Средняя Эдда - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Захаров cтр.№ 15

Ленка мне рассказывала, что Настя – дочь посла. Ну не прямо посла-посла, секретаря посольства финского вроде бы. Только вернулась после нескольких лет «там». Вся из себя непростая.

Я запомнил ее еще со вступительных. Она стояла около двери канцелярии, где с нас по списку собирали документы, – с таким видом, который может быть только у пришельца из космоса или путешественника во времени. Она впервые смотрела на этих странных снующих взад-вперед существ и испытывала к ним одновременно жалость и брезгливость, которую старалась подавить.

Смуглая, круглолицая и темноволосая, в черном лоскутном платье. На запястье – змея. И вроде бы на левом безымянном – кольцо-волчья башка. Хотя, может, оно появилось позже.

Сейчас я вынимаю из памяти разные мелочи, а тогда это всё оставалось за кадром. Я думал о том, как она похожа на черную норну: властная и безжалостная. Я как-то сразу сообразил, что безжалостная. Черноглазая. Она уже тогда умела со значением, проницательно смотреть сквозь тебя. Сквозь меня.

– Привет, – сказала она. – А это всё твои публикации?

Я только что сдал в деканат папку с текстами, которые успел настрелять, работая в местной газете: рецензии, интервью и даже пару репортажей из сектантских общин, – за всё это мне полагался дополнительный балл.

– Мои, – радостно подтвердил я, – ну, некоторые.

Настя протянула руку, и от неожиданности я какое-то время тупо на нее смотрел. Затем неловко пожал.

– Дмитрий Сергеевич, – очень серьезно объявила Настя, – я – Анастасия Олеговна. Буду твоей фанаткой.

И пока я пытался сообразить, что бы – желательно смешное и остроумное – ответить, Настя расхохоталась.

До Овсянки – деревни, где жил бог деревенской литературы Виктор Астафьев, – ехали в каком-то жутком распадающемся автобусе. Народу была тьма, и если кого-то из девчонок удалось посадить, то Настя осталась стоять. Она во всем была главная, капитан. Когда через неделю придет время выбрать старосту группы, ни у кого даже мысли не возникнет, что есть другие кандидатуры, помимо дочери посла. А пока Настя комментирует повадки попутчиков – мужика с булькающими газетными свертками, теток, огораживающих себя выставленными вперед локтями, чувака, рассказывающего, что кока-кола и пепси – это перекрашенный тархун. Мы ржем так громко, что весь автобус смотрит на нас, как смотрят на полицаев положительные персонажи советских фильмов. От этого мы покатываемся еще больше.

Когда доехали до Овсянки и выгрузились в сухую грязь, Настя пнула застывший грязевой сталагмит и с интересом наблюдала, как разлетаются осколки. В первые дни среди смертных ей всё было интересно.

– Слушай, – сказала она, чуть отстав от остальных и, поймав меня под руку, – а ты правда ездил к виссарионовцам?

Я кивнул. Экспедиция в Город Солнца была предметом моей особой гордости. Про нее можно было подробно, привирая на каждом шагу, рассказывать и час, и два. Бывший мент – новое воплощение Христа. Барабанщик «Ласкового мая» – автор священных текстов. Веганство. «Не избегай соблазнов».

«Они сильно ушибленные?» – обычно интересовались у меня. И я говорил, что да, не без этого. Но самое занятное – это то, что куда бы они ни приехали, им организован прием в местном ДК, и красноярские концертные залы – всегда пожалуйста. Что их временами даже сопровождают с мигалками, а православная церковь – молчком.

– А что они рисуют? – спросила Настя.

– Рисуют?

– Ну дети, может, или у них выставки какие-нибудь, или в молельне.

Я стал лихорадочно вспоминать: колокола, резные ставни, столбы в виде длиннокрылых женоголовых ангелов…

– Я только про гибель богов помню в стенгазете.

– О, а какие у них боги?

– Ну, там не их… там разные боги – индуистские, кажется… м-м-м… звероподобные. Языческие, может.

– И что, их побивает Виссарион?

– Нет, их засасывает в черную воронку, которая спускается с неба. Туда, видимо, весь мир засасывает, только Город Солнца в конце спасется. Он стоит и сияет на холме, а всё остальное идет богам под хвост.

– Интере-е-есно, – мечтательно протянула Настя. – Надо будет как-нибудь посмотреть.

Потом мы сидели над плотиной и ждали закат, а он никак не начинался.

Девчонки болтали о группе «Мумий Тролль», которая тогда всем казалась отвратительной. Через два года мы будем хором петь на концерте «Дельфинов».

– Знаешь, – сказала Настя, сев рядом на большой нагретый камень, – а ты задумывался, что будет, если это всё разлетится к чертям?

– Как на плакате у виссарионовцев?

– Нет, если вот эту ГЭС, на которую тут принято любоваться, разнесет и растащит по закоулочкам.

– Тут-то как раз понятно. Всё до Девятки потонет, и будет радуга.

– Почему до Девятки?

– А я там живу. И, знаешь, это такое место, с которым ничего не может случиться.

– Там же атомный реактор.

– Видишь, атомный реактор там, а мы здесь обсуждаем, как разлетится ГЭС.

– Ха, – сказала Настя, глядя на меня, прищурившись, – убедил. Надо будет доехать и до этой вашей Девятки. Не была никогда.

– Так приезжай.

Настя хитро посмотрела в мою сторону.

– По-моему, ты перескакиваешь через этапы.

Потом она ушла и разговаривала с Лехой. Смеялась и обнимала его за плечи. А он обнимал ее. Им было весело, очень весело. Такой чудесный веселый вечер.

У меня внутри всё заныло. Захотелось заползти куда-нибудь и сдохнуть. Но вместо этого я поплелся на остановку и решил ждать всех там. А потом ушел бродить по лесу. А потом вернулся и снова ждал. Настя пришла как ни в чем не бывало. Как будто ничего не произошло.

Я сидел, смотрел, как она стоит черной статуей – вся в крошках лунного света, и думал, что это конец. И что надо бы, наверное, бросить всё и пойти напоследок выпить водки с Силаевым.

– Дмитрий Сергеевич, – сказала Настя на прощанье, выходя из автобуса уже в Красноярске, – ты не очень там умирай. – И подмигнула.

Может, это что-то значит, подумал я, спрыгнув на стадионе «Локомотив». Может, мне нужно что-то сделать? Может, поехать за ней?

Адреса у меня не было, а все наши уже исчезли. И вместо того, чтобы бежать неизвестно куда, я повернул на Мира и принялся ходить по ней – туда и обратно, пока не почувствовал, что ноги больше не могут меня держать.

Было что-то около двух ночи.

черные футболки

Мы разругались из-за ерунды. Она пошла на кафедру, а я – дома с температурой. Или наоборот. Я сказал, мол, Кострецов – старый мудак. А может, она – про мою Павловну.

Слово за слово. Она всегда умела лучше меня. Сре́зала как щенка. Ну, и я что-то в ее сторону – злобно-беспомощное.