Дни, когда все было… - читать онлайн книгу. Автор: Дарья Симонова cтр.№ 36

Закончив суету, разведя бледными астеничными пальцами пару Карибских кризисов, Любовь Грантовна обратилась к агонизирующей плаксе. Как опытный режиссер, решила, что сцену утешения затягивать не стоит. Не по злобе. Ангелы удачи не злятся, они просто уходят, этого вполне достаточно.

– Тебе нужен хороший муж. Вадим, конечно, монстр. Тебе с ним было тяжело. Вы разошлись, насколько я помню? Он сейчас один?

– Нет, не один, – вздохнула Анна.

И добавила про себя: «Прости, Любаня, но при всей экзотике натуры, ее соцветий и плодов, ты – растение под названием «стерва обыкновенная». Не ангел удачи, а бес. И потому объяснима твоя словесная атака. Вместо «Ты сейчас одна?» – «Он сейчас один?». Уж если играть в задушевность, можно было прежде поинтересоваться Аниным статусом, хоть он и трудноопределим. Почему вдруг любопытствовать о бывшем муже? Обзывать его монстром, хотя еще совсем недавно ты его толковала как предприимчивого благодетеля. Нет, не возьмешь, старая ведьма, голыми руками жалости! Это не меня бросили, я сама ушла. Слышишь, сама! У меня есть… Данила Дмитриевич! Мал золотник, да дорог…» Здесь по сценарию следовало бы истерически захохотать и в апогее выдать нечто вроде «ты понял, в натуре».

Любовь Грантовна Смагина не понимала. Ведь Анна помалкивала, вся непроизнесенная пламенная отповедь осела на органах дыхания, на стенках желудка, засорила печень. Неужели и здесь она должна трясти своими неравнобедренными любовными треугольниками! Не дождетесь. Думай что хочешь, ласковая вампирша. Ты вышла в тираж. В истории болезни Анны М. тебе больше нет места. Нет места, но есть месть.

Чего только не придумает «больной и слабый Шамиль»… Какая такая месть? Гоп-стоп разве что. Может быть, только он способен освежить восприятие фрейлины книжного мейнстрима. Нечто свеженькое в болоте книжных новостей: чисто литературное убийство. Ладно, пусть не убийство, но покушение. Пощекотать заносчивую судию перышком «для своих». Сюжет из ранних баек Вадима, когда он приезжал в Питер и по-московски хлебосольно и стремительно охмурял Анну. В его арсенале были истории в духе Гиляровского. Вадику довелось однажды выпивать с суровым человеком. Одно неосторожное слово – и тот набычился. Вынул нож. Вадюша еле выскользнул из клинча, получив боевое крещение по убалтыванию противника. Ладно, обошлось, пьют дальше. Тут суровый человек качнулся, как купол неба, дабы встать и выйти по нужде. У него из преступных недр выпал другой нож. Его лезвие посередине было перемотано черной засаленной изолентой. Вадя полюбопытствовал, мол, это для чего так. «А это, – ответствовал господин из преисподней, – нож для своих. Для друзей, значит…» Анна не сразу и догадалась, какая фора друзьям выпадает – быть льготно порезанными! По детской дозе, до половинки…

Прости, дочь капитана Гранта. Ты ведь знаешь, что помечтать о мести полезно. Успокоение и раскаяние следуют за нею. Только надо мечтать на полную катушку. Скрупулезно и натуралистично. Уже не в Тарковских надо перевоплощаться, а в братьев с другой фамилией. Скажем, сицилийского происхождения. Отчаяние длилось сутки, если считать все его фазы. Острая стадия длилась несколько часов. Кто бы знал, какая острая! Анна едва не задыхалась от горчайшего изумления.

Ведь она не знала, что будет скоро море по колено. Но чем ближе к «странному предложению» – тем больнее ожог в игре «горячо – холодно». Экий вздор, однако! И все же так оно и есть, так и есть…

Четыре года ожидания – не повод убиваться. В жизни случаются истории пожестче. Друг Паши Вепса писал свой роман добрых тридцать лет. И не ждал, что по завершении титанического труда его понесут на руках по Невскому проспекту к Дворцовой площади, где в честь него будет дан салют и споет приглашенный Пол Маккартни без ансамбля. Человек терпеливо, сквозь горести и насмешки, писал свой отчет перед Богом. И не закатывал истерики в лицо творческим импотентам, которые рисовали на его затее жирный крест. У всякого свой Данила Дмитриевич, а у кого и не один. Всегда есть кому положить камень в твою протянутую руку. Но и всегда есть дверь, которая откроется. Бог не фраер, он читает все, присланное в редакцию. А также просматривает все аудио-, видео-, кино- и художественные продукты. Он найдет, как «подвинуть товар на рынок». Странно было бы в это не верить. Редакция у него нерядовая, сроки рассмотрения не лимитированы. Если повезет, то пара-тройка столетий. Плюс-минус бесконечность. Зато гарантия и никакого товарно-денежного рабства. Твори и не суетись. Большие люди не торопятся.

А «тридцатилетний» роман был издан. Анна прочла на одном дыхании. Обзавидовалась. Но это была блаженная зависть на грани нирваны: достойный написал достойное. Бывает ведь так, что писатель сволочь, а пишет отменно. И это уже совсем не нирвана. Черная натура все равно проступит сквозь строки, пусть даже и через столетия. Неотделимы тексты от тела, ох неотделимы. И что же дальше? А ничего. Чел написал роман и отдыхает теперь. Обдумывает новый. Не скулит.

Вот так, в поисках внутреннего гусара, Анна медленно мирилась с реальностью. Плюс рыдания, кофейный дурман и запрещенная Данилой аварийная пачка сигарет. Нарушенная норма – не больше пяти в темное время суток. Дабы скрыть грех, распахнула окно. Декабрь, холод, насморк моментальный. Не позволила сыну пускать кораблики в ванне. Накричала на ребенка. Отягчающие обстоятельства на полную катушку. Писатель хреновый – это еще куда ни шло. Но плохая мать…

Хорошо, что Данилы не было рядом, а то он подлил бы ядовитого маслица в огонь. Но он, как Красная Шапочка, уехал со своим ядовитым маслицем к дражайшим родственникам. Чтобы и они не расслаблялись. Дмитрич полагал, что его вредность закаляет домашних и продлевает им жизнь. Воистину блаженны самовлюбленные… В семье у Данилы роли давно были распределены: уклад и жизнеобеспечение выпало на долю старшей сестры Веры, трудяги со спартанским оптимизмом. Младший брат Данилушка – анфан террибль, вечный возбудитель споров и, как следствие, валокординового духа квартиры. Мама в преклонных годах была хрупка, как греческая амфора, чудом уцелевшая и извлеченная из недр пытливыми археологами. Величественная уязвимость и добросердечие этой женщины, вкупе с ее грандиозным гостеприимством, не допускали даже мысли о том, что к такой маме можно иметь хоть какие-то претензии. Однако на головы жертвенных матерей падают самые несправедливые упреки. Похоже, в связи с этим школьным учительницам в пыльных шлемах (в смысле – в ореоле борьбы за нравственность) давно пора решить важную педагогическую задачу. Отроковицам-школьницам надо уметь тонко объяснить, отчего не следует становиться слишком хорошими матерями. Одни страдания и драмы от этого. В лучшем случае прилежная дочь пожалеет. Зато сын покоя не даст. Вот и пример готов. Сестру Данилы следовало бы занести в Красную книгу Москвы и Московской области – за то, что вкалывает, содержит всякого, кто зашел к ней на огонек, притом на жизнь не ропщет. Вера называла родительницу «муттер» и никогда ей не перечила. Только оберегала и приносила халву «Дружба». Сыночек, напротив, требовал от восьмидесятилетней добрейшей женщины десятидневного голодания и двенадцатиразового отжимания. На упреки в абсурде и возмутительной черствости Данила отвечал, что именно жесткие меры со стороны близких мобилизуют жизненные силы увядшего организма. Потакание слабостям и заслуженный отдых – быстрая дорога к могиле. Самоистязание – источник долголетия.