«Не успеет!» – подумал дежурный офицер, но поделать уже ничего не мог.
Не схватишь же ворота руками и не пересилишь многоступенчатый редуктор, чьи шестерни завывали сейчас под металлическим кожухом!
«Не успеет!» – подумал полковник Брагин, глядя сквозь щелочки полуприкрытых глаз на медленно увеличивающийся зазор между бетонной стойкой и краем подрагивающих на рельсовом пути ворот.
«Успею!» – подумал Комбат, почти не сбавляя скорости, лишь чуть-чуть выравнивая машину.
Ориентировался он при этом по левому – неподвижному краю.
«Стойка-то на месте, а о край ворот в худшем случае крыло оцарапаю. И так уже не новое».
Обычно опытный водитель, если верить исследованиям, осуществляет вождение с точностью до двадцати пяти сантиметров, если мерить перпендикулярно трассе движения, а Комбат вписался в открывающиеся ворота с точностью до пяти сантиметров. Лишь вздрогнула от порыва ветра створка, на мгновение захлебнулся в реве редуктор.
«Сумел-таки вписаться! – удивился Брагин и добавил. – Эх, черт, с вождением у моих ребят не очень-то, этот бы их научил».
Шофер, обернувшись, смотрел на полковника.
Он ждал, что Брагин сейчас распорядится ехать вдогонку за Комбатом. Но тот крикнул офицеру, дежурившему на КПП:
– Закрывай ворота! – затем обратился он к шоферу. – Поехали.
– Куда?
– Назад.
Полдороги Брагин молчал, затем внезапно спросил парня, сидевшего за рулем:
– А почему ты никогда не спрашиваешь зачем мы куда-нибудь едем?
– Не положено, товарищ полковник.
– А зря. Ты вот спроси меня зачем мы возвращаемся?
– Зачем мы возвращаемся, товарищ полковник? – несколько неестественно, повинуясь приказу, спросил шофер.
– А мы едем с тобой, чтобы назвать штатского из Совета безопасности мудаком.
Шофер покосился на полковника, не зная как реагировать на такое признание.
– Вот признайся, тебе временами хочется послать меня на хрен?
– Не положено, товарищ полковник.
– Но хочется?
– Хочется, если вы так приказываете, – почти беззвучно ответил шофер, понимая, что полковник Брагин от него не отвяжется.
– Ну, так вот, ты не можешь, я не могу, а он смог, – Брагин кивнул через плечо, намекая на Комбата. – Едет себе сейчас, сам себе хозяин, кого хочет – пошлет, с кем хочет – выпьет.
"Все-таки к лучшему, – подумал шофер, – что майор Рублев покинул полигон. Еще немного и его влиянию поддался бы полковник Брагин.
Чего доброго, и в самом деле стал бы посылать всех, кто ему не нравится, налево и направо.
С таким стилем поведения долго на должности не усидишь".
Начальник полигона словно бы прочел его мысли:
– Не бойся насчет того, что я пошлю того мудака подальше. Я пошутил. Еще меня повозишь.
– Я и не боялся, товарищ полковник.
И шоферу тут же пришлось пожалеть о том, что он сказал.
– Думаешь, я боюсь послать его? – и тут же полковник ответил:
– Да, боюсь. Только не за себя, за ребят, за тебя.
* * *
С каждой секундой расстояние между командирским «уазиком» и синим «фордом», разъезжавшимися в разные стороны, увеличивалось. Дорога пока еще была пустынна до самого шоссе, и Рублев, чтобы вылить свою злость, держал скорость на пределе возможного. Он специально выискивал лужу, даже если та находилась на левой стороне, и специально пролетал через нее.
В эти моменты ему казалось, что автомобиль приподнимается, взлетает над дорогой, окунаясь в столбы брызг. Вода заливала лобовое стекло, и несколько секунд Рублев вел машину почти вслепую. Но затем дворники сбрасывали капли и вновь впереди возникала невысокая насыпь шоссе.
«Служить бы рад, прислуживаться тошно, – вспомнил Комбат фразу знакомую еще со школы. – Кто же это сказал? Из великих кто-то… – он перебирал фамилии писателей, поэтов. – Пушкин? Лермонтов? Гоголь?»
И только когда въехал на насыпь и увидел на горизонте темно-синюю полосу елового леса, его наконец осенило:
«А, да, это сказал Грибоедов! – и Комбат улыбнулся сам себе. – Хоть что-то еще помню, не такой уж я неуч» – эта догадка развеселила и его настроение резко улучшилось.
В полдень Борис Рублев был уже у своего дома. Он оставил машину во дворе, даже не включив сигнализацию.
– Да кто ее возьмет, – подумал он, – кому эта колымага нужна?
Хотя машина была в общем-то хорошая, правда, с виду неказистая. Комбат не любил внешнего шика и лоска. Самое главное, чтобы все механизмы работали слаженно. А его машина проверена.
Двести двадцать, указанных на спидометре, она выжимала.
«Ладно, пусть стоит, может, сейчас придется куда-нибудь поехать».
Он поднялся, как всегда, не на лифте, на площадку, открыл дверь, вошел и сбросил одежду.
Даже не стал поднимать с пола упавшую куртку: он ведь знал, что, возможно, сейчас придется ее надеть снова. Наспех перекусил, сделав два огромных бутерброда с кусками ветчины и толстым слоем кетчупа.
Зазвонил телефон, как раз в тот момент, когда у Рублева был полон рот.
«Ладно, перезвонят».
Но телефон звонил настойчиво.
– Что за чертовщина! – подумал Комбат, промокая губы салфеткой, подходя к телефону и нажимая кнопку на трубке.
«Если это Бахрушин, то и его пошлю. Тоже мне, занятие придумал! Мне ваша армия, ваши приказы, распоряжения вот здесь сидят! Скоро из ушей полезут! Как кетчуп в рекламе».
Но из трубки послышался голос Подберезского:
– Здорово, Иваныч! Куда ты пропал? Как твой первый день службы?
– Лучше не спрашивай, Андрюха.
– А что так?
– Да, ничего, – Комбату не хотелось рассказывать обо всех перепитиях, да и толком он навряд ли смог бы объяснить почему поссорился, почему послал и почему уехал с полигона.
– Ладно, – быстро заговорил Подберезский, – меня не это волнует.
– А что тебя волнует, Андрюха?
– К тебе дозвонился Бурлаков?
– А как он мне мог дозвониться, меня же дома не было, только что вошел.
– Слышу, жуешь.
– Вот именно, – буркнул Комбат. – А чего он звонил, стряслось что-то у Гриши?
– Стряслось, конечно, Борис Иванович.
– Что такое? – уже серьезным голосом, плотнее прижав трубку к уху, спросил Рублев.
– Серьезнее некуда, без нашей помощи никак не обойдется.
– Гриша-то не обойдется?
Подберезский сделал многозначительную паузу, затем сказал: