– Благодарю, Михаил Николаевич, что заметили улику…
– Лучше вы разберетесь, чем на участке тело будет висеть… Мы его не трогали, лежит, как нашли…
Воздвиженский уже гостеприимно распахнул ворота мертвецкой и зажег смотровую лампу.
Молодой человек вытянулся на столе. Свободный галстук висел хомутом, сорочка распахнута до пояса. Пристав указал на крохотный шарик, который виднелся на белизне воротника. Рядом с ним сидел еще один.
– Вот оно что, – сказал он.
Пушкин нагнулся. Шарики блестели полировкой. Уже не спрашивая пинцет и разрешения, он потянул на себя. Булавка выползала медленно.
– Вроде как под углом вошла, – заметил пристав.
– Именно так… Поэтому понадобилась вторая, – Пушкин держал шляпку в пальцах. – О чем это говорит?
– Не попал с первого раза…
– Потому что удар наносился слишком близко. Убийца стоял вплотную. Первый удар: вошло плохо, у жертвы болевой шок, она падает. Видно, что жива. Нужен еще удар. Тело придавливают к снегу и колют вторую булавку. – Пушкин обратился к Воздвиженскому: – Две такие булавки в горле – смертельно?
Доктор изобразил сомнение:
– Мучительная агония… Долгая… Могло быть несколько часов… Мороз притуплял боль… Видимо, вторая булавка вошла в ствол блуждающего нерва… Тяжелая смерть…
– Потому что не было высоты, с которой можно было столкнуть. – Пушкин передал ему булавку.
– Теперь самое интересное, – сказал пристав. – Загляните под сорочку…
Пушкин раздвинул планку. И тут же закрыл.
Простота нравов требовала соблюдения одинаковых приличий перед живыми и мертвыми. Даже доктору при осмотре женского тела требовалась некоторая щепетильность. Про полицейских и говорить нечего. Пушкин не был ханжой, но неловкость ощутил. С немым вопросом он повернулся к приставу.
– Вот и мы так же, – Носков кивнул. – Не каждый день в мужской одежде найдешь барышню… Молоденькую…
Пристав был прав: убита барышня. Мужской костюм можно считать маскарадным.
А Пушкин подумал, что иногда логика бывает слепа: с первого взгляда ему показалось, что на столе лежит женщина. Чтобы окончательно убедиться, он протянул руку и дернул за усики. Накладка отклеилась. Так же отклеилась и бородка. Нащупав у виска заколку, он снял с головы парик.
Носков искренно опечалился:
– Ах, горе… Молоденькая, красивая… И такая смерть… Случайно не знакома?
К сожалению, Пушкин знал ее. Смерть эта слишком путала формулу сыска. А если в сыскной математике что-то путается чрезвычайно, значит, ответ рядом.
– Дочь господина Алабьева, Валерия Макаровна, – не сразу ответил Пушкин.
Новость для пристава была не слишком радостной. Господин богатый, известный, влиятельный. Тут придется со всем старанием подойти.
– Ай, как плохо… Сообщить надо…
– Его нет в Москве. В доме старший брат Валерии и мачеха. Позвольте, я сообщу.
– Вот спасибо вам, господин Пушкин, сняли камень с плеч…
– Я осмотрю одежду?
Носков предоставил тело в полное распоряжение.
Обыскав карманы и каждую складку, в которой что-то могло прятаться, Пушкин собрал интересный улов. Нашлись страховые квитанции и квитанция от нотариуса. Из внутреннего кармана пальто, которое лежало в ногах Валерии, он достал страховой договор. Кирилл Макарович в случае своей смерти оставлял Лидии Павловне Алабьевой страховую премию в размере пятидесяти тысяч рублей. Находки Пушкин попросил взять с собой, обязуясь вернуть в целости. Пристав не мог возражать. После того как ему оказали дружескую услугу, о подобной мелочи и говорить нечего.
Взглянув на карманные часы, Пушкин обнаружил, что опаздывает катастрофически. Но обещал вернуться уже сегодня.
• 58 •
Бесцельно побродив по квартире и выслушав от Дарьи, чтобы не мешала на кухне, Агата Кристафоровна поняла, что не может оставаться в стороне. Чем больше она размышляла над происшествием на Красной площади, тем серьезней казалась правота Агаты. Действительно, в появлении господина Алабьева, в его побеге из ресторана, в странном падении Агаты было нечто нелогичное. Как будто ребус составили нарочно неправильно. Чтобы нельзя было разгадать.
Тетушка посчитала, что ей брошен вызов. Ребус должен быть разгадан. Пусть любимый племянник говорит что угодно, – она должна прийти на помощь Агате. В том, что мадемуазель нуждается в ее помощи, тетушка не сомневалась. Не слишком веря в интуицию и прочую чепуху, она испытывала странное беспокойство. Вроде бы нет повода, но отчего-то тревожно.
Как и все независимые дамы, Агата Кристафоровна привыкла действовать сразу и решительно. Найдя извозчика, она приказала ехать на Большую Пресненскую. Тетушка не думала, что скажет Лидии Павловне, с которой не знакома, и вообще, как объяснит свое появление. Такие мелочи ее не беспокоили. Она рассчитывала, что поймет по разговору, приехал Алабьев или нет. Любой результат будет шагом к разгадке ребуса.
Извозчику тетушка приказа остановить прямо у дверей и дожидаться ее. Сойдя с пролетки, она подергала звонок, который был слышен за дверью. Подождав, она снова позвонила. А потом и еще раз. Результат оказался самый неожиданный: в доме никого не было. Что не давало никакого ответа. Кроме того, что Алабьева здесь не найти. Если, конечно, не предположить, что он не спит глухим сном после дороги.
Ребус показал свой норов. Чем только раззадорил Агату Кристафоровну. Отступать перед задачками она не привыкла. У нее был выбор, куда направиться: в страховое общество или в гостиницу, где Агата видела Алабьева. «Стабильность» она сочла слишком примитивным вариантом и приказала извозчику везти в «Континенталь».
Примерно представляя повадки портье, тетушка сразу положила синенькую бумажку, которая исчезла удивительным образом. Зато портье был готов услужить. Агате Кристафоровне сообщили все нужные сведения: действительно, господин Алабьев проживает у них в номере на третьем этаже. Действительно, не так давно его спрашивала милая дама в шапочке с перышком и, вероятно, поднялась в номер. Во всяком случае, портье не видел, чтобы мадемуазель выходила.
Разгадка была почти у нее в руках. Поднявшись на третий этаж, Агата Кристафоровна нашла номер в конце коридора, успокоила дыхание и постучала. Она решила, что, зайдя так далеко, не отступит и будет стучать, пока не откроют.
• 59 •
Худшие ожидания оправдывались. Месье Жано с большим трудом изображал посетителя ресторана, который беззаботно наслаждается поздним завтраком, каким был знаменит «Славянский базар». Спокойствие давалось с трудом. Напротив него висели огромные часы, от которых некуда было деться. Каждое движение минутной стрелки отдавалось легким уколом в сердце. Чем ниже опускалась стрелка по циферблату, тем меньше оставалось надежды. Тот, кто назначил такую важную встречу, на которой должно было все решиться, опаздывал на полчаса.