верил. Значит, Тури, рыжая бестия, это именно ты прикончила Беша Душегуба.