Правители Франции XVII-XVIII века - читать онлайн книгу. Автор: Петр Черкасов cтр.№ 54

К ноябрю 1792 года Робеспьер уже не тот принципиальный противник смертной казни, каким он был в 1789 году. Теперь он признает ее целесообразность, но настаивает на законности применения. Только государство может казнить и миловать, считает Робеспьер, но если оно бездействует, то народ может присвоить это право себе, что и проявилось в сентябрьские дни 1792 года.

В ноябре 1792 года он стал одним из инициаторов судебного процесса над низложенным Людовиком XVI. Причем, явно опережая результаты расследования, заявил, что «король-изменник» достоин смертной казни. «Король должен умереть, чтобы жила Республика», — говорил он. Принцип «революционной целесообразности» был для него важнее, чем доказательство вины подсудимого на открытом процессе. При этом, как ни странно, он все еще продолжал считать смертную казнь «злом», но злом неизбежным, диктуемым в определенных обстоятельствах высшими государственными интересами. «Неужели вы хотели бы революции без революции?» — обращался он к депутатам.

К концу ноября 1792 года стало известно содержание «железного ящика», в котором Людовик XVI хранил личную переписку, дневниковые записи и другие документы. Сейф был перевезен из Версаля в Тюильри еще в октябре 1789 года, а после событий 10 августа 1792 года вскрыт. Хранившиеся в нем бумаги напрямую не свидетельствовали об измене короля, но из них можно было сделать вывод, что «гражданин Луи Капет» не только не разделял революционных идей, но был их убежденным противником и смотрел на свою роль в революции как насильно ему навязанную. Этого оказалось достаточно, чтобы начать судебное преследование низложенного короля, и Максимильен Робеспьер был среди самых активных сторонников предания его суду.

Здесь он также вступил в ожесточенную полемику с жирондистами, полагавшими, что вынесение предрешенного, как было ясно всем, смертного приговора Людовику XVI поднимет против революционной Франции всю Европу и потому содержит серьезную угрозу для революции. К тому же этот вопрос, по мнению Бриссо, нельзя было решать без консультаций с провинциями, со всем народом Франции.

Робеспьер употребил все свое возросшее влияние в Конвенте, чтобы суд над королем не был отложен. «Если король не будет осужден, республика подвергнется смертельной опасности!» — утверждал Робеспьер, выступая 3 декабря 1792 года в Конвенте. И он сумел убедить депутатов взять на себя роль судей в «деле Луи Капета».

После казни короля острые противоречия между монтаньярами и жирондистами разгорелись с новой силой. Одним из поводов стала обострившаяся в результате неурожая продовольственная проблема. Левые радикалы во главе с Жаком Ру — так называемые «бешеные» («enragés») — требовали законодательного ограничения цен на хлеб и другие продукты питания. Робеспьер поначалу был против этой меры, но потом увидел в «бешеных» союзников против жирондистов и пересмотрел свою позицию. 4 мая 1793 года монтаньяры содействовали принятию Конвентом «закона о максимуме», то есть об установлении цен на продовольствие и верхнего уровня заработной платы, против чего выступали жирондисты.

Жирондисты стремительно теряли почву под ногами. 18 мая они провели через Конвент решение о создании Чрезвычайной комиссии в составе двенадцати депутатов для раскрытия заговора, созревшего якобы в секциях Парижской коммуны, подверженных влиянию якобинцев. Комиссия начала свою деятельность с ареста наиболее активных противников жирондистов — Жака-Рене Эбера, Жана-Поля Марата и других.

Робеспьер поспешил обвинить в подготовке переворота самих жирондистов. Выступая 29 мая в Конвенте, он обвинил их в коррупции, в связях с генералами-изменниками (прежде всего с Дюмурье, который прямо заявил, что намерен свергнуть Конвент и восстановить конституционную монархию) и желании узурпировать власть. И призвал парижан к восстанию.

Призыв Неподкупного был услышан и подхвачен Коммуной. Уже через два дня Париж восстал. Под знаменами Национальной гвардии собрались около 80 тыс. горожан. Временным командующим парижской Национальной гвардии Коммуна назначила преданного Робеспьеру Франсуа Анрио. Национальная гвардия плотным кольцом окружила здание Конвента и расставила по его периметру пушки. 22 депутата-жирондиста были немедленно лишены своих мандатов и помещены под домашний арест. Та же судьба постигла двух министров-жирондистов — Клавьера и Лебрена.

«Спасителем Отечества» назовет Анрио освобожденный из тюрьмы Марат. Через месяц Анрио станет бригадным генералом, а в сентябре, с подачи Робеспьера, — дивизионным генералом. Близость Анрио к Робеспьеру не будет забыта противниками Неподкупного. Год спустя, 28 июля 1794 года, верный робеспьерист разделит участь своего кумира.

Результатом трехдневного восстания в Париже (31 мая — 2 июня 1793 года) стало изгнание депутатов-жирондистов из Конвента, политику которого с этого момента стали определять монтаньяры и их признанный лидер — Максимильен Робеспьер.

Первостепенной задачей очищенного от жирондистов Конвента Робеспьер считал разработку новой (третьей по счету) конституции Франции, и проект ее был подготовлен в считаные дни, а уже 24 июня 1793 года Конвент ее утвердил. Она провозглашала введение всеобщего избирательного права, свободу печати, выборность всей администрации. При этом было учтено пожелание Робеспьера об отсрочке вступления конституции в силу. На переходный период, по предложению того же Робеспьера, в стране с 10 октября 1793 года вводился временный режим революционного управления, впоследствии получивший название якобинской диктатуры.

Ее руководящие принципы и цели были сформулированы Робеспьером в двух его выступлениях — «О принципах революционного правительства» (25 декабря 1793 года) и «О принципах политической морали» (5 февраля 1794 года). Робеспьер открыто противопоставил два порядка — устаревший конституционный и перспективный революционный, связанный с неизбежными потрясениями и временным ограничением индивидуальных свобод. И все это — ради светлого будущего в соответствии с идеалами Руссо о справедливом обществе с равными возможностями и правами.

«Если в мирное время орудием народного правления является добродетель, — утверждал Робеспьер, — то во время революции орудием его является и добродетель, и террор одновременно: добродетель, без которой террор гибелен, террор, без которого добродетель бессильна. Террор есть не что иное, как быстрая, строгая, непреклонная справедливость; следовательно, он является проявлением добродетели, он — не столько особый принцип, сколько вывод из общего принципа демократии, применяемого отечеством в крайней нужде».

Робеспьер был искренне убежден, что террор совместим с демократией, что он ни в коем случае не противоречит демократическим принципам. «Демократия, — говорил он, выступая в Конвенте 5 февраля 1794 года, — это такое государство, где суверенный народ, руководимый им же самим созданными законами, делает сам все то, что возможно, и при помощи своих представителей — все то, что он не может делать сам…

Извне вас окружают все тираны; а внутри страны друзья тирании составляют заговоры; они будут составлять заговоры до тех пор, пока преступление может надеяться на успех. Нужно подавить внутренних и внешних врагов Республики или погибнуть вместе с нею; а в данном положении первым правилом вашей политики должно быть управление народом при помощи разума и врагами народа — при помощи террора».