Дни, когда все было… - читать онлайн книгу. Автор: Дарья Симонова cтр.№ 17

Я говорю Вацлаву, мол, что же Настя расстроилась, плюнула бы и растерла, тем более если у нее получалось лучше, чем у родителя. Это так… или нет? На этом Вацик начинал циклиться, вдавался в детали экспрессионизмов и уминал в мою голову очевидное: что у Насти с отчимом абсолютно непересекающиеся манеры и сранивать их – кощунство. Настя, вернувшись после конфуза, держала истерику в улыбчивой уздечке и тоже не понимала, чего это она… какое ей дело… ну и пусть… и к лучшему… освободилась… на каверзный вопрос она со светской стойкостью ответила: «Нет, не папочкины. Мои». А мир начал обретать неприятно обусловленные формы: папенькина отстраненность, Марсовы отлучки. Угрюмая служительница парка тормозит качели-лодочки: бухающие, шершавые толчки снизу, – примерно в тех же ритме и тональности Настя понимала, что с обоими, в сущности, не ведет общего хозяйства. Ни с отчимом, ни с Марсиком. А с кем не живешь, они уже отрезанные ломтики. Вацлав в тот вечер остался единственным другом. Есть люди, обреченные на это амплуа. С теплой сердцевиной и померзшей листвой снаружи.

В сущности, все – мои домыслы. Я понятия не имею, что в действительности чувствовал этот образец резьбы Господа по ребру Адама. Я совсем не Настя. Но я бы чувствовала, может быть, именно так. Я люблю прикинуть себя на чужое место под солнцем. Когда мне легко, я воплощаюсь в страждущего – на секундочку. От любой же паршивости сбегаю в автобусные сны о судьбоносных ангажементах. Заглядываю через плечо в книги. Там оказывается: «…в июле оперной диве позвонил директор Ла Скала и пригласил ее на роль… вместо заболевшей… но певица уже могла себе позволить отказаться». Вот и я сразу воображаю себя в недосягаемейшем состоянии, когда могу позволить отказаться. Я-то наяву ни от чего не отказываюсь! И самое странное – даже тогда, когда могу себе позволить, хоть потенции мои куда как скромнее, чем у сиятельной дивы. Но где наша не пропадала, держу руку козырьком, вперед и только вперед – к неизвестной жизни, с которой совсем не умею управляться. Держу наготове свободный прибор для удачи, как говорил Марсик. Чтобы, как певица, вовремя и правильно отказаться, дабы получить большее.

Страницу вовремя перевернули и уведомили меня, что означенная певица не просто из чванства нос воротила, она не желала чужих вакансий, она хотела получить только свою, только для нее. И получила. А вот что случилось дальше – я не в курсе. Но тоже помотало величайшую. Как и всех величайших. Как и не величайших большей частью. Величие – это очень-очень длинные деньги, часто посмертные. Изредка короткие, но на них рассчитывать не стоит. Быстро и много может быть только однажды – вот, собственно, и весь принцип сингла. Меня-то нелегкая хранила от «перегрева», в любви особенно: всякий раз я готова была «бросить все» – и всякий раз часом-годом позже несказанно радовало меня симпатичное все, к вящему удовольствию до сих пор присущее мне. Если приходится выбирать – Один Самый Что Ни На Есть и многообразные прочие, – я не без колебаний, но склоняюсь к последним. У меня непрекращающийся и разрушительный роман с миром.

Засим дальнейшее. «Пытаясь проникнуть в эту тайну, придешь только к тайне». Это из Лао-цзы. Я ведь познакомилась с Марсиком, когда по ошибке зашла не в тот подъезд, и на подоконнике последнего этажа – я решила убедиться в ошибке досконально – неколебимо спал юнец, подложивший под сальную голову редкую даосскую книгу. Тогда, во всяком случае, редкую. И – тогда еще юнец, хотя для меня он являл собой умудренного завлекательным опытом старшего товарища в момент слияния дурной и правильной компаний. То есть в самый-самый зачин, когда булькает пафос идти другим путем и в ходу прочие нигилизмы. Марсик был из тех, из первых, которые как феи на крестинах принцесски: какие феи – так и поплывем. Нет, потом тоже случаются любимые персонажи, но вкус у вина будет уже совсем другой.

