Посреди времен, или Карта моей памяти - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Кантор cтр.№ 34

Но все же картина наша была бы неполной, если не сказать о его пастырском служении. И этот рассказ не может быть рассуждением вообще. Только через конкретные судьбы высвечивается работа пастыря. Я позволю себе остановиться на истории моего очень близкого приятеля, с которым, как было сказано когда-то, «делил пополам судьбу». Его любимый сын в пубертатном возрасте перестал воспринимать родителей как людей, заслуживающих уважения. Он стал хиппи. Отец же работал в «советском» философском учреждении, получал «советские» деньги (будто были здесь другие), а сын про учебу и слышать не хотел. Все разговоры отца о необходимости учиться воспринимались лишь как попреки. И вдруг мой приятель услышал от сына одну неожиданную вещь, что только один приличный человек есть в наших окрестностях – отец Александр Мень. Как уж слух об отце Александре дошел до хиппозных компаний, объяснить не берусь. Но для него это был шанс. И он спросил: «А хочешь, я тебя отвезу к отцу Александру?» Сын ошалело посмотрел на отца: «А ты что, знаешь его, что ли?» Мой приятель был для него уже ниже плинтуса, а тут вдруг из-под плинтуса поднялась его голова.

И они поехали в Новую Деревню.

Но эту историю в следующий раз.

Сейчас твой ход. А я на день отключаюсь от нашей переписки.

ВК

Дорогой Владимир!

Жаль, что наш разговор-воспоминание приближается к концу. Отец Александр был настолько многогранной личностью, что ему стоило бы посвятить не одно биографическое исследование. Каждый общавшийся с ним видел его таким, каким он открывался ему. Среди его прихожан было немало диссидентов. Хотя себя он не причислял к этой категории. Безусловно, он был инакомыслящим. Но он очень органически, хотя не без усилий, вписывался в существующую в жестких рамках богоборческого режима структуру РПЦ. Помню, как в его присутствии кто-то из интеллигентов начал поносить Русскую Церковь и обвинять ее в приспособленчестве. Отец Александр напомнил ему биологическую истину о том, что приспособляемость – свойство живого организма. Если Церковь приспособляется – значит, она жива.

Один из прихожан раскрылся перед ним и рассказал о клятве, которую он вместе со своим другом, подражая Герцену и Огареву, принес на Воробьёвых горах – бороться до конца дней с коммунизмом. Отец Александр абсолютно серьезно ответил ему: «Я не знаю более антисоветской книги, чем Евангелие!» Советским диссидентам приходилось особенно тяжело в советском обществе. Лишенные работы, преследуемые сотрудниками КГБ, обремененные собственными проблемами, они все свои горести несли ему. Он был бесстрашным человеком. Казалось, читал все, что происходило в душе пришедшего к нему человека. И не просто читал, но всегда стремился помочь найти выход из затруднительного положения. Проблемы, которые казались неразрешимыми до разговора с ним, разрешались с его помощью мгновенно. Крайне редко я видел его усталым или раздраженным. Казалось, что его терпению нет предела. Основную часть прихода составляли интеллигенты. Пастырская работа с ними чрезмерно затруднена: российские интеллигенты всегда ощущали себя избранниками, часто без каких-либо серьезных на то оснований. Амбициозность, неоправданные претензии, отсутствие духовной трезвости – все это требовало колоссального терпения от пастыря. Всегда помогал прихожанам, причем не только словом утешения, но, когда требовалось, и деньгами.

СБ

Дорогой Сергей, должен перехватить слово, иначе моя история про приятеля и его сына будет некстати, а так она просто картинка к твоим словам.

Итак, они по Ярославской дороге доехали до станции Пушкино, оттуда надо было проехать одну остановку до Новой Деревни. Но можно было и пешком. Они пошли пешком. Сын спросил: «А он будет со мной говорить? Или я только буду присутствовать при вашем разговоре? Тогда я не хочу». Приятель примиряюще сказал: «Думаю, что ты будешь равноправным собеседником». Пришли они в церковь к окончанию службы и вперед пробираться не стали. Но отец Александр, уже сходя с амвона, заметил моего приятеля, кивнул ему, но продолжал отвечать на вопросы прихожан. Потом подошел, благословил моего приятеля и повел их в свой домик рядом с церковью, предложив выпить чаю. Сын шел, на лице его было написано, что он понимает важность происходящего и с кем он идет. Скорее всего, вообразил, как будет рассказывать приятелям, что пил чай с САМИМ Александром Менем, ради этого готовясь терпеть скуку взрослых разговоров. В то, что с ним будут говорить как с самостоятельной личностью, он вдруг разуверился. Они вошли в комнату, где на стенах висели портреты, в углу икона, горела лампадка. Отец Александр ушел хлопотать по чаевному делу, достал чашки, блюдца, деревянное блюдо с пряниками, сахарницу. «Ну что, по глотку чаю? А потом я хотел бы поговорить с молодым человеком. Но наедине… Папа не возражает?» Мой приятель кивнул: «Конечно, не возражаю». Они выпили по чашке чая, и мой приятель вышел на улицу, прихватив недоеденный пряник. Потом, как говорил, пожалел, что не взял больше. Ходить пришлось долго. «Казалось, что больше часа хожу, но вряд ли. Однако не меньше минут сорока», – говорил приятель.

Вдруг выглянул из домика сын, помахал ему приглашающе рукой, лицо прямо светилось. Похоже, что разговор получился более чем удачным.

Приятель вошел, и отец Александр сказал: «А теперь мне надо пару слов сказать твоему отцу. Не возражаешь?» Сын вышел беспрекословно, к чему мой приятель не привык. Потом, когда за ним закрылась дверь, он спросил отца Александра: «Спасибо, отец Александр. Он уже немного изменился. Вы собираетесь его крестить?» Мень усмехнулся: «Разве в этом дело? И Сталин, и Гитлер были крещеные…. А что толку! Нет, здесь надо другое». «А что?» Приятель удивился, но потом с каким-то придыханием повторял слова отца Александра, который произнес: «Я беру его на себя!» Приятель, рассказывая, говорил: «Ты понимаешь? Он это сказал как о само собой разумеющемся. А ведь сколько внутренних сил надо иметь, чтобы такое сказать!» А Мень добавил: «Он будет ко мне ездить раз в неделю, будем заниматься. Он у вас хороший». Они пошли к поезду. Мой приятель попытался задавать какие-то вопросы. Но сын неожиданно мягко ответил: «Папа, не надо. Не надо об этом говорить». Прошло время, рассказывал приятель, перемены начались далеко не сразу. Поначалу уменьшились нашествия хиппи в квартиру, потом стали появляться религиозно-философские книги. У моего приятеля они были, но тут важно, что это были находки сына. А через полгода сын вдруг сказал, что его можно поздравить, что его сегодня утром отец Александр крестил, что это как ход к новой жизни. У приятеля была фотография рядом с отцом Александром. Сын повесил ее в рамке на стенку, надписав: «Отцы». То есть один земной, другой духовный. Потом приятель ушел из семьи, женился второй раз. С сыном отношения осложнились, но 9 сентября сын вечером позвонил ему из Семхоза: «Папа, сделай что-нибудь. Сегодня кто– то убил отца Александра. Все его ученики здесь». Приятель позвонил друзьям в «Мемориал», но что мог тут «Мемориал»! Отец Александр должен был стать ректором православного университета, то есть получил бы некую власть. Интеллектуально с ним бороться стало бы много труднее. Проще было устранить.

Вот история. Далее слово тебе! Тут ведь невероятно не только пастырское служение, но и сколько при всем этом отец Александр написал! Почти университет!..