Мост в чужую мечту - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Емец cтр.№ 40

Проскочив мимо медсестры на посту, они прошли по длинному коридору. После небольшого зимнего сада в три пальмовые кадки, на каждой из которых было истерично написано краской: «Это вам не плевательница и не сливалка для чая!» – Родион решительно повернул налево и, вопросительно оглянувшись на два пустых стула, толкнул дверь.

Проскользнув за ним, Рина и Мамася оказались в пустой палате. Каталку из нее вывезли, и остался один аппарат. Его ни к чему не подключенные трубки болтались в воздухе, как щупальца спрута. Рина смотрела на темный монитор и боялась произнести слово «умерла».

– Ее… отключили, да? – спросила она, слыша свой голос со стороны. Сознание опаздывало за событиями.

– Кто вы такие?

В палату заглядывала темноволосая медсестра – та самая, мимо которой они проскочили. У нее было лицо феи с отпиленными крыльями – доброта под вечной мерзлотой недоверчивости.

– Мы врачи! – сказала Рина.

Фея с отпиленными крыльями насмешливо разглядывала детский костыль в руке у Родиона и треснувший у него на спине халат.

– Марлевые повязки надевают белой стороной внутрь, врачи! – сказала медсестра и серьезно предупредила: – Уходите! Иначе вызываю охрану!

– Хорошо-хорошо! – Рина поспешно схватила ее за рукав. – Мы хотели узнать: где девушка, которая тут лежала? Скажите, и мы уйдем!

Медсестра скользнула взглядом по Рине, посетила глазами вывернутую повязку Родиона и успокоилась взглядом на Мамасе.

– Забрали ее, – ответила она устало.

– Кто забрал?

– Тип какой-то приезжал сегодня днем. Важная, должно быть, шишка!.. Заведующий отделением попытался с ним спорить, так он зонтом своим в пол как стукнет!.. Взяли ее, на свое оборудование переключили и увезли.

Только Тот, Кто сотворил небо и землю, знает, что такое истинная красота. Когда мир подойдет к своему завершению, красота будет явлена. При этом красотой окажутся совсем необязательно безрукая Венера или картины Леонардо. Будет явлена доселе скрытая красота – рисунок какой-нибудь средневековой девочки на песке, давно смытый волной; слова, которые старый монах сказал в одиночестве своей кельи, или музыка, сыгранная в лесу безвестным скрипачом. Будут явлены доселе безвестные прекрасные поступки, совершенные людьми, имена которых ничего не говорят миру.

Все же известные картины, книги и статуи, возможно, даже в первой тысяче не окажутся.

Из дневника невернувшегося шныра

Афанасий десять минут прождал Гулю на «Красных Воротах», полчаса на «Таганке» и, наконец, около часа у кошмарной головы Маяковского на «Лубянке», напоминавшей отрезанную голову профессора Доуэля. И все это ожидание он перенес без малейшего внутреннего ропота.

Рядом с головой Маяковского, пошатываясь, стояли два юных человека – ровесники Афанасия. Один все время заваливался, причем в самую непредсказуемую сторону. Нос у него был разбит. На спине – следы подошв. Товарищ поднимал его, прислонял к стене и напутствовал:

– Ты, главное, Витек, держись, а то заметут!..

И Витек держался, закусив губу, точно его должны были расстрелять. Афанасий смотрел на них вначале брезгливо, а потом, случайно увидев в витрине свое осуждающее отражение, подумал:

«Вот я такой весь якобы положительный, а начнется война, и они – уж не знаю с чего – возьмут да и кинутся с гранатой под танк. А я, весь такой благородный, хитрить, может, буду, трусить и вилять. Мало ли какая гадость во мне поднимется? Так что я тогда сейчас волну гоню?»

Некоторое время спустя молодые люди уплелись навстречу дальнейшим приключениям, Афанасий же остался ждать Гулю и мерзнуть. Он переминался с ноги на ногу, согреваясь, шевелил пальцами, и попутно соображал, где ближайшие зарядные закладки.

Пожарная машина на ул. Вавилова;

Будка во дворе старого дома за Садовым кольцом;

Вышка с подзорной трубой в Серебряном Бору;

Заброшенные швартовочные площадки на Москве-реке, похожие на бетонные ступеньки, в обмелевшем рукаве в Строгине.

Еще где-то во дворах есть старые качели. Если поднести нерпь к бетонному основанию, она засияет так ярко, что ослепит секунды на две. Вот только дорога к качелям бестолковая. До нотариальной конторы, затем в подворотню, потом вдоль забора у сберкассы и за гаражи. Да где же эта Гуля?

Афанасий подпрыгнул, надеясь согреться. Он достаточно знал Гулю, чтобы требовать от нее в нужное время оказаться в нужном месте.

Сознание у Гули было порхающее, мотыльковое. К примеру, сегодня все получилось так: Гуля честно стремилась на «Красные Ворота» и из дома выехала вовремя, но по пути вспомнила, что собиралась купить билеты в театр. Не добравшись до касс, спохватилась, что ей нужен самоучитель живописи, и помчалась в книжный. До книжного она почти добралась, и даже увидела издали его красные буквы, но тут из подворотни на нее, предательски подкравшись, напрыгнуло кафе. В кафе она вновь вспомнила про Афанасия, но уходить было поздно, потому что она сделала заказ. Одним словом, виновата во всем оказалась официантка, которая ползала как улитка.

– Бедненький! Замерз! У тебя такой красненький, такой жалкий носик!.. – запричитала Гуля, бросаясь к Афанасию.

Смешная, маленькая, одета она была в обычном своем капустном стиле. Из-под короткой курточки торчал длинный свитер, из-под свитера – юбка, из-под юбки – шерстяные гетры разного цвета.

– Спасибо! Так и было задумано! – скромно поблагодарил Афанасий и сдернул с перерубленной шеи Маяковского свой длинный шарф.

– Ты дуешься, мой принц! Не дуйся! Я же тебя люблю! – Гуля схватила его за руки и стала дуть ему на пальцы.

– Я проинформирован, – машинально отозвался Афанасий, размышляя, есть ли разница между «Я же тебя люблю» и «Я тебя люблю». Первая фраза казалась ему шаткой.

А Гуля все дула на его пальцы. Он радовался, что этого не видят ни Ул, ни Родион. А то… Ну, в общем, понятно, какой реакции можно ожидать от этих циников.

– Я сидела в кафе и представляла: вдруг тебя у меня украли? И знаешь, мне стало так страшно, так холодно, так пусто!

Согрев Афанасию руки, Гуля стала завязывать ему шарфик и застегивать молнию на куртке. Куртка была не шныровской, обычной. Афанасий покорно разрешал себя теребить, позволяя Гуле реализовывать материнский инстинкт. Интересно, что бы Гуля сказала, если бы узнала, что последнюю ночь он провел в выкопанном убежище под корнями ели?

С возвращением Меркурия Сергеича в ШНыре возобновились занятия по выживанию. Каждый обязан был одну ночь в неделю проводить в лесу в экстремальных условиях: без еды, часто без огня, с минимумом вещей. Мало того: Меркурий отправлял Горшеню искать укрывшихся и, если кого найдет, разрушать их убежища. Спрятаться от Горшени чудовищно трудно. Чаще ты просыпался часа в три ночи в снежной траншее, которую затаптывал увлекшийся гигант с глиняной головой.