Анна пока не волшебник, только учится на слабую троечку. Попадается на приманки, то есть в переделки. Попал в переделку – терпи! Будут с алчным вожделением ездить по ушам, наобещают с три короба и отпустят с кровоподтеками на органе, который вырабатывает канцерогенную надежду, тем самым нарушая обмен веществ, – кстати, где он, этот мучительный аппендикс? Нет, лучше не знать: удалишь его – снова нарастет, как аденоиды. Потому что помощь все же приходит, но не сразу и с неожиданной стороны. Вот и получается dum spiro spero. Овидий – довольно востребованный автор для пробующих себя в молодежном искусстве граффити, – шоб вы знали…
Катя, разумеется, чиста, она туфту не гонит. Экспериментальный подход к жизни у нее в крови, но все подставы от многочисленных пройдох, которые крутятся вокруг нее, она интуитивно проверяет на себе. Где еще таких подруг найдешь: Катя в переводе на героическую символику – Александр Матросов, Анжелика – сестра милосердия…
– Только попробуй прощелкать клювом, Анна! Считай, что я от сердца Бориса оторвала. Не загуби авантюру, прошу… а то обижусь и на порог не пущу!
И вот что еще повторяла Катя: «Я в тебя верю!» Еще подозрительнее становилась затея – к чему так прессовать? Она верила в друзей своих с самого рождения, сильнее, чем все гардемарины, вместе взятые. Об том знали даже Молдаванка и Пересыпь, не говоря уж о Сенной площади и Фонтанке. Екатерина одаряла обычно без ажиотажа. А с этим Борисом вдруг раскудахталась. Подрядилась бы сама сочинять от его имени письмо низвергнутой фаворитке – и получила бы в подарок полцарства! Но Катя не желала более дискуссий: приз должен был достаться ее лучшей подруге, и точка.
Как-то утонул в прениях штришок о том, что несколько эпистол привередливый Борис уже отверг. И даже одного известного писателя бортанул, по слухам. Он, видите ли, писал слишком по-мужски. А ведь только женщина поймет женщину. В смысле – обманет. В смысле, уничтожит. И так далее. Словом, вся надежда – на женский почерк. Почерк мыслей и чувств.
Анна положила трубку после энергичного разговора и поняла, что не сказала самого главного: ей лень писать это письмо. Вот лень и все. Пыхтеть над прославленным жанром письма, в коем столько корифеев, начиная с Пушкина, – само по себе занятие сомнительное. А тут еще знатных претендентов надо переиграть. Лучше было ничего не знать о потугах известного писателя. Между тем откладывать затею, тянуть время и лениться было никак нельзя – Екатерина ждала текста через сутки. Сутки! Екатерина, кажется, рокотала о том, что ставить перед собой сверхзадачи творческому человеку просто необходимо. Анна скорбно соглашалась, а заодно пыталась выведать о заказчике Борисе хотя бы скудные сведения. Ей был ответ уклончивый, суть которого – меньше знаешь, крепче спишь.
Анна не спала совсем. Разве что пару часов подремала со звериной чуткостью. И доказала себе опытным путем, что от некоторых сверхзадач необходимо отказываться. Не важно, убьешь ли сутки на них или целую жизнь, – они по природе неразрешимы. Они с тремя неизвестными. И спасибо Катюше, что она позволила помучиться всего-то день да ночь. Для инициации или получения сакрального знания это сущий пустяк. На исходе ночи Анна поняла, что изобретает вечный двигатель, но продолжала вгонять себя в гиперборейский ужас. В нее верят! Она не должна ударить лицом в грязь! Грош цена ее словесным упражнениям, если они при необходимости не могут послужить насущным человеческим потребностям! Подстегивая себя кнутами самолюбия и общественного долга, Анна пыталась произвести на свет идеальное прощальное послание. Которого, конечно, не может существовать в природе. Оно может быть только предсмертным. И даже тогда несгибаемые герои умудряются ввернуть щадящую ложь. Анне, по меньшей мере, следовало бы стать автором народной классики масштаба «Черного ворона»: «Ей скажи, она свободна, я женился на другой». Но народ смягчает, прямо скажем, жестковато. Разве говорится в песне о том, что, дескать, я, милая, жениться-то женился, но под нашей старой липой схоронил для тебя сундучок с червонцами. И, вообще говоря, женился-то я на страшной ведьме, потому что подцепил страшную болезнь, так что тебе только лучше будет без меня, зануды грешного, тем более что наш есаул (председатель колхоза, начальник ЖЭКа, нужное подчеркнуть) давно на тебя глаз положил…
Кроме смертельных заразных болезней и прочих трагических неразрешимостей Анна пыталась использовать и другие аргументы в пользу Бори: например, его потребность быть счастливым. И ничего абсурдного в таком повороте – даже странно, что Борис чрезмерно усложняет дело и давно не выложил все начистоту супруге без всяких сомнительных посредников. Он был ее благодетелем и сделал все, что мог. И тут неуместны разговоры о предательстве – союз был скреплен прежде всего гуманитарными побуждениями. Более того, дама и ее дитя обеспечены пожизненной рентой, чего еще желать! Анна на их месте сама бы писала письма – целый благодарственный эпос. Может, покидаемая супруга – понятливый и милосердный человечек. И она не без горечи, но со смирением и кроткой верой в то, что и на ее улице возгорится пламя подлинной, а не утешительной страсти, отпустит своего Борю на все четыре стороны.
И после этого говорят, что женщины после тридцати не любят терять времени даром! Анна, видимо, вопиющее исключение: сочинять письмо незнакомца к незнакомке, потому что он уходит к другой незнакомке. Сущий бред! Но неугомонные духи стремления к абсурдному совершенству еще мучили ее, и она придумала, что напишет письмо самому Борису. А что, если именно в этой контратаке и теплится истинное решение? В предутреннем бреду простительны перегибы. Анна забарабанила по клавишам. Она писала неведомому Боре и всему человечеству в его лице. Что уж там, развернулась, по-бетховенски порубив в капусту всю суть затеи. Бросьте, мол, Борис, эту вашу утонченность. Не нужно никаких писем! Зачем такие траты – лучше поезжайте в Доминикану ловить океанскую волну. Или постройте храм. Или больному ребенку оплатите операцию. Зачем расточительствовать, потакая эфемерным причудам… Кто, кроме вас, найдет нужные слова? Стыдитесь своего малодушия. А еще лучше хорошо подумайте, стоит ли вообще… менять шило на мыло?! Вот я, Анна Мельникова, ушла от алкоголика к интеллигентному человеку. Вроде все делала правильно – а оказалось, что надо делать неправильно! Я-то, дуреха, думала, что разрываю гордиев узел, стремлюсь чрез маргиналии жизни к звездам. Прекращаю играть в жертву и, как советуют прогрессивные журналы, превращаюсь в сильную и свободную личность. А на хрен мне эта личность! Вот говорят, что лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным. Но что, если алкоголик богаче и здоровее… А Данила Дмитриевич – хороший, если не слишком наводить фокус. Но вы, дорогой Борис, все равно семь раз отмерьте перед тем, как бежать по горящим мостам.
Вот какое письмишко сочинила Анна. Ей уже было не до признания и королевских подарков. Она устала ломать голову на заданную тему. И вообще, писать тренировочные прощальные письма – плохая примета.
И плохо оплачиваемая, как полагал Данила. Он появился дома как раз к кульминации Аниных творческих судорог – вернулся из командировки по архивам. В состоянии истерической доверительности Анна ответила правду на нежно-саркастический вопрос о том, над чем работает нынче знатный акын нашего аула. Услышав о том, что Анна уже навострилась за большие деньги писать письма, – подробности исполнения задачи были опущены, – Дмитрич шумно одобрил и даже аплодировал этакой хватке. Но сразу опроверг себя, как это ему свойственно: