Опасности путешествий во времени - читать онлайн книгу. Автор: Джойс Кэрол Оутс cтр.№ 15

В глубине души теплилась надежда, что С. Плац не обманула и рано или поздно мое Изгнание закончится.

Впрочем, от меня при любом раскладе требовалось неукоснительно соблюдать Инструкции. Я зазубрила их наизусть, хотя и не совсем понимала пункт, запрещающий делиться «знаниями о будущем».

Вживленный микрочип блокировал большинство воспоминаний о прошлом (или представлений о будущем по меркам 1959 года). В таком состоянии сложно «предвидеть», а уж тем более прогнозировать. Попытки вспомнить главные достижения минувших десятилетий: открытие ДНК, развитие молекулярной генетики, картирование мозга, исторические события, за исключением патриотической истории, – так и не увенчались успехом. Как будто всматриваешься в запотевшее стекло.

Видны лишь контуры, но в деталях разглядеть невозможно.

В первые мучительные дни было особенно горько осознавать, что когда-то я считалась лучшей ученицей и гордостью школы.

* * *

Относительно запрета на поиск «родственников» – понятия не имела, с чего начать.

В рамках переселенческой кампании, захватившей страну, когда я еще училась в средней школе, сотни тысяч – миллионы? – людей сгоняли с насиженных мест и распределяли по малонаселенным районам, которые правительство не чаяло освоить. Под программу попали родители мамы и папы – наши с Родди бабушки с дедушками; первых переправили на запад Небраски, вторых – в северный Мэн. Однако я понятия не имела, где они жили до этого. А уж тем более в 1959 году.

Кроме того, мне категорически запрещалось покидать десятимильный радиус «эпицентра».

Сразу после приговора я решила стать идеальной студенткой – идеальной первокурсницей. Буду сидеть тише воды ниже травы. Ни словом, ни делом не проявлю ни малейшего любопытства. Не заведу задушевных подруг – ни при каком раскладе! Я наметила программу и не собиралась от нее отклоняться.

В первую неделю учебы преподаватели устраивали перекличку. Помню, с каким трепетом вслушивалась в поток чужих имен, среди которых, как кукушкино яйцо в гнезде ничего не подозревающей птицы, притаилось навязанное мне Энрайт, Мэри-Эллен. Оно звучало настолько фальшиво и нелепо, что я с трудом заставляла себя поднимать руку и лепетать «здесь». Впрочем, никого это не настораживало. Заурядные фамилии вроде Энрайт мгновенно выветриваются из памяти. Правда, как позже выяснилось, за банальными именами и фамилиями скрывались потомки переселенцев из Швеции, Норвегии и Германии.

Преподаватели не задерживались на Мэри-Эллен Энрайт. Внешне все студенты и профессора относились к категории ЦК-1. Исключение составлял обслуживающий персонал (работники столовой, уборщики, сторожа), принадлежавший к ЦК-5 и выше.

Интересно, есть ли еще СИнд на потоке? Узнаем ли мы друг друга? Осмелимся ли узнать? И как? Какой ценой?

Разумеется, все мы соблюдали строжайшую конспирацию. В поношенной одежде, под чужим именем, одержимые лишь одним желанием – выжить.

С мрачной гордостью я созерцала собственную маскировку: выуженные из мятой коробки свитера и юбки, куртка на холодную погоду, кроссовки, даже мокасины с белыми хлопковыми носками, заштопанными (но не перештопанными) на пальцах. Судя по потрепанным корешкам, учебники и хрестоматии сменили не одного владельца. В книжном магазине при кампусе я купила тетрадь на спирали с обложкой в черно-белую крапинку и лихорадочно заполняла девственно-чистые страницы мелким убористым почерком – для пущей экономии. В аудиториях мышкой сидела на первом ряду, скрючившись над тетрадью, и исступленно конспектировала, не поднимая головы.

Так странно водить ручкой по бумаге. К моменту моего рождения этот навык, когда-то способствовавший развитию зрительно-моторной координации, практически исчез, однако родители настаивали, чтобы мы с Родди учились писать. И до чего непривычно читать настоящую книгу, с бумажными страницами, которые надо переворачивать самому, а при желании можно и вырвать. Зато такие книги не нуждались в подзарядке и электронных носителях.

Но больше всего меня поразила университетская библиотека – исполинских размеров особняк с огромным количеством надземных и парой-тройкой подземных этажей с бесконечными стеллажами, уставленными книгами, которые полагалось брать и листать вручную. А еще просторные читальные залы, залитые ярким светом настольных ламп, полированные столы – и студенты, толпы студентов!

Один только подъем по каменным ступеням, точно к вратам древнего храма, внушал оцепенение и страх.

В Зоне 9 я часто задыхалась. Сердце норовило выпрыгнуть из груди, как в тот день (пока не попавший в длинный перечень стертых воспоминаний), когда дрон учинил расправу над осужденным (как же его звали? первый слог точно «Золль», а дальше?). Это было не очень давно, но яркие образы успели потускнеть. Голова постоянно болела в области, куда вживили микрочип. Любая мысль о… (о ком? о родителях? доме?) натыкалась на непреодолимую преграду. Я билась, билась об нее, словно запертый зверь, силящийся прорваться сквозь решетку.

Впрочем, стоило прекратить попытки и сосредоточиться на учебе, чтении печатного текста, подчеркивании, заметках, написании черновика – в общем, на том, чем занимаются нормальные студенты в Зоне 9, – и давление ослабевало, дыхание выравнивалось.

Это твоя новая жизнь. Смирись.

Иногда я просыпалась в слезах, тоскуя не по родителям, а по друзьям.

Внезапно пришло осознание, как сильно любила своих подруг, а ведь временами принимала их как должное, в чем сейчас горько раскаивалась.

Пыталась вспомнить их имена: Карла, Мелани, Дебора и… вроде бы Пейдж.

Точно всматриваешься в густой туман. Все затянуто пеленой. Воспоминания даются с неимоверным трудом. Глаза ломит от напряжения, пока я пытаюсь воскресить в памяти лица подруг, успевшие поблекнуть.

Мы познакомились еще в средней школе. Сблизились в старших классах в силу определенных обстоятельств и давления. Необходимости быть как все. Хотя разве такое вообще возможно? Ведь все люди разные.

В средней школе Пеннсборо существовала негласная порочная иерархия: на вершине обосновались дети чиновников, остальные – где придется. Компрометирующий статус отца определил мое социальное положение еще в детском саду.

В десятом классе, когда у Карлы развилась глубокая депрессия и анорексия, подруги помогли ей справиться с кризисом; год назад у Гленны случилось тревожное расстройство – ее отца, исследователя, уволили из лаборатории по подозрению в научной измене. Никогда не забуду те кошмарные десять месяцев, которые отец Деборы провел в следственном изоляторе, и никто не знал, какая судьба его ждет. В итоге мистер Олбрайт вернулся, но совершенно затравленным, боящимся собственной тени, – можно сказать, Дебора лишилась отца.

Пользуясь специально разработанным шифром (нам даже хватало ума менять его время от времени), мы постоянно переписывались эсэмэсками – день за днем, год за годом. Во многих важных вопросах доверяли друг другу больше, чем родителям, которые никогда не разговаривали с нами откровенно, и, разумеется, больше, чем одноклассникам мужского пола. Мальчикам и девочкам вообще не полагалось заводить тесную дружбу. Вплоть до выпускного близкие отношения с противоположным полом – табу.