– Ты спрашивал, можно ли уйти. Так вот, уйти можно. Сюда.
– В пропасть? – Андрей невольно отодвинулся подальше от скользкого края.
Мальчуган продолжал сидеть неподвижно. Видно было, что бездна нисколько не пугает его. Отец кивнул:
– Другого пути нет.
– Но… что там? Пустота? Мрак?
– Возможно. А может быть, и нет. Никто не знает.
– Разве никто никогда не хотел уйти? Не пробовал?
– Почему? Многие хотели. А получилось ли у них – мы не знаем. Они исчезли. Там. – Отец махнул рукой на клубы сизого дыма.
– А ты? Ты пробовал? – Андрей посмотрел на него пристально.
Тот опустил глаза.
– Да. У меня не получилось. Тут мама, тут все наши. И я… я боюсь. – Он замолчал, уставившись в носы своих резиновых сапог.
Андрей тоже молчал, раздумывая. Что может быть там, в пропасти, ради чего стоит рискнуть? Вдруг ничего? Черная дыра, забвение. Не будет ни ромашкового поля, ни стрекоз. Ни Нюрки, ни борща, ни старого домика, где за столом сидит его семья…
– Попробуешь?
Андрей вздрогнул от неожиданности, настолько он ушел в свои мысли. Рыжий мальчуган стоял рядом и дергал его за палец.
– Попробуй. Это не так страшно, как кажется.
– Тебе легко говорить. Ты-то останешься здесь. Навсегда.
– Нет, не останусь. Меня тут нет. Я здесь, пока ты рядом. Прыгай!
– Зачем? Я разобьюсь.
– Прыгай! Ты должен! Тебя ждут. Там. – Он кивком указал на пропасть.
– А вдруг ты врешь?
– Прыгай!!
Андрей подошел к краю обрыва, ноги его скользили по размокшей грязи. Пустота. Серая, бесконечная пустота, которой нет ни конца, ни края. Один шаг – и будешь лететь вечность.
– Прыгай, не бойся. Я ведь не боюсь. Вспомни – я это ты.
У Андрея сдавило виски. Воспоминание, яркое, как вспышка молнии, мелькнуло в мозгу и тотчас пропало. Он застонал от усилия его догнать. Снова всполох, еще ярче прежнего. Летний день. Скамейка под козырьком. Большая женская сумка. Некто, замотанный в отрепья, засунул туда лиловый нос. «А ну, отойди. Это не твое». Сумка едва уловимо пахнет духами. Тонкий ландышевый аромат. Такой чудесный, нежный, его хочется вдыхать и вдыхать. Синяя корочка. В ней фотография. Серые глаза, розовые щеки, пухлые детские губы. И коса! Какая коса – одно загляденье. Имя, как звуки дождя – Ангелина…
Он приготовился, присел, сделал стойку. Возможно, ТАМ ничего нет. Но может быть… там есть этот летний день? И остановка. Скамейка с сумкой. И та, кто ее оставил…
Неизвестно откуда налетел порыв ветра, едва не сбив Андрея с ног. Он пригнулся и обернулся. Отец и мальчуган стояли, обнявшись, и смотрели на него.
– Я вернусь. Когда-нибудь… – Он помахал им рукой.
Они тоже помахали в ответ:
– Прощай. Удачи…
Свернула молния, грянул гром. С неба обрушился дождь. Глинистая почва под ногами начала расползаться. И ВСЕ-ТАКИ ТАМ НИЧЕГО НЕТ… Мимо пролетела галка, едва не задев его крылом по лицу.
– Кыш! – крикнул Андрей и шагнул в пустоту.
Сразу остановилось дыхание, серый туман рванулся навстречу, холодный и влажный на ощупь. Он с упоением хватал его сухими губами и пил, пил, как воду…
Глава 26
Такси остановилось у шлагбаума.
– Будем внутрь заезжать? – спросил водитель у Ангелины.
– Нет. Спасибо. Я сама.
Она выбежала из машины и понеслась в корпус. У самого крыльца споткнулась и полетела на асфальт, разбив коленку, но тут же вскочила, дернула стеклянную дверь. Первым, кого увидела Ангелина, был пожилой седой доктор. Он стоял у окна и беседовал с другим врачом, высоким усатым брюнетом. Заметив Ангелину, седой резко замолчал. Она стремглав бросилась к нему:
– Что? Скажите, что? Он умер, да? Не молчите!!
– Вот где вас носит? – Седой слегка отодвинулся от Ангелины. – Звоним вам, звоним… хорошо, второй телефон записал.
– Ради бога! Что с Андреем? Все?
– Все хорошо. – Седой улыбнулся – впервые, за то время, что Ангелина его знала. – Он пришел в себя.
– Как пришел? Он не умер?
– Да что ж вы заладили «умер, умер», – не выдержал брюнет. – Радоваться надо и надеяться на лучшее, а не каркать.
Вместо ответа Ангелина бросилась ему на шею и расцеловала, исколов об усы щеки и подбородок.
– Ну вы даете… – Брюнет выглядел смущенным, однако было видно, что искренний порыв Ангелины его тронул.
– Я могу увидеть его?
– Можете, – ответил седой. – Но буквально на пару минут. Он очень слаб. Честно говоря, сегодня ночью и днем все было так скверно, что я думал, мы его потеряем. Жар ужасный, температура под сорок, сердце совсем не работало. Я и решил вам позвонить, на всякий случай, а вы трубку не берете. Пока дозвонился сестре вашей, произошло чудо. Температура упала, и наш больной открыл глаза. Так бывает, я сорок лет в реанимации работаю, многое повидал.
Седой снова улыбнулся Ангелине. Она нетерпеливо топталась на месте.
– Ну идите уже, – произнес он с мягкой усмешкой. – Переоденьтесь только. Да вы все знаете, что я вас учу.
– Спасибо! – Ангелина едва удержалась, чтобы и его не чмокнуть в щеку. – Я пошла!
– Помните – две минутки! – крикнул ей вдогонку врач.
Глава 27
Палата казалась белоснежной и очень большой. Вокруг что-то пищало, поскрипывало, позвякивало, мониторы жили своей жизнью, словно вели между собой диалог:
– Ну как там наш пульс?
– Ничего. Стучит себе. Вполне нормальный пульс. А давление как?
– Давление высоковато. Но в пределах допустимого. Что насчет физраствора? Капает?
– Капает вовсю. А глюкоза?
– Глюкоза уже прокапала.
И так далее, в том же духе. Андрей слушал этот разговор аппаратов и смотрел в ослепительно-белый потолок. Он не вполне понимал, где он. Ясно только, что это не лес, не ромашковое поле, не теткин деревенский дом.
Дверь тихо открылась, вошла медсестра. Сменила капельницу, проверила трубочки и присоски, обтерла лицо Андрея влажной марлей, измерила температуру.
– Это… больница? – спросил он ее и не узнал своего голоса, похожего на хриплый шепот.
– Это реанимация. – Сестричка улыбнулась. – А вы молодцом. Ночью умирали, а сейчас все показатели в норме. Ну и здоровье у вас! Просто богатырское.
– Не жалуюсь, – просипел Андрей. Подумал немного и неуверенно произнес: – А что со мной случилось?
– Вы не помните? – Медсестра насупилась и встала у изголовья кровати.