– Мадемуазель Алабьева погибла, – сказал Пушкин, наблюдая за реакцией Агаты. – Она убита… Мы с инспектором ждем пояснений, как на квитанциях о выдаче денег оказалась ваша фамилия.
Агата издала звук, как будто не вынырнула из проруби.
– Я поняла… Теперь я поняла… – проговорила она, опустив лицо. – Валерия расспрашивала меня о слабостях мужчин… И я рассказывала на наглядных примерах, чтобы приготовить барышню к жизни…
– Про всех троих?
– Четверых… О каждом в отдельности…
– Разговоры не объясняют квитанций.
– Это не главное, – Агата собралась, как для прыжка через пропасть. – Несколько раз Валерия брала у меня паспорт. Она говорила, что хочет сыграть в Монте-Карло на рулетке. Не может играть в Ницце в городском казино, чтобы ее случайно не заметил отец. В Монте-Карло не пускают барышень до совершеннолетия.
Месье Жано подтвердил молча: не пускают молоденьких барышень к колесу. Все строго.
– Теперь я понимаю, зачем ей был нужен паспорт… И откуда у нее появлялись выигрыши… Какая подлость… И безмерная глупость… С моей стороны, – продолжила Агата, глядя прямо в лицо Пушкину. – Она обыграла меня… Вы были правы: Валерия – совсем не та, за кого я принимала ее… Это урок: с женщинами нельзя дружить… Кроме вашей тетушки…
Пушкин протянул квитанции Жано. Инспектор принял их, как великую ценность.
– Восторгаюсь вашей дерзостью, мадемуазель, – сказал он с поклоном. – Грабить мужчин и не бояться, что вас разоблачат… Ницца куда меньше Москвы.
– Никакой дерзости, – ответила она. – В ресторанах появлялась роскошная дама в вызывающем платье, а по улицам гуляла скромная женщина в очках и соломенной шляпке… Мужчины не умеют узнавать…
– Блестяще! – заявил месье Жано, подумав, что и он бы не смог опознать женщину с разными прическами. – Но позвольте, господа, кого же мадемуазель хотела привести в качестве свидетеля? – спросил он.
Вопрос повис в воздухе.
– Она бы привела Валерию Алабьеву, – ответил Пушкин. – Вы же общались с месье Лазаревым. А вместо него пришел свидетель: она сама. Логично и просто…
Месье Жано осталось только признать факт.
– Но если баронесса не убивала этих несчастных, кто же убил их и супругу месье Алабьева, мадам Полину?
– Вы получите ответ, – Пушкин настолько согрелся, что его стало клонить в сон, он отодвинулся от печки. – Ну а теперь, баронесса, когда французская гильотина вам больше не грозит, жду ваши показания. Переходите на русский… Что с вами случилось?
Так много Агата давно не говорила.
…Начала с ужина в ресторане гостиницы «Континенталь» и с того, как заметила Алабьева, как преследовала его на Красной площади, а потом упала с ледяной горки. Как на следующее утро решила узнать наверняка, показалось ей или нет, и снова поехала в «Континенталь». Как Алабьев затащил ее в номер и она получила удар по голове. Потом сидела связанная на кровати, а в нее вливали омерзительную водку до бесчувствия. После чего происходившее было как в бреду: не помнит, где была, что делала. Очнулась в сарае, с холщовым мешком на голове.
– Теперь есть основания, чтобы арестовать Алабьева, – закончила она.
Вызывать полицейского исправника для проведения ареста Пушкин не спешил.
– Вы видели, кто был с Алабьевым? – спросил он.
– Нет… Не могу вспомнить.
– Куда вас возили и где держали?
– Нет…
– Откуда попали в сарай?
– Вы мне не верите? – Агата выразила всю обиду, на какую была способна.
– Верю, – ответил Пушкин. – Но не могу взять господина Алабьева под арест.
– Но почему? Разве мало моего слова?
– Алабьев захлебнулся в проруби, в которую должны были опустить вас…
Вместо того чтобы удивиться или выразительно вскрикнуть, как положено барышне, Агата задумалась. Пушкин терпеливо ждал, когда она будет готова. Что же до инспектора, то ему доставляло удовольствие наблюдать за этой девушкой. Даже не понимая, что она говорит.
– Валерия мертва, и Алабьев мертв, – проговорила она, будто подведя итог чему-то очень важному для себя. – Господин Пушкин, вы спрашивали, что я видела в прихожей дома Алабьева…
– Чрезвычайно важно.
– Ничего существенного: господин Алабьев был прикрыт дверью помещения на первом этаже. Наклонился, чтобы поднять с пола ассигнацию. Заметила я его в отражении зеркала.
– Вы уверены в этом?
Агата раздраженно махнула рукой:
– Видела мельком. Потом вспомнила… Вас еще интересуют мелочи?
– В сыске нет мелочей, – ответил Пушкин.
– Я бы никогда не раскрыла одну тайну… Но раз Валерия мертва и ее отец тоже… Так вот, Кирилл Макарович Алабьев тайно женился во Франции. На ком – мне неизвестно. Он сильно боялся, что отец узнает. Валерия этим пользовалась, как я теперь понимаю…
Услышав название своей родины, месье Жано насторожился. Пушкин отвел его в сторону, подальше от Агаты, и попросил отправить с телеграфа срочную депешу в Ниццу. Ну и выполнить одно маленькое поручение. Это будет самая большая помощь франко-русскому полицейскому союзу. Без долгих уговоров месье Жано отдал общий поклон и покинул сыск.
Пушкин подошел к печке. Агата походила на птичку, отогревшуюся в тепле. Но не распушившую перышки. И ждущую, ради кого их распушить.
– Это только случайность, что вы греетесь у печки, а не лежите на дне пруда.
Агата подняла глаза. На реснице снова висела капелька. Слезинка.
– Сегодня Прощеное воскресенье, и я хочу сказать вам… Хочу сказать… Простите мне прегрешения вольные и невольные…
Пушкин хотел ответить как полагается, что Бог простит и он прощает, но в двери раздался вопль. Вопль радости. Что-то большое метнулось к Агате, схватило в объятия, принялось целовать и приговаривать: «Милая моя, дорогая моя, жива!» Такого порыва чувств от тетушки Пушкин не ожидал.
– Здравствуйте, тетя, – сказал он, напоминая о своем присутствии.
– А, и ты здесь. – Племянника не удостоили взглядом. – Агата, милая моя, я думала, что потеряла тебя навсегда… Но почему ты мокрая? Не в прорубь же ты полезла!
Прижимаясь к Агате Кристафоровне, Агата посматривала на Пушкина и торжествовала. Ну хоть в чем-то…
– Я все вам расскажу…
– Немедленно домой! – К тетушке вернулись командные привычки. Недаром вдова полковника. – Где твоя шуба? А шапочка? Не важно… Вот чья-то шинель, накинешь на себя, быстренько добежим до Страстной площади…
Не отделяя слов от дел, Агата Кристафоровна накинула на Агату шинель и уволокла за собой. Даже не кивнув Пушкину на прощание.
Подошел Лелюхин.
– Алеша, неужто господин Алабьев погиб?