Катакомбы военного спуска - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Лобусова

В последнем вагоне. Капризный внук. Слесарь. «Бетонные боты» Сидора Блондина

3 января 1930 года

Несмотря на то что окно было забито намертво, гарь оседала на стеклах даже внутри. Стоило лишь прикоснуться рукой, и черные полоски грязи оставались на рукаве. В поездах всегда были грязные стекла.

Черный шлейф копоти из поездной трубы отчетливо просматривался над белыми верхушками деревьев сквозь более прозрачную полоску окна, расположенного как раз под поездной трубой. Еще не стемнело окончательно. Морозный закат покрасил свинцовое, тягучее небо над лесом в цвет снега, точно такого же, какой лежал на ветвях деревьев. Это было бы невероятно красиво – тающий, черный дым на белом, если б не вызывало тревогу. Это острое чувство, жестокое и внезапное, как спазм, портило все, не только пейзажи за окнами. Тревога, переходящая в страх, душила, как шарф, туго сдавивший горло, не давая сделать ни шагу в сторону. Как в избитой лагерной поговорке: шаг влево, шаг вправо – попытка к бегству. Приравнивалось к расстрелу. Там стреляли без предупреждения. Но здесь… Здесь было страшней.

Здесь, по сравнению с этим растянутым, надсадным чувством тревоги, расстрел казался избавлением – от всего.

Это раньше представлялось, что нет ничего ужаснее черного жерла направленного на тебя ствола, откуда мгновенно могла вылететь пуля. Теперь было ясно и без всяких сравнений, что есть вещи гораздо страшней.

Не успокаивал даже стук колес поезда. Механический, привычный, жесткий, словно кто-то стучал по костяной клавиатуре, созданной из костей невероятного чудовища, он всегда казался предвестником свободы и действовал как возбуждающий энергию напиток. Так было раньше. Но не сейчас.

Сейчас стук колес поезда напоминал стук комьев земли о крышку гроба. И самым страшным было то, что не было никакой ясности, кто именно погребен под этой землей и чей это гроб…

Он остановился у окна, напряженно всматриваясь одновременно в темнеющий проплывающий мимо пейзаж и в бесконечность пустого большого вагона, где не было ничего, кроме запертых дверей купе. Это умение развили в нем долгие годы бегства, когда расплатой за подобные тренировки была сама жизнь.

Опасность он всегда ощущал шестым чувством, подобно диким зверям, не раз оставлявшим в кровавом капкане клочки собственной шерсти и кожи. И вот теперь это чувство опасности буквально зашкаливало, топило его с головой. Он не мог дышать, не мог сойти с места, не мог вглядываться в глубину пустого коридора без того, чтобы внутри, в самых глубинах памяти, не испытывать болезненный ожог.

Наверное, так случилось потому, что этот поезд тоже был бегством, дорогой из ниоткуда в никуда, на который не продавались билеты, ведь никто не мог предугадать конечную остановку.

Последний вагон. Отправляясь в длительное, особо опасное путешествие, он всегда покупал билет в последний вагон. Это было безопасно – с любой точки зрения. Из последнего вагона всегда был выход в темноту ночи. Можно было выпрыгнуть на рельсы при малейшей опасности, появившейся в глубине коридора, при любом шуме, донесшемся спереди.

Он всегда путешествовал только так, в последнем купе последнего вагона. И эта привычка, которая вырабатывалась долгие годы, не раз и не два спасала ему жизнь.

Однажды он сумел уйти от погони прямо в ледяной тайге, даже без верхней одежды, и шел до утра по рельсам до ближайшего населенного пункта. Как он не замерз по дороге и ничего себе не отморозил – не понимал до сих пор. Это была невероятная победа – тот долгий путь в ледяной ночи. Он выжил. И, вспоминая об этом, понимал – значит, выживет и теперь.

К тому же здесь не было тайги. Всего лишь степь в Центральной Украине. Поблизости много сел, все они расположены вдоль железнодорожного полотна. И мороз… Ну какой тут мороз, по сравнению с сибирским! Смешно прямо. А значит, ничего не стоит спастись, если будет надо.

Немного успокоившись этой мыслью, он вздохнул поглубже, наполняя легкие сомнительным свежим воздухом. А затем двинулся с места, решительно намереваясь все-таки осмотреть коридор с обеих сторон до конца.

Поезд был переполнен. Из-за закрытых дверей купе доносились громкие голоса. Где-то двери были открыты, и можно было рассмотреть ехавших людей. Они сидели на нижних полках, лежали на верхних, ели какие-то припасы, содрав с них газету, резались в карты или домино, рассказывали друг другу длинные бородатые анекдоты в попытке убить километры пути, сделать их более незаметными, приближенными к собственной, примитивной сущности, не понимая и не принимая, что дорога властвует над всем. Безраздельно правит в этом замкнутом пространстве, царящем над жизнями людей, как жестокий первобытный властелин.

Он быстро пошел по коридору, держась за поручни и слегка пошатываясь в такт стуку колес. Поезд набрал скорость, близких остановок не предвиделось, и можно было сквозь ночь мчаться в бесконечность.

По обеим сторонам железнодорожного полотна мелькали чахлые пролески с высокими, крытыми снегом деревьями. За пролесками виднелись бесконечные чернеющие поля, с которых местами сошел снег.

Вот и тамбур, ведущий в предпоследний вагон. В нос ему резко ударила папиросная вонь. Как и везде, тамбур использовали под курилку, и в воздухе еще плавал сизый дым дешевых, вонючих папирос.

Он брезгливо поморщился. Запах дешевого табака вызывал у него неприязнь, отвращение. Слишком много этого дешевого табака было на его жизненном пути в сквозных лагерных бараках, во всех тюрьмах, которые он прошел. Не для того он проделал весь этот путь, чтобы нюхать дешевый табак!

В тамбуре никого не было. Громко хлопала раскрытая дверь. Он аккуратно прикрыл ее. Стук прекратился. Отлегло от сердца. Ничего подозрительного здесь нет. Никто не станет светиться ранним вечером, подумал он, когда каждое купе набито битком, и никто не спит. Никто не станет совершать такой бессмысленный поступок и рисковать на глазах всей этой кучи свидетелей, которые только и делают, что глазеют по сторонам.

Можно пройти незамеченным в любом месте, но только не в поезде, где люди маются от безделья, и от скуки замечают даже такие мелочи, на которые и не взглянули бы при обычных обстоятельствах.

А раз так, убивать его в поезде никто не будет. Можно расслабиться, вернуться в свое купе, хорошенько запереться изнутри и дождаться утра. А утром он будет уже далеко – там, где никто его не сможет найти: на станции, где он сойдет за одну остановку до той, куда куплен билет. Это тоже сделано специально. Он покинет этот поезд ровно в 6 утра, и будет абсолютно недосягаем для всех. Далеко от Одессы, от страшной тюрьмы, от гнетущего чувства опасности и жестокой тревоги, заковавшей в тесные оковы его душу с такой силой, что при малейшем сотрясании оковы эти буквально разрывают живую плоть. С таким грузом жить невыносимо! Все, что он сделал, он сделал для того, чтобы больше никогда не вернуться к прошлому. Завтра он станет свободным…