И у сигарет, и у них! Какими же вкусными раньше были дрянные сигареты! До того вкусными, что Болгария гнездилась в моем плоско-птолемеевском географическом воображении где-то в самой европейской гуще. По нашим меркам, от Солнечного Берега до Лазурного рукой подать. Да и без того Болгария – эпоха. Эпоха дружб по переписке. С пионерами из братской республики. Цонка, Иванка, Данко… Пионеры на слова не особо тратились, все больше про погоду да про заслуги родного села. Зато что за красивости высылали, штучки-дрючки всякие, и даже трусишки! Это тебе было не суровое до самых подмышек бельишко арамильской фабрики, это была розовая и цыплячья нежность. И прочные до чего, и ноские, и живучие – с десятилетнего возраста и до самой потери девственности. Как говорится, от Ильича до Ильича без паралича! И осталось болгарское исподнее для меня талисманом, как ни надену – так приключение. Хотя не факт, что к добру. И не факт, что болгарские одни счастливые: сестра у меня переписывалась с девочкой из ГДР, та тоже ее баловала, а по наследству мне переходило… Да будь моя модельерская воля, я бы выдумала трусы для каждого темперамента, и для каждого случая, и для каждого настроения отдельные: и для приворота, и для бизнеса, и для вечеринки, и для севера, и для юга, и для похода в налоговую инспекцию, и для встречи с бывшим мужем, и, разумеется, с будущим, и со старым конем, который борозды не испортит, и для шабаша под названием «тридцать лет со дня окончания школы», и для шизоидов, и для истеричек, и для вечерней прогулки с черным терьером, и для поездки в роддом – там все равно снимут, но чтобы впитать позитив перед процессом. Если уж иные модницы себе на ягодице изображают специальный иероглиф со значением, то на трусах он пройдет на ура, главное – провести грамотную разъяснительную кампанию. Вот только не надо мне про красивое и дорогое, которое и без меня со времен Клеопатры изобретают! Великий шанс, который если молиться, то даден будет, – он не столько про красоту и деньги. Он не поддается бухгалтерии и анатомии, он рядом, но не там. Недаром экзамены лучше не сдавать в новых туфлях… само собой – суеверия, суета, бабушкины «первые звоночки», но ведь из того и состоим…

…Как в «Безымянной звезде» Козаков вразумляет Вертинскую: «Мона, из чего ты состоишь… из чего я тебя создал… Чуточку духов, море лени, немного фантазии…» И что, разве плохо получилось? И вообще, может, я – маленький Труссарди?

Истории, не ограненные литературой, страдают слабостью композиции. Все идет вроде, идет, вдруг – бух! Обрыв связи. Типа: с тысяча девятьсот… – далее заполнить – года мы с ним не общаемся. Потерялись. Почему? Так сложилось. Нет, причины есть, но они не пружинят, ни завязки, ни развязки. Кроме того, про одних вспомнишь за десертом – и вечер уже сложился. Про других – одно расстройство. Есть категория третья, объединяющая – по ним лучше печалиться молча, иначе рискуешь остаться непонятым до резкого охлаждения к тебе в дальнейшем. Даже после смерти Марсика хвалили осторожно. Стыдливо. И с оглядкой. На далекую могилу к нему не ездили, а что касаемо его потомства, рожденного Венерой, так с дочерью модистки никто дружб не водил и вообще мы были не ее круга. После того как Настя и Вацлав зажили по-семейному, а я случалась у них гостем, – можно было бы назвать наши прогулки приятельством, но уж больно слово обтекаемое, корректное, а во мне еще не догорели угольки юношеских максим про либо пан, либо пропал, либо обожаешь людей, либо шли бы они… после того Марсик исчез с моего перископа. Ничего из ряда вон, просто он менял кожу. Тогда он и успел заронить свое семя. Тут природный расчет: Венера поменяла много мужей, она ведь старше, кроме того, мужья гражданские. Но много. Она из типажа «ни дня без строчки» – постоянно с кем-нибудь, без пауз. На то она и Венера. Смуглая, строгая, татарских кровей. Из тех, кто вечно запряжет тебя на празднике покрошить салат. Но не беременела. А хотела. С Марсом вышло, нежданно-негаданно, хотя и урывками, и при дневном свете. Марсик рассказывал мне, что Венера была уверена всерьез, что зачатие может произойти только ночью. Когда ее оригинальная мама узнала, что символический голубок уже известил дщерь о скором чуде, то возликовала от того, что муж оказался факультативен. На нет и суда нет, что ж делать, главное, чтобы наследственность здоровенькая. Все-таки выведала знойная модистка, от кого ей в подоле внук принесен, побубнила, поворчала и успокоилась. Марсик – сын верной клиентки, уважаемой женщины в квартале, к тому же виновная сторона не поскупилась. А нянек в шумной Венериной семье хватало